Моя чужая новая жизнь - Anestezya

— Вильгельм! — я повернулся, чтобы посмотреть, кто окликнул меня. — А я с трудом узнал тебя в форме!

— Я бы тебя тоже не узнал, — точно, Чарли же рассказывала, что Рудольф получил звание креслейтера.

— Давно приехал? — спросил Бехтер.

— Пару дней назад. Вот, хотел увидеть хоть кого-то из наших.

— Эрнест и Бруно с зимы торчат на восточном фронте, Людвиг пропал в Африке, а Хайни у нас теперь важная птица — бригадефюрер. Слушай, пойдём где-нибудь посидим, или ты торопишься?

— Пойдём.

Разумеется, откровенничать с ним я не собирался. Это было просто. Я спрашивал последние новости, ничего не рассказывая о себе, кроме заученного: «Ситуация на фронте под контролем, к Рождеству мы разобьём русских». После пары кружек пива я решил закругляться. Мы и в школе-то с ним особо не дружили, но Рудольф неожиданно спросил:

— Какие у тебя планы на вечер? — я пожал плечами. — Ну, если какая-нибудь красотка не заставит тебя передумать, приходи ко мне. Мы с друзьями собираемся каждый четверг. Приходи, я тебя познакомлю с нужными людьми.

— Постараюсь.

Опыт общения с «коллегами» из СС у меня уже был, но пересилило любопытство. Они же здесь в Берлине живут словно в другом мире. Разве можно сравнивать тех, кто изуверски пытает людей в застенках гестапо и тех, которые стоят насмерть на передовой?

Бехтер переехал из нашего квартала в более престижный, где, видимо, получил новую квартиру. Дверь открыла молоденькая девушка в униформе горничной. Из присутствующих мужчин я узнал лишь бригадефюрера — Хайни учился в параллельном классе. Увидев меня, он приветственно поднял бокал с коньяком:

— О, а вот и наш фронтовик. Проходи.

— Так, с Хайни ты знаком, это Эрик, — Бехтер кивнул на светловолосого мужчину, который скупо улыбнулся вместо приветствия. — Это Гейни, а это мой школьный товарищ Вильгельм.

Я заметил, что стол у них ломился от изысканных закусок: икра, гусиная печень, сыры всевозможных видов, апельсины.

— Угощайся, — добродушно улыбнулся Рудольф. — Вас же на фронте небось держат в чёрном теле.

— Вообще-то, нет, армия Вермахта прекрасно снабжена продовольствием, — возразил я.

— Да-да, я знаю, — ухмыльнулся Хайни. — Сам проболтался четыре месяца под Украиной, но такого там точно не бывает, правда? — он зачерпнул ложкой икру из вазочки.

Девушка аккуратно расставляла передо мной приборы, что меня смутило. Я привык сам обслуживать себя за столом. Да и мама никогда не прибегала к помощи прислуги. Девушка нечаянно задела вилку, и та со звоном упала на пол.

— Простите, — испуганно пробормотала она.

— Ничего страш…

Я не успел договорить. Рудольф резко поднялся и, подойдя к ней, с силой ударил по щеке.

— Неужели ты настолько тупа, что не справляешься даже с самой простой работой?

— Простите, — снова ответила она. — Я сейчас принесу новые приборы.

— Быстрее, — прикрикнул он. — И почему до сих пор не подано горячее?

— Брось, это всего лишь упавшая вилка.

Впрочем, я уже заподозрил, что дело не в этом. Немку бы он не посмел ударить за пустяковую оплошность.

— Эта девка должна мне ноги целовать за то, что не прозябает в лагере, откуда я её вытащил, — поморщился Бехтер.

Эрик усмехнулся:

— Действительно, Рудольф, ни к чему так нервничать. Ты в любой момент можешь её заменить. Только скажи, я подберу тебе кого-нибудь из свежей партии. Их постоянно привозят к нам сотнями.

Они говорили об угнанных в концлагерь людях, словно о неодушевленных предметах. Подумаешь, стул сломался. Идёшь в магазин и покупаешь новый.

— Ты не знал, что заключенных можно забирать из лагеря для работы? — удивился Бехтер. — Многие давно уже этим пользуются. Хорошо берут на фермы, на заводы, а тем, кого как вот эту, — он кивнул на девушку, — забирают на лёгкую работу, вообще, считай, повезло.

— Давайте выпьем за нашу скорую победу, — предложил Хайн. — Вино, конечно, у французов кислятина, но ты можешь выбрать, что хочешь.

На столе стояла батарея бутылок: вино, коньяк, даже русская водка. Напиваться в незнакомой компании не хотелось, поэтому я остановился на «Бардо».

— За Великий Рейх!

— За фюрера!

— Вот, кстати, расскажи нам, как продвигаются дела на фронте, — Хайн, чуть прищурившись, смотрел на меня.

Он что, не знает, о таком строжайше запрещено болтать. Да нет, скорее всего, знает и проверяет меня.

— Мы делаем всё для победы и скоро докажем русским, что Рейх непобедим, — ответил я.

— Надо признать, русские действительно проявили себя как хитрые и коварные твари, — хмыкнул Эрик.

— Ну, не скажи, — Хайни отложил на тарелку куриную ножку. — Не забывай, Эрик, что я тоже был на фронте. Стоит только начать выдирать им ногти или прижигать нежные места, раскалываются как миленькие, поверь.

— Не все, — я вспомнил партизанку, которая так и не сказала ничего Штейнбреннеру. — Некоторые проявляют стойкость и мужество, причём даже девушки.

— Мне тоже попадались такие, — согласился Эрик. — Помню, одному мальчишке пришлось переломать все пальцы, выдавить глаза, а этот паршивец всё не признавался.

— Давайте сменим тему, — Гейни выглядел так, словно его вот-вот вырвет.

Совсем ещё мальчишка, а уже обершарфюрер. Наверняка, пристроил на должность какой-нибудь родственник. Что, неужели он ни разу не сталкивался с подобным в своём лагере?

Раздался резкий звонок в дверь. Бехтер оживился:

— А вот и наши девушки, — он поднялся, чтобы встретить их. — Знакомьтесь, друзья. Ева, Мари, Лина.

Я старался не пялиться на них слишком откровенно, но наверняка выглядел со стороны словно зелёный юнец. Яркие платья, кокетливо уложенные локоны, подкрашенные помадой губы — как давно я не видел всего этого. Эрин не в счёт. Она, конечно, выглядит ухоженнее женщин в оккупированных деревнях, но по вполне понятным причинам я не позволял себе задерживать лишний взгляд на её декольте. Эрик поднялся, чтобы поставить новую пластинку.

— О-о-о, это же моя любимая певица, — восторженно пропищала, кажется, Ева.

Похоже, Грета теперь кумир для многих девушек. Рудольф игриво потянул за руку её подругу, приглашая потанцевать, Эрику томно улыбалась хорошенькая брюнетка, медленно потягивая шампанское.

— А вам нравится эта песня? — спросила меня Ева, подсаживаясь ближе.

— Да, — улыбнулся я в ответ.

— Я каждый день включаю радио только