Ночь - царство кота - Александр Тарнорудер

— Или тебе приятнее общество гиен?

— Зачем ты хочешь разрушить Гераклеополис?

— Быстро в Бубастисе распространяются слухи. Да кто сказал, что Гераклеополису что-то угрожает? Мы сейчас ни с кем не воюем. Или ты снова хочешь славы, хочешь возглавить войско?

— Я больше ничего не хочу, Великий Осоркон, — Юсенеб поднялся, — слава — это, конечно приятно, но и позора я тоже не хочу на старости лет, и если гиены призваны избавить меня от позора, то…

— Да!.. Ты все тот же… Думаешь, я не знаю о тайном знаке на плече мальчишки?! Думаешь, я не знаю, что делается в Гераклеополисе? Я, Великий Осоркон, хочу, чтобы моих вассалов окружали преданные рабы.

Осоркон резко поднялся и вышел. Дверь захлопнулась, но светильники и табуретка остались в келье. Юсенеб опустился на место, где только что сидел Фараон, и протянул руки к огню — холодные камни давали о себе знать. Странно как-то — зная обычаи, Юсенеб не мог взять в толк, зачем Осоркону понадобилось спускаться в подземелье. Пригласить на праздник? — Да по мановению его руки Юсенеба приволокли бы в любое место, поскольку Фараон никого и не спросит, нравятся ли ему праздники. Праздники нравятся всем, а если кто побрезгует… Юсенеб невесело усмехнулся, да уж, побрезговать приглашением Фараона… Славный конец, быть сожранным голодными гиенами. Но все-таки, зачем ему самому тащиться в подвал? Или он не хочет, чтобы Юсенеба видели и узнали… Но почему? Опасается смуты? Его имя и так не особо популярно, как он слышал в трактире. Причина, конечно, должна быть, Осоркон очень хитер, и эта его странная последняя фраза, что она могла значить?

— Пойдем, — дверь отворилась, и два стража подхватили по факелу.

Юсенеб повиновался. Он по опыту знал, что бесполезно задавать вопросы. Да и какая теперь разница. Они двигались по узкому проходу меж каменных стен, причудливые тени качались из стороны в сторону по неровной кладке. Обострились все чувства, пахло сыростью, потом и плесенью, капала вода, одна из капель мерзко попала за ворот, вызвав дрожь по телу, другая с шипением побежала по факелу. Они повернули вправо, и проход стал шире, воздух чуть потеплел, в нем появилась едва уловимая кислинка, и Юсенеб напрягся. Пахло зверями, значит Осоркон решил-таки исполнить угрозу. Еще через минуту он уже мог различить их вой, рев и тявканье. Лишь одно занимало его мысли — боль, как долго она продлится, сколько он сможет выдержать эту пытку, когда острые зубы вопьются в его тело, отрывая куски живого мяса. Они вновь повернули, на этот раз влево, и через несколько шагов Юсенеб увидел в полу отверстия, забранные решетками, под которыми яростно метались звери. Страж остановился. Вот и все, вздохнул Юсенеб, призывая на помощь все свое мужество. Ожидание боли доминировало в его мозгу, становилось нестерпимым, оно помимо его воли захватило все его тело, задрожали руки и ноги, он попытался унять дрожь, но был не властен над ней. Юсенеб привалился к стене и медленно сполз на пол, ноги предали его. Стражник, шедший сзади, наклонился и просунул факел сквозь прутья решетки. Снизу раздался всплеск раздраженного львиного рева.

— Фараон приказал показать тебе своих зверей — это львы. Я вижу, ты не любишь зверей? У Фараона самая большая коллекция хищников, такой нет ни у кого в мире.

Ответить Юсенеб не смог, только помотал головой.

— Дальше — тигры, потом — пантеры, да что с тобой, ты можешь идти?

— А нельзя ли наружу, мне как-то нехорошо от вони, — Юсенеб жадно хватал воздух.

— Так ты не хочешь смотреть на зверей? Напрасно, есть много забавных обезьян. А может, тебя интересуют кошки? Здесь столько разных кошек, что их невозможно сосчитать, только тогда придется идти совсем в другую сторону.

— Я бы предпочел свежий воздух, — попросил Юсенеб.

— Что ж, пойдем наружу, Фараон приказал сделать все, что пожелает его гость.

Они повернули обратно, и Юсенеб почувствовал, что его спина и шея, и лицо, покрыты холодным потом, стекающим под одежду. Его пошатывало, приходилось то и дело опираться на стены. Идущий сзади воин несколько раз поддержал его, пока они не выбрались во внутренний двор, освещенный мириадами огней. Нагретый воздух приятно обволакивал, шум веселящейся толпы сливался с треском горящего дерева. Юсенеб постепенно приходил в себя, он отметил, что публика здесь побогаче, а его скромные одежды совсем не вписываются в окружение.

— Я хочу отдохнуть, — сказал Юсенеб своим провожатым. Он догадался, зачем Осоркон ходил в подземелье — это была шутка. Осоркон просто пошутил, а ради хорошей шутки не жалко и немного пройтись. Ничего, что Осоркон не видел результата — он ему был известен наперед.

22

Артем проснулся от того, что кто-то несильно, но настойчиво пинал подошву его сандалии.

— Что? — он открыл глаза и увидел парня в военной форме с автоматом и еще двоих поодаль.

— Ты че, мужик, заснул что ль? Тут, бля, спать нельзя, тут национальная святыня, — парень сочувственно подмигнул. — Вставай мужик, а то нас тут дрючат, если что не так, так что ты не обижайся, если что, нельзя тут спать. Ты что ль выпил, или что, а то ты что-то сам не свой, или на солнце, что ли, долго был?

Артем усмехнулся и медленно поднялся на ноги. Фраза звучала вполне по-русски, если не считать тяжелого акцента и этого «что» на каждом шагу, причем не легкое московское «што», а смачное малороссийское «чъто». Тело ломило от лежания на камнях. Перед глазами отчетливо стояли странные сцены донельзя хаотичного, скорее даже апокалиптического сна, прерванного «русским» охранником Храмовой Горы. В этом сне в какой-то прихотливой последовательности разворачивались картины различных странных событий: толпа, беснующаяся на Храмовой Горе, вокруг плотного кольца охраны «крупного» израильского политика; город-торт, утыканный свечками-небоскребами, с двумя из них чадящими, оплывающими вниз свечками-зданиями; пасхальный седер в кровавых тонах, где на заклание пожилые евреи; коррида, в которой быки-поезда рвутся на части безжалостными мулетами; грустный мальчик, ломающий двухэтажный автобус, из окон которого выпадают пассажиры; дискотека с пляшущими мертвецами; пуримский карнавал, на котором еврейских детей с шестиконечными звездами и поднятыми руками, изгоняли из игрушечных домов еврейские дети постарше; оцепленные израильскими солдатами и разрушаемые военными бульдозерами синагоги; ночные факелы горящих машин на фоне сетчатой башни; крылатые ракеты, взмывающие с кораблей и несущиеся на восток; невидимые радарам бомбардировщики, исчезающие в ночи с секретной миссией; нескончаемая череда ботинок, кроссовок, туфель, мокасин, тапочек, сапог, сабо и сапожек, в очереди на паспортный контроль под звуки Авэ Мария…

Артем в сердцах выругался: под «дворники» его «Тойоты» были подсунуты сразу две штрафные квитанции за неправильную парковку. Вот гады, подумал он, поступая, как типичный израильский водитель, то есть разрывая квитанции на мелкие кусочки и бросая их на землю. В этот час машин почти не было. Артем медленно двигался к выезду из города. Он понимал, что ехать в аэропорт бесполезно — Катерина не могла прилететь этим рейсом, но, с другой стороны, было ощущение, что все это происходило не с ним. Он все-таки завернул в Бен-Гурион, но там царила полная неразбериха. Усиленные посты перекрыли все въезды, кроме одного и проверяли багажники машин. Обнаружив чемоданы, они строго спрашивали, откуда пассажир, и сразу пропускали дальше. Встречающих отводили в сторону и долго допрашивали, как будто они сами, вместе с машинами, собирались лететь в далекие края. Толпы солдат-пограничников сновали меж машин, давали противоречивые указания и ругались между собой.

Как и ожидалось, среди прилетевших Катерины не было, зато было слишком много пассажиров, вернувшихся без багажа. Служащие компании Эль-Аль безропотно извинялись и безоговорочно принимали ответственность за утраченный багаж, обещая двойные компенсации. Артем попытался выяснить по спискам пассажиров, но какое там — никто не мог сказать, где вообще эти списки можно посмотреть. Обозлившись, он попытался мысленно воздействовать на чиновника за стойкой, но у него ничего не получилось, осечка его обескуражила, никак не удавалось даже легкое воздействие на стоящего перед ним парня.

Ходили слухи о взорванном самолете, но никто конкретно ничего не знал. Ведущие новостных программ всех телевизионных каналов с заспанными мордами носились между выходящими пассажирами, тыча под нос микрофонами. Кто-то возбужденно рассказывал, что незадолго до пятичасовых новостей выступил всеизраильский слухач Мики и сообщил, что перехватил сообщение о каком-то штурме в Бен-Гурионе. Шестичасовой выпуск слушали в полной тишине, как и предшествующую ему молитву, но ничего интересного не было. Артем никак не мог сообразить, что ему делать. Звонить в Москву не хотелось — он мог насмерть перепугать Катькиных родителей. С другой стороны, Катерина просто могла не успеть поменять билет, нет, это отпадает, она звонила уже после обмена. Может быть просто overbooking? Бывает и такое, тогда волонтеры получают бесплатный билет, скажем, в Европу, Тогда Катерина сидит в аэропорту и не может ему сообщить. Но она могла бы позвонить родителям. И что значит: «информация блокирована»? Та У Которой Есть Связь С Космосом явно дала понять, что Катерине опасность не угрожает. А гроза вроде отступила, небо чистое, черт, что делать-то? Артем мысленно попытался наладить связь с Артемоном, но опять ничего не получилось. Было такое впечатление, что его благоприобретенный дар воздействовать на людей и предметы вдруг исчез, улетучился, как его и не было.