ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДЕВСТВЕННИЦА - Надежда Первухина

Проснулся я, как пишут в сентиментальных романах, с первыми криками птиц. Я не знаю, какие именно птицы кричат в сентиментальных романах, но в племени вибути ранним утром безбожно дерет глотку только одна сволочная птица - черный дайдрозд. И выражение «дать дрозда» свое начало берет именно в горластости этой непотребной пташки.

Итак, я потерянно лежал на тростниковом ложе своей хижины, слушал утренние вопли дайдрозда и размышлял о том, как причудливы узоры моего жизненного пути. Кем я только не был, где я только не побывал! Я был крупье в казино (и кстати, симпатично возвышался над игорным столом в рубашечке от Валентино!). Я трудился во славу отечественной диетологии, скармливая русским красавицам кустодиевского типа китайские пищевые добавки для снижения веса (красавицы! Не помогло?! И не могло! Но я далеко, так что вы мне уже неопасны). Я помогал продавать подержанные иномарки и автозапчасти для «мерседесов» (во всяком случае, я тогда твердо был уверен, что колеса - это колеса для машин, а не для любителей барбитуратов!)… Я месил тесто для фальшивых тульских пряников, удачно воруя мед, яйца и меланж. Когда же пища плотская меня пресытила, я обратился к пище духовной и стал пробавляться литературой. Вы читали любовные романы «Фригидная нимфоманка», «Вздыбленная плоть», «Акт возмездия», «Расстегивая юбку», а также потрясающе достоверную дилогию «Разнузданная секретарша в кабинете босса»? Моя работа. Не шедевр, конечно, но свою лепту в повышение настроения домохозяек я таки внес. Потом… Потом я переозвучивал всякие голливудские поделки, добавляя в их пресные диалоги изюминку своего бесшабашного юмора…

И вот теперь я получил новую работу! С педагогическим уклоном.

И нельзя сказать, что осознание этого факта наполняло мою жизнь оптимистической лучезарностью.

Дайдрозд внезапно умолк. А в мою хижину походкой заводной куклы вошла Агати-Бобо.

– Плохой мальчик! - сказала она.- Почему до сих пор валяешься в постели? Знаешь, что бывает с плохими маленькими лентяями? Немедленно вставай, умывайся и собирайся в школу!

Я бы посмеялся над последним приказом, если б не углядел в нем некоторый зловещий намек… Ну, вы понимаете.

Под бдительным присмотром Агати-Бобо я привел себя в порядок, надел свежие шорты из пальмового волокна и сказал:

– Я готов.

– Вот и ладненько,- удовлетворилась Агати-Бобо.- Ступай в Дом Хранительницы. Там тебя ждут. Веди себя примерно, дитя.

– Приложу все усилия,- искренне заверил я Агати-Бобо. Понимаете, мне все-таки было стыдно за то, что я лишил ее радостей обычной человеческой жизни.

От моей хижины до Дома Хранительницы меня никто не сопровождал, и в голову мне не раз приходила мысль дунуть куда-нибудь в джунгли. Но я сознавал, что такой поступок будет не только по-мужски недостойным, но и по-человечески глупым. Вибутяне - народ мирный, но, полагаю, они способны без особых затруднений снять башку тому, кто серьезно оттопчет им любимые мозоли. Так что не надо искушать судьбу.

У входа в Дом Хранительницы меня ждал жрец Окойи и весь Совет Вечных Дев.

– Привет,- лучезарно улыбаясь, сказал им я.- Сегодня отличное утро! А что это вы кислые такие?

– Благодари свою судьбу, несчастный,- подала голос старшая из Вечных Дев - недозревшая красавица с лицом, напоминающим заржавевший нож гильотины.- Если бы не воля Тринадцатой, ты бы сгнил, как подлый утконос в зловонной яме!

– Мерси,- только и ответил я.- Я уже в курсе насчет своего хеппинеса. Посторонитесь, пожалуйста. Мне во дворец надо. К воспитаннице моей. Она ведь, говорят, ждет меня. Все жданки, можно сказать, съела.

Вечные Девы и жрец Окойи посмотрели на меня так, словно они и были теми пресловутыми съеденными жданками. Они молча расступились и пропустили меня в обиталище Государственной Девственницы. Я безмятежно сделал шаг и услышал спиной:

– Не вздумай быть с нею непочтительным!

– Ха,- ответил я всей своей фигурой.

…Дом Хранительницы изнутри выглядел уютненько - как детская для подрастающего Тарзана. Чучела тигров, крокодилов, леопардов и даже одного изысканного жирафа взирали на каждого входящего с затаенной скорбью в стеклянных глазах. Наличие компактного батута и двух боевых тамтамов говорило о том, что развитию музыкального слуха и вестибулярного аппарата государственного ребенка уделяется чрезвычайное внимание. Но мне больше всего понравились качели, веревки от которых, казалось, уходили сквозь крышу к самому сердцу нашей Галактики.

– Эй,- услышал я капризный детский голосок.- Ты будешь по сторонам глазеть или меня воспитывать?»

Глава восьмая. ПОЧТИ ДОРОЖНЫЕ СБОРЫ

Любая поездка - наполовину волшебство

Викентий вывел Нину из транса и едва не сполз с табурета от усталости. Чудотворной силы Царя Алулу было израсходовано слишком много. А кроме того, в жизни явно наметились Большие Перемены.

Нина Валентиновна теперь смотрела на прославленного психиатра обычными человеческими глазами, и взгляд их был неизменно испуганным.

– Ну что, доктор? - голосом человека с сильным душевным надломом произнесла она.- Что со мной было?

Викентий промолчал. Глянул на часы. Эксперимент они начали за полчаса до полуночи. А сейчас часы показывали без четверти час. Странно. Ему-то показалось, что в беседе с божеством Ндунги (беседа это или все же галлюцинация?) прошли сутки, месяцы, годы…

– Викентий, ответь ей,- тихо потребовала Розамунда.- Эге-гей! Земля вызывает Викентия, прием!

Викентий помотал головой. Сказал:

– Розамунда, я действительно разговаривал с богом?

– Насчет божественности голоса, которым тут намедни вещала Нина Валентиновна, я сильно сомневаюсь,- ответственным тоном заявила Розамунда.- Но и человеческого в этом голосе ни нотки не было. Мы имеем дело с феноменом Вселения.

– Что? - испугалась Нина.- Прекратите говорить загадками. Я хочу знать, что со мной было!

– Розамунда,- попросил Викентий,- расскажи, пожалуйста, Нине Валентиновне, как все было. А я пойду поставлю чайник.

Он двинулся на кухню, краешком сознания отмечая, как устало тело, как муторно на душе и как ломит виски от нудной головной боли. Поставил чайник. Покопался на полке с разными кухонными банками-жестянками и добыл неизвестно откуда здесь возникшую пачку чая. Он миллион лет не пил чая, все держал траур по своей разбитой любви, по незабвенной и жестокой Элпфис, а теперь вдруг понял, что предыдущие жизненные драмы Викентия Вересаева - лишь бледная интродукция к тому, что грозит произойти в самое ближайшее время. И пусть Элпфис спит спокойно в объятиях оборотня Кирилла. Вересаеву до этих объятий нет ни малейшего дела. Ничуточки.