Писатель и самоубийство - Григорий Чхартишвили

«Чада века сего женятся и выходят замуж; а сподобившиеся достигнуть того века и Воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят».

Эпплуайт проповедовал, что душа может быть отделена от тела, перенесена в космос и затем воплощена вновь. Сам «пророк» рассказывал, что уже побывал на Земле 2000 лет назад – под именем Иисуса – и теперь вернулся, чтобы спасти немногих достойных. Власть на планете захватили злые инопланетяне-люциферианцы, поэтому миру предстоит подвергнуться кардинальной чистке. Теология секты основывалась все на том же «Откровении Иоанна Богослова», где говорится о двух свидетелях, которые пролежат мертвыми три с половиной дня, а потом воскреснут: «И услышали они с небес громкий голос, говоривший им: взойдите сюда».

Как и все прочие проповедники этого склада, Эпплуайт проявил недюжинные деловые способности и создал в высшей степени успешное коммерческое предприятие, главным образом занимавшееся компьютерным дизайном – имущественный и образовательный уровень паствы «Врат Небесных» был очень высок.Коммуна купила ранчо в Калифорнии и дожидалась там Знака, распространяя свое учение через Интернет.

Как водится, коллективному самоубийству предшествовало параноидальное ожидание гонений – в данном случае лишенное каких бы то ни было оснований, потому что агрессивностью последователи Эпплуайта не отличались и никаких законов не нарушали. Вполне достаточно оказалось насмешек и безразличия, с которыми встретили проповедников из «Врат Небесных» студенты, когда новые андрогины предприняли попытку «пойти в народ». На интернетовском сайте секты появилось сообщение: «Это сигнал, что нам пора готовиться к возвращению домой. Сад зарос сорняками, он больше не плодоносит. Пора его перелопатить, пора сдать цивилизацию в утиль на переработку».

Тут-то некоторые астрономы и углядели в хвосте кометы необычный объект, по очертаниям похожий на космический корабль. Это, конечно, был Знак.

Сектанты обрядились в пурпурные хламиды, выпили водки с фенобарбиталом и уснули вечным сном.

Вряд ли эта глава – последняя в саге о коллективном «суицидном спасении».

Продолжение следует.

Раздел III. Философия

– Старые философские места, одни

и те же с начала веков, – с каким-то

брезгливым сожалением пробормотал

Ставрогин.

– Одни и те же! Одни и те же с

начала веков, и никаких других никогда!

– подхватил Кириллов с сверкающим

взглядом…

Кажется, Новалис был первым, кто сказал, что самоубийство – деяние чисто философское. Это безусловно так. Даже в тех случаях, когда самоубийца неграмотен и слыхом не слыхивал о философии, он все равно принял важное философское решение: признал, что его жизнь (а стало быть, и жизнь вообще, потому что все остальные жизни он может постигать лишь через собственное существование) плоха, лишена смысла, и лучше ее прекратить.

В свое время нас учили, что главный вопрос философии – об отношении материи и сознания. Вопрос сформулирован неверно. То есть не то чтобы совсем неверно – скучно. Разве нам, живущим на свете, денно и нощно не дает покоя забота о том, что первично – дух или вещный мир? Нет, мы хотим быть счастливы, и многим из нас для этого необходимо знать, зачем мы родились, что мы здесь делаем, деваемся ли куда-нибудь после смерти и есть ли в нашем существовании хоть какой-то смысл?

Самое время привести цитату, без которой, кажется, не обходится ни одна книга о суициде:

«Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии». (Альбер Камю)

Самоубийца решает этот вопрос отрицательно: жизнь – пустая трата времени. Самоубийце неинтересно, чем закончится этот спектакль, он уходит, не дождавшись финала.

Предложим иную редакцию главного вопроса философии: кем является человек по отношению к собственной жизни – владельцем или сторожем? Если я – хозяин, то имею право поступать со своим имуществом, как мне заблагорассудится, пусть даже себе во вред. Если же я, как утверждает религия, – нечто вроде арендатора, то я, конечно, могу разворовать или уничтожить доверенное мне сокровище, но в этом случае я злодей и разбойник. Настоящий хозяин жизни с меня спросит. Дискуссия между идеалистами и материалистами, между сторонниками и противниками самоубийства в значительной степени представляет собой то, что на современном юридическом языке называется имущественным конфликтом из-за права собственности.

Помни главное: дверь открыта. (Эпиктет)

В систематических каталогах российских библиотек суицидологическую литературу совершенно справедливо относят к общей философской категории «Смысл жизни». Однако

«То, что называется смыслом жизни, есть одновременно и великолепный смысл смерти». (Альбер Камю)

Философия – дисциплина, которую смерть и то, что будет (или чего не будет) после смерти, занимает ничуть не меньше, чем жизнь.

«Те, кто подлинно предан философии, заняты, по сути вещей, только одним – умиранием и смертью». (Платон)

Там же, в платоновском «Федоне», сказано, что философия – упражнение в смерти, а философствовать – значит приготовляться к смерти, облегчать себе смерть. Не оттого ли из всех жанров литературы философия дала наименьшее количество самоубийц, в чем легко убедиться, пролистав «Энциклопедию литературицида»? Философ все время помнит о смерти, работает с нею, видит ее перед собой. Он подобен верхолазу, который приучил себя не бояться высоты, и от взгляда вниз у него не кружится голова, как у обычного человека. Хотя профессия, конечно, опасная, и если утратить бдительность, то можно и сорваться. Это – стезя философа-дилетанта Кириллова, самоубийцы «с рассудка».

Меж отрицателями жизненного смысла есть люди серьезные, это те, кто свое отрицание завершают делом – самоубийством… (В. Соловьев)

Спор философов о самоубийстве продолжается по меньшей мере два с половиной тысячелетия, со времен античности. Однако корректной (то есть оперирующей одной и той же системой аргументации) дискуссия эта была недолго: сначала в дебаты о целесообразности этого деяния проник этический фактор, с трудом поддающийся логическому анализу, а затем в спор вмешалась религия, и с тех пор сторонники и противники суицида заговорили на разных языках. Философская дискуссия в чистом виде осталась достоянием дохристианского периода, а после второго дыхания, которое она обрела в XVIII веке, даже завзятые рационалисты из числа спорящих уже не могли оставить в стороне религиозно-этический аспект проблемы.

На заре же философии, когда человек упивался разумом, как новой увлекательной игрушкой, когда высшим достижением мысли считался софизм, а тираны прислушивались к совету парадоксалистов, в хитроумных ристалищах о самоубийстве Бог мог и не участвовать. Дискуссия велась по двум направлениям. Волен ли человек обрывать свою жизнь, когда ему заблагорассудится, или должен при этом учитывать интересы общества, частью которого является? И еще – уже в стане апологетов неограниченной свободы выбора – когда правильнее убивать себя: когда тебе плохо или когда тебе хорошо?

Первый взгляд, пропагандируемый стоиками и эпикурейцами, рационален: следует жить в гармонии с природой и миром; если эта гармония почему-либо невосстановимо нарушена, правильнее умереть. Эпикур вовсе не призывал своих учеников к смерти – наоборот, он советовал им жить полной жизнью, но лишь до тех пор, пока существование доставляет радость; залог счастливого бытия – готовность расстаться с ним по первому зову обстоятельств.

Второй взгляд при кажущейся парадоксальности еще более рационален и основывается на принципе, много позже сформулированном Гете: остановить мгновение, когда (и пока) оно прекрасно. Зачем уходить из жизни, когда она от тебя отвернулась, зачем уносить с собой горечь и разочарование? Не благороднее и красивее ли прекратить свое существование в его наивысшей точке, тем самым зафиксировав счастье в вечности? Когда в романах влюбленные выражают немедленную готовность умереть от переполняющего их блаженства, это не пустая метафора, а отголосок идеи, всерьез рассматривавшейся две тысячи лет назад.

«Самоубийство надо совершать, когда счастлив». (Валерий Максим)

«Хорошо уходить из жизни, когда у тебя все есть, когда ты счастлив материально и духовно и ни в чем не нуждаешься». (Плутарх)

А вот та же мысль, произнесенная совсем недавно:

«Самоубийство дозволено лишь тем, кто абсолютно счастлив». (Поль Валери)