Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

была Раунси, не перестававшая двигать челюстями. Она всегда что-то ела. Кусочек того, другого, третьего.

Скажет бывало:

— Ну что, мисс Селия, что бы вам хотелось?

А потом широкое лицо расплывается в неторопливой улыбке, и она пойдет через всю кухню к буфету, откупорит жестяную баночку и высыпет полную горсть изюма или каких-нибудь ягод прямо в Селины ладошки. Иной раз Селии достанется ломтик хлеба с патокой или краешек пирога с вареньем, но всегда ей что-нибудь да перепадет.

И Селия уносится со своей добычей в сад, забирается в укромное местечко, там, у стены, и, усевшись в кустах, становится принцессой, скрывающейся от врагов, которой верные люди тайком, под покровом ночи, приносят всякую еду…

А наверху, в детской, сидела няня и шила. Повезло мисс Селии, что есть такой хороший сад, где можно играть, ничего не боясь, — ни тебе гадких прудов, ни других опасных мест. Няня старела, ей нравилось теперь просто сидеть и шить — и думать о разном: о маленьких Стреттонах, которые все уже выросли и стали взрослыми, и о маленькой мисс Лилиан, о том, как она собиралась замуж, и о мастере Родерике или мастере Филе — оба они в Уинчестере… Мысли ее тихонечко уносились в прошлое…

7

Случилось что-то ужасное. Пропал Золотко. Он был таким ручным, что дверцу его клетки всегда оставляли открытой. Он и летал себе по детской. Бывает, усядется няне на макушку и пощипывает клювиком ей чепец, а няня говорит ласково: «Ну, будет, мистер Золотко, хватит уж». Или сядет на плечо к Селии и ухватит конопляное семечко прямо у нее изо рта. Он вел себя как избалованный ребенок. Если на него не обращали внимания, он злился и пронзительно кричал на тебя.

А в тот злополучный день Золотко пропал. Окно в детской было открыто. Золотко, наверное, и вылетел.

Селия рыдала и рыдала. И няня, и мама пытались утешить ее.

— Он, наверняка, вернется, лапочка моя.

— Он просто отправился полетать немного. Мы выставим клетку за окно.

Но Селия была безутешна. От кого-то она слышала, что большие птицы насмерть заклевывают канареек. Золотко уже погиб — лежит где-нибудь мертвый под деревьями. И никогда уже больше не ущипнет ее своим маленьким клювиком. Так весь день она и проплакала. И ужинать не стала, и к чаю не вышла. Клетка Золотка, вывешанная за окно, оставалась пустой.

Пришло, наконец, время сна, и Селия отправилась в свою кроватку. Лежала и непроизвольно всхлипывала. И крепко сжимала мамину руку. Мамочка ей была нужна больше, чем няня. Няня заметила, что отец купит Селии другую птичку. А мама знала, что не в другой птичке дело. Селии не просто птичка была нужна — ведь у нее же была еще Дафния, — ей нужен был Золотко. Ох, Золотко, Золотко, Золотко!.. Она любила Золотко — а он пропал, и его клювами забили до смерти. Она отчаянно сжимала мамину руку. В ответ и мама сжимала ручонку Селии.

В этот момент, в тишине, нарушаемой разве что тяжелыми вздохами Селии, раздался чуть слышный звук — птичий щебет.

И мистер Золотко слетел вниз с карниза, где тихонько, как на жёрдочке, просидел весь день.

На всю жизнь Селия запомнила этот миг невероятного счастья…

И с тех пор в семье их говорили, когда кто-то начинал о чем-нибудь беспокоиться:

«Ну-ка, припомни Дикки и карниз!»

8

Сон про Стрельца стал другим. Стал почему-то более страшным.

Начало было хорошим. Веселый сон — пикник или вечеринка. Но в самый разгар веселья вдруг закрадывалось в тебя странное чувство. Будто что-то где-то не так… Что же это было? Ну, конечно же — Стрелец. Но он не был самим собой. Кто-то из гостей был Стрельцом.

Самое ужасное, было то, что это мог быть кто угодно. Смотришь на них. Все веселятся, смеются, болтают. И внезапно ты всё понимаешь. Это ведь мог быть кто угодно — и мамочка, и папочка, и няня или кто-нибудь, с кем ты только что говорил. Ты смотришь на мамочкино лицо — конечно же, это мамочкино лицо — и вдруг видишь холодные серые глаза — и из рукава мамочкиного платья — о, ужас! — высовывается культяшка. Это не мамочка, это — Стрелец… И ты просыпаешься с воплями…

И ты не можешь ничего объяснить — ни мамочке, ни няне: когда рассказываешь, сон не кажется таким уж страшным. Кто-нибудь скажет: «Ну не надо плакать, это был просто плохой сон, маленькая моя», и погладит по головке. И ты опять ложишься, но ты не хочешь засыпать, потому что сон снова может присниться.

Во мраке ночи Селия отчаянно убеждала себя: «Мамочка — не Стрелец. Она не Стрелец. Нет, нет. Я знаю, что она не Стрелец. Она — мамочка».

Но разве легко быть в чем то уверенной ночью, когда вокруг темнотища и сны все еще цепляются за тебя. Наверное, ничего того, что тебе показалось, и не было, и ты всегда на самом деле это знала.

— Мэм, мисс Селии опять приснился дурной сон прошлой ночью.

— А что это было, сестра?

— Про какого-то человека, у которого было ружье, мэм.

А Селия говорила:

— Нет, мамочка, не про человека с ружьем. Про Стрельца. Моего Стрельца.

— Ты боялась, что он застрелит тебя, да, родная?

Селия покачала головой… поёжилась.

Она не могла объяснить.

А мама ее и не заставляла. Она просто сказала ласково:

— Тебе с нами нечего бояться. Никто тебя не обидит.

Это успокаивало.

9

— Няня, что это там за слово — большое такое — на том объявлении?

— «Для бодрости», милая. «Сварите себе для бодрости чашечку чая».

Так было каждый день. Селия проявляла жадное любопытство к словам. Буквы она уже знала, но мама была против того, чтобы рано начинать детей учить читать.

— Я не стану учить Селию чтению, пока ей не будет шесть.

Но теории относительно того, как давать образование, не всегда срабатывают в жизни. К тому времени, как Селии было пять с половиной, она уже могла читать все книжки со сказками, что были на полке в детской, и разбирала практически все слова на объявлениях. Иногда, правда, она слова путала. Подойдет к няне и скажет: «Пожалуйста, нянечка, это слово значит «жадный» или «эгоист»? Я не помню». Поскольку читала она слова по их виду, а не по тому, из каких букв они сложены, с орфографией у нее всю жизнь потом не ладилось.

Чтение Селию