Великие учителя церкви - Константин Скурат

Точного определения гордости блаженный Диадох не дает, но обозначает некоторые ее признаки и действия. Иногда святитель именует гордость "славолюбивой надменностью" [1, с. 444], обращая внимание на превозношение человека своими подвигами. Также он поучает, что гордость ведет даже подвижника во ад, но послушание способно победить ее. "Послушание, — говорит он, — упраздняет прежнюю гордость", а "Адам, отвергший его, поскользнулся в глубокий тартар" [1, с. 128–130].

"Многовещественной" страстью — обнимающей почти вселенную — является тщеславие. Мысль тщеславца направлена не на подлинно богоугодные дела, а на показность, на "уловление" человеческой похвалы, на достижение известности в мире. К славолюбию ведет "слово мирской мудрости" — оно "дарует своим последователям любовь к похвалам, будучи выдумкой людей тщеславных" [1, с. 34].

Борьба с тщеславием считается весьма трудной. Предпринимаемый против нее подвиг может стать началом опять-таки тщеславия, только в какой-либо иной форме. Чтобы не позволить появиться тщеславию, а тем более укорениться, надо чаще молиться, петь псалмы, читать Священное Писание, "не пренебрегая и созерцаниями мужей-писателей, коих вера познается из (их) сочинений. Ибо, делая это, мы… не дозволим уму увлечься тщеславием… сделаем у него почти все мысли слезовидными… с тем, чтобы в великом смирении преуспевать ему и в разумении различения" [1, с. 376–378].

Но если христианин и изгнал тщеславие, его могут одолеть не менее гибельные страсти, пороки — уныние, печаль. "Когда душа наша, — размышляет святитель Фотики, — начинает более не желать прелестей земных, то тогда, большей частью, подкрадывается к ней какой-то унылый образ мыслей, ни позволяющий ей охотно служить служению слова (Деян. 6, 4), ни оставляющий в ней желание будущих благ ясным, но даже эту временную жизнь (представляющий) чрезмерно ничтожной, как не имеющей дела, достойного добродетели, унижающий и самое знание, представляя оное или как данное уже и многим другим или как ничего совершенного не обещающее нам" [1, с. 269–275].

А вот как советует блаженный Диадох поступать, когда душа отягощается унынием, печалью: "Должно совершать псалмопение немного большим голосом, радостью надежды выбивая звуки души до тех пор, пока то тяжелое облако не будет рассеяно веяниями мелодии" [1, с. 398, 399].

Уныние ведет к винопитию. А неумеренность, излишество в винопитии уводит человека от Бога. Подобно тому, как земля, "напоеваемая многими дождями приносит только терние и волчцы (Евр. 6, 7, 8), так и земля сердца", если "будет промочена многопитием, то делает все свои помыслы подлинно терниями и волчцами" [1, с. 176, 177, 181–183]. При многопитии появляются "образуемые демонами" страстные призраки и во сне и наяву [1, с. 185]. "Следовательно, нам, пользующимся умеренностью, должно избегать вреда от излишества" и тем более нельзя упиваться вином, искусно приготовленным для удовольствия и угождения телу [1, с. 188, 189, 192). "Неразумное смешение" пития и яств "весьма поражает богоносную совесть" [1, с. 197–199]. В питии подвижнику подобает подражать Христу Спасителю, принявшему в страданиях уксус, смешанный с желчью. "Не должно подвизающимся против греха пользоваться услаждающими напитками или яствами… ибо острота свойственна подвижникам" [1, с. 203, 204].

Зараженным другой страстью — любостяжанием, или корыстолюбием, — блаженный Диадох советует лечиться покаянием. Одно возвращение ими похищенного должной пользы не принесет. "Хорошо, — пишет он, — переносить насилие покушающихся обижать и молиться за них, дабы они посредством покаяния, а не чрез отдачу похищенного ими у нас, освободились от вины любостяжания. Ибо того желает правда Господня, чтобы мы, не отнимая похищенного, освободили любостяжателя от греха чрез покаяние" [1, с. 348]. А уже отрешающихся от корыстолюбия и познающих путь благочестия святитель призывает: все имеющееся у них тотчас "распродать и вырученными от сего деньгами распоряжаться по заповеди Господа (Мф. 19, 21), а не ослушаться спасительной заповеди, под предлогом постоянного желания совершать заповеди". От сего произойдет "прекрасная беззаботность и не подверженная посягательству бедность, которая мыслит выше всякой неправды и всякого суда", так как отбросится вещество, возжигающее "огонь у любостяжателей" [1, с. 348, 349].

Опасными также являются привидения — такие состояния, когда кто-либо "надеется, что ему видимо явится слава Божия". Чистая душа действительно "ощущает некиим неизреченным вкушением Божественное утешение", но в сем земном веке, по апостольскому слову, мы ходим верою, а не видением (2 Кор. 5, 7). Значит, если явится кому-нибудь из подвижников или свет, или некоторый огневидный образ, или глас, пусть никоим образом не принимает такого видения, ибо оно есть явное обольщение врага, — что потерпев по неведению, многие отступили от пути истины. Мы же знаем, что поскольку живем в сем смертном теле (2 Кор. 5, 6), мы удалены от Господа, то есть не можем видимым образом видеть ни Его, ни что-либо из небесных Его" [1, с. 114–116].

С осторожностью должно относиться также и к сновидениям, ибо они, большей частью, есть "или образы блуждающих помыслов, или наоборот — насмешки демонов". Опасаться, что, соблюдая как будто бы излишнюю осторожность, мы можем и ошибиться — не признать благость Божию и не принять действительное видение от Бога, не следует. Господь "знает, что мы поступаем так ввиду демонских обольщений" [1, с. 124]. Блаженный Диадох в этом контексте рекомендует вспомнить раба, призываемого хозяином ночью после долгого отсутствия. Раб решительно отказал вернувшемуся домовладыке "в открытии дверей, ибо он боялся, чтобы сходство голоса, обольстив его, не заставило его сделаться предателем тех вещей, которые им вверены ему". И что же? "Господин его не только не разгневался на него, когда настал день, но еще удостоил его многих похвал; ибо он и голос владыки считал обманом, не желая потерять что-либо из его имущества" [1, с. 124, 125].

Пороки, грехи наши, "как великая бездна и стена, отделяют нас от Бога". Не менее отделяют нас от Бога — "Света истинной жизни, ибо Бог есть Свет и Жизнь", — лукавые желания и суетные помыслы. Те, которые лишены этого Света, "суть мертвецы душой и сонаследники и сопричастники вечного огня и тьмы" [2, с. 160]. Поэтому подвизающимся должно так возненавидеть все пороки, похоти, "чтобы ненависть к ним была усвоена в навык" [1, с. 143]. Сначала должно победить, прекратить страсти, а потом "приступить к учению" [1, с. 32]. Но своими собственными силами совершить это подвижник не может — ему необходима Божественная помощь. "Очистить ум, — заключает блаженный Диадох, — свойственно одному Святому Духу; ибо если не войдет сильный и не пленит хищника, то никоим образом добыча не будет освобождена" [1, с. 90, 91] (Ср.: Мф. 12, 29; Мк. 3, 27). Но о сем будет сказано ниже.

Добродетели

Победив пороки, человек движется к добродетелям, к выполнению "Божественных слов" [1, с. 33]. "Как не разогретый или не размягченный воск долго не может принять налагаемую на него печать, так и человек, если не будет испытан трудами и немощами, не может вместить печать добродетели Божией" [1, с. 497].

Блаженный Диадох в самом начале "Слова аскетического" дает определения целому ряду добродетелей в такой последовательности:

1. Вера — это "бесстрастная мысль о Боге".

2. Надежда — "исшествие ума в любви к уповаемому".

3. Терпение — это непрестанная твердость с мысленным зрением "Невидимого как бы видимого" (Ср.: Евр. 11, 27).

4. Несребролюбие — желание так не иметь, "как кто-либо желает".

5. Познание — незнание "самого себя в исступлении к Богу" (Ср.: 2 Кор. 5, 13).

6. Смиренномудрие — это старательное забывание подвигов.

7. Негневливость — "сильное желание не гневаться".

8. Чистота — чувство всегдашнего прилепления к Богу.

9. Любовь — "умножение дружбы к оскорбляющим".

10. Совершенное изменение — "в наслаждении Богом ужас смерти считать радостью" [1, с. 19–21].

Определив ряд добродетелей, блаженный Диадох в дальнейшем рассуждает преимущественно о любви и смирении.

Выше всех добродетелей любовь. "Во всяком духовном созерцании, братие, — учит Фотикийский святитель, — да руководствуют вера, надежда, любовь; более же любовь: ибо первые наущают презирать видимые блага, любовь же самую душу соединяет с совершенствами Божиими, умственным чувством исследуя Невидимого" [1, с. 22, 23]. Сопоставляя любовь с верой, блаженный Диадох утверждает еще более решительно: только верующий "и не пребывающий в любви даже и самой веры, которую, кажется ему, имеет, не имеет; ибо он верует с некоторой легкостью ума, как невоздействуемый тяжестью мысли о любви" [1, с. 49]. Величие добродетелей в вере, но "любовью воздействуемой" [1, с. 49] (См.: Гал. 5, 6). Вера не "воздействуемая" — без любви "будет отвергнута" [1, с. 48].