Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой

– Не надо так разговаривать с Философом! – воскликнула девушка гневно, слезы её мгновенно высохли.

– Не надо? – Постум шутовски склонил голову набок. – Она мне приказывает. Кстати, Философ, ты объяснил этой дурёхе, что её ждёт, если она попадёт к исполнителям?

– Я намекнул.

– Нет, в таких случаях нельзя намекать. Все надо говорить открытым текстом. Исполнители обожают юных красоток. У них в области Венериных забав отличная фантазия. Ночь длинная. От заката до рассвета – непрерывный трах. И там не будет благородного Философа, который за тебя заступится. И если ты не хочешь попасться в лапы к этим фантазёрам, то советую вести себя потише.

Девушка хотела что-то ответить – но не могла. Губы её дрожали.

– Все надо рассчитывать до начала войны. Тот, кто не умеет этого делать, проигрывает, – с усмешкой сказал Постум. При этом он смотрел не на Маргариту – на Философа.

Верно, он добавил бы ещё пару фраз, но тут дверь отворилась и в карцер заглянула Туллия.

– Ты здесь? Плохая новость: арестовали Кумия.

– За что? За дебош?

– Если бы! – вздохнула девушка. – За сочинения против ВОЖДЯ.

– Да что за ерунда! Кумий уж много лет ничего не сочиняет. От стихов его тошнит.

– Как же! Это он тебе заливал. А сам тайком накропал какой-то памфлет да ещё показал своему дружку, который оказался фрументарием Макрина. Уже старик, а ничуть не поумнел.

– Чтоб его Орк сожрал, старого пердуна!

Император вышел из комнаты, и Философ последовал за ним. Постум резко обернулся:

– А ты зачем идёшь за мной? Что тебе надо?

– Хочу быть с тобой рядом.

– Зачем?

Философ не ответил.

– Зря тратишь время. Мне жить-то осталось чуть-чуть. Едва мне исполнится двадцать, Бенит прикончит меня. Власть он мне не вернёт. Так не все ли равно, как я живу и что творю? Я хотя бы веселюсь, в отличие от трусливых обывателей.

– О тебе останется дурная память.

– Обо мне в любом случае останется дурная память – Бенит постарается.

– Кумий напишет правду.

– Кумий? – Постум расхохотался, так расхохотался, что слезы брызнули из глаз. – Кумий напишет правду… – повторил он сквозь смех. – Кумий не умеет писать правду. Он только врёт и фантазирует.

– И в результате получается правда.

Постум внезапно перестал смеяться.

– Да, может быть. Только надо сначала спасти анус этого дурака Кумия. Хотя бы это я успею.

– Ты успеешь все, – сказал Философ.

– И я должен сам все решать… – прошептал Постум и запнулся. Он, казалось, ещё чего-то ждал. Какой-то фразы, подсказки. Но Философ не произнёс её. – А может быть, не стоит спасать Кумия? Пусть погибнет на арене, а? Что скажешь, Философ?

– Тебе будет приятно смотреть, как он умирает?

Император вновь расхохотался. Почти натурально.

– Я всегда об этом мечтал.

VIII

Каждое утро Бенит требовал, чтобы секретарь рассказывал ему обо всех событиях с подробностями. Все до мелочей. Пока он сидел за своим огромным столом, необъятным, как трирема, и перекладывал бумаги из одной пачки в другую, секретарь болтал без умолку. Секретарь уверял, что про вождя говорят только хорошее.

– И что – ни одного анекдота? – усомнился Бенит.

– Анекдот есть.

– Какой? Ну-ка, рассказывай.

Секретарь был мастер рассказывать анекдоты.

– «Сегодня надо зарезать сто человек, – говорит один исполнитель другому. – Таковы желания римлян». – «Слава богам, что они задают нам такие простые желания. А что если бы они попросили создать сто человек»? – «Ну, это ещё проще. Мы бы изнасиловали сто телок».

Бенит захохотал и хлопнул в восторге по столу ладонью. Бумаги полетели на пол. В ту минуту доложили о том, что пришёл император. Диктатор совсем позабыл, что Август обещал заглянуть на завтрак. Бенит любил завтракать с Постумом. Тот рассказывал о своих похождениях так, что диктатор умирал от смеха. Способный, мерзавец. Куда способнее, чем его собственный сын Александр. Да, Бенит умеет быть объективным. И пусть все критики заткнутся. Александр – слабак. Подчинённые будут вертеть им, как куклой: мерзейшее качество для правителя. Если Постум будет вести себя хорошо, то парень, пожалуй, получит в награду Рим. Но не стоит обнадёживать пройдоху заранее.

Бенит перешёл в триклиний. Здесь все уже было готово: повсюду пурпур, один только пурпур, все остальные краски поглощены его блеском. Даже беломраморные колонны казались розоватыми. Даже салфетка, которой Бенит вытирал губы, – пурпурная. И Бенит в пурпурной тунике, и император – тоже. Они как бы часть интерьера. И даже их лица в отсвете пурпура казались иными, выкрашенными розовым, как у кукол.

«А что если его лишить пурпура? – подумал Постум. – Бенит наверняка окочурится».

Посуда была только золотая. Самому Постуму подавали на серебре. Помнится, когда в детстве он первый раз это заметил, оскорбился до глубины души. С тех пор он научился скрывать обиды.

– Как поживаешь, мой мальчик? – В голосе Бенита послышалась вполне искренняя нежность. По-своему он любил воспитанника: ведь ему удалось сделать из императора законченного подонка. Неважно, что отец Постума Элий, – воспитал-то его Бенит.

– Дерьмово. Вчера трахал одну девку, а она расцарапала мне щеку. Видишь? – Император тронул изуродованную скулу, замазанную мазью и припудренную. Кровавые дорожки на коже все равно заметны. Если учесть, что другой глаз изрядно заплыл, несмотря на прикладывание льда, то вид у Августа был не слишком величественный.

– Да, ты выглядишь неважно. Может, ты трахал кошку?

– Кошку? – задумчиво переспросил Постум. – Эта дрянь походила скорее на пантеру.

– Хочешь, пришлю тебе одну козочку? У меня есть на примете. Пишет мне письма с признаниями.

– Да у меня три на примете. Но хочется приручить ту, что царапается.

– Понимаю, сам такой, – благосклонно ухмыльнулся Бенит. – Будь с ней потвёрже. Тогда она вцепится в тебя коготками и не отпустит. Бабы обожают грубость, ты уж поверь мне.

Бенит пил сильно разбавленное вино и закусывал фруктами. С годами он стал почти вегетарианцем и скромничал в еде. Постум смотрел на его пальцы, хватающие куски с золотых блюд. Раньше при виде этих пальцев у Августа пропадал аппетит. А теперь – нет. Теперь он видит пальцы человека, который двадцать лет держал в узде Империю. Многие считают, что Бенит был лучшей кандидатурой, нежели Элий. Может, это и правда, но, скорее всего, – бессовестное враньё. Однако истину не узнать: Элий уже не станет императором.

– Я поймал твоего стихоплёта с поличным, – самодовольно ухмыльнулся Бенит.

– Опять будешь поить касторкой?

– Нет. Придумал забаву получше. Завтра выставлю его на арене вместе с двумя парнями, что разбили статую, против моих исполнителей. Пожалуй, добавлю ещё одного, который орал на улице всякие пакости. Получится хорошая потеха.

– Они же не бойцы. Можно ли их выпускать на арену?

– Разумеется, можно. Против врагов позволено все – так говорили наши предки. А я уважаю древних.

– Смотреть на такие поединки неинтересно. Отправь их в школу гладиаторов.

– Напротив, очень интересно! Безумно интересно – они будут трусить и умолять о снисхождении. Может быть, будут плакать.

– Что по этому поводу напишет «Акта диурна»?

– Она напишет то, что прикажу я, – самодовольно отвечал Бенит.

– А если она напишет то, что прикажу я? – с улыбкой спросил Постум.

– Разве это не одно и то же? – Бенит насторожился.

– О, конечно! – Постум сделал вид, что занят устрицами.

– Ты не пытаешься спасти Кумия? Ведь он столько лет был твоим учителем.

– А ты любил своих учителей?

Бенит одобрительно хмыкнул.

– Впрочем, я бы мог попросить за него. Старый прохвост порой меня забавляет, – небрежно добавил Постум.

– Ладно, я буду милостив. Поставлю против него какого-нибудь слабака. Победит – может вернуться к тебе. Я сегодня добрый.

– Ты начал переговоры о возвращении Пятого легиона? – как бы между прочим спросил Постум.

– Никаких переговоров, – заявил Бенит, – я их верну силой оружия. Только так и должна действовать Империя. Быть сильной – вот мечта каждой Империи.

– Ты знаешь, что означает мечта Империи?

– Конечно. Любая Империя мечтает включить в себя весь мир.

– А мир мечтает её уничтожить.

– А ты умный мальчик, – он знал, что Постума, как и любого римлянина, злит это обращение «мальчик» к нему, уже взрослому. Но Август не показал виду, что обижен.

– И ты отдашь мне Империю назад, когда мне исполнится двадцать?

– Разумеется, не отдам, – сказал Бенит. – Когда тебе исполнится двадцать – нет. Ты получишь её, когда я умру. Если будешь вести себя хорошо. Не так, как Александр. Ты – законный император. И ты – это я.

«Неужели он не убьёт меня?» Постуму хотелось в это верить. Может, только-то и надо, что дождаться смерти Бенита. И все образуется. Все встанет на свои места. Да, Бенит ещё не стар. Но у него язва желудка, хотя он и скрывает это тщательно. Может, в самом деле подождать? Какой соблазн! Как все просто: жить и ждать, ждать и жить… и… Не дождаться? То есть дождёшься, но будет ли к тому моменту существовать Империя? Или останется одна мечта?