Ленин – Сталин. Технология невозможного - Елена Прудникова

А вскоре он и вовсе учудил нечто ни с чем не сообразное...

Почему Ленин внезапно поглупел?

Сова, запомни, власть – это древнейшее искусство манипуляции общественным поведением. Манипулировать можно только с помощью информации. А для этого нужны публичные каналы коммуникаций.

Во время корниловского мятежа Ленин не успел прислать партии инструкции, однако задним числом одобрил стихийно возникшую коалицию с социалистами. По этому поводу он написал несколько статей, начиная с известной работы «О компромиссах». Причина его внезапной уступчивости была проста: такое развитие событий большевиков вполне устраивало. «Компромисс» с социалистами, к которому призывал Ленин, он видел в следующем: Советы берут власть в свои руки и формируют правительство, состоящее из советского большинства – меньшевиков и эсеров. На территории всей страны власть переходит к местным Советам (после октября большевики эту программу реализовали и затем в течение нескольких лет прикладывали сверхусилия для ликвидации ее последствий). Большевики, так уж и быть, в правительство не войдут, удовлетворившись только свободой реализации своей программы – то есть, продолжат агитировать, выдвигая безумные сверхпопулистские лозунги, наживая политический капитал и спокойно ожидая революции на Западе. По Марксу, начать должен был именно Запад, так что Россия могла особо не спешить.

Примерно в таком духе Ильич написал целую серию статей, чем дал ЦК и Петроградскому комитету богатую пищу для политических дискуссий – и большевистские политики этим старательно занимались. Пока все это обсуждалось, РСДРП(б) вела себя мирно: ее представители честно участвовали в заседаниях разнообразных органов власти и комитетов, в частности, старались обеспечить как можно более солидную фракцию на Демократическом совещании, которое должно было определить состав правительства новорожденной Российской демократической республики (его открытие было назначено на 14 сентября). Они, конечно, всюду агитировали за полный разрыв с буржуазией, но торжественных уходов из зала заседаний, переходящих в забастовки протеста, не устраивали – хотя бы и на том спасибо.

И вдруг, 15 сентября, Ленин прислал инструкции, от которых ЦК впал в ступор: Ильич внезапно переметнулся на крайне левый фланг и начал требовать немедленной подготовки вооруженного восстания.

Что же произошло? Очень простая вещь: социалистические лидеры оказались не глупее Ленина и соглашаться на большевистский «компромисс» не собирались. Чтобы они за все отвечали, а большевики прятались за их спины, как они сами все время прятались за спины кадетов?! Да ни в жисть! Уже 9 числа руководители Петросовета, правые социалисты Дан, Церетели и прочие, слегка опомнились, первым делом потребовали аннулировать резолюцию от 31 августа о создании социалистического правительства и снова заговорили о коалиции с буржуазией. Большевистские политики пытались им возражать, и РСДСП(б) начала увязать в бесплодных дискуссиях с социалистическим большинством. А когда определился состав делегатов Демократического совещания, стало ясно, что большевистская точка зрения там большинства не соберет, и события выруливают к состоянию июня 1917 года. ЦК РСДРП(б), как в июне, собрался было привычно уйти в оппозицию. Неудивительно, что никогда не блиставший выдержкой Ленин от такой перспективы озверел и шарахнулся на левый фланг, потребовав бросить всю эту ерунду и начать подготовку к вооруженному восстанию. (Совершенно то же самое проделал Сталин в 1927 году, когда внезапно потребовал бросить всю эту ерунду с поисками кулаков в деревне и перейти к коллективизации).

Людей, входивших в состав ЦК, трудно было шокировать – однако Ленину это удалось. (У меня есть подозрение, что самым большим шоком для них стало осознание того, что Ленин не просто говорит о приходе к власти, а всерьез собирается ее брать.) Едва получив его новые письма, 15 сентября ЦК собрался на специальное заседание. Естественно, ничего они в тот день толком не решили. Сталин предложил отправить письма на обсуждение в наиболее крупные первичные организации, однако получил сплоченный отпор остальных членов ЦК, от Каменева до Троцкого. Действительно, для леваков только ленинской поддержки и не хватало, чтобы начать работу по ломке дров. Более того, дабы информация не просочилась случайно, постановили все копии писем сжечь, оставив только по одному экземпляру, и упорно продолжали печатать в «Рабочем пути»[174] старые ленинские работы эпохи «компромисса» (то есть двухнедельной давности).

Какое-то время так все и шло: Ленин требовал немедленного выступления, ЦК саботировал. Но ведь Ленин писал не только ЦК, а и Петроградскому, и Московскому комитетам. Информация постепенно просачивалась на более низкий партийный уровень, да и позиция членов ЦК менялась – и в начале октября новая идея Ленина стала восприниматься уже серьезно. Дискуссия о целесообразности вооруженного восстания как-то незаметно подменилась дискуссией о его сроках. Ленин к тому времени успел из Гельсингфорса перебраться в Выборг, поближе к столице, по-прежнему говорил, что «промедление смерти подобно» и требовал брать власть тотчас, немедленно.

Сведения об этих спорах, несмотря ни на какую конспирацию, тут же попадали на страницы газет – от черносотенных до анархистских. Дебаты внутри большевистского руководства гремели на всю столицу. После того, как 7 октября большевики торжественно ушли с первого же заседания Предпарламента[175], о том, что они готовят восстание, говорили в каждой очереди, в каждом трамвайном вагоне и на каждом уличном митинге. 10 октября ЦК принял решение о восстании – и через день левоэсеровс- кая газета «Знамя труда» уже разъясняла читателям, почему немедленное восстание – это плохо. 15 октября газета Горького «Новая жизнь» посвятила большую статью рассуждениям на тему – поддерживают или не поддерживают массы призывы большевиков взять власть силой.

В тот же день, 15 октября, тем же вопросом озаботилось и большевистское руководство. В этот день состоялось еще одно заседание ЦК, на которое были приглашены представители от районов, доложившие о готовности – а точнее, о неготовности к восстанию. Александр Рабинович так описывает этот драматический момент: «Общее положение дел в казармах, на фабриках и заводах часто представлялось столь неутешительным, что не могло не обескураживать многих большевиков... В выступлениях участников собрания звучала тревога по поводу явной пассивности очень многих рабочих и солдат. Вопрос в том, захотят ли они подвергать себя риску потерять работу, быть немедленно отправленными на фронт, оказаться в тюрьме или даже пожертвовать жизнью, отозвавшись на призыв большевиков к вооруженному выступлению, когда на днях должен был собраться Всероссийский съезд Советов. Лишь восемь из девятнадцати представителей районов говорили о том, что массы настроены по-боевому и готовы выступить в любой момент. Шесть представителей районов сообщили, что у них преобладали безразличие и выжидательные настроения, а пятеро без обиняков заявили, что у масс нет никакого желания выступать...

В сообщениях из районов на заседании 15 октября прозвучала также озабоченность многих большевиков отсутствием сколько-нибудь удовлетворительной общей технической подготовки восстания. Почти все выступавшие говорили о серьезных трудностях с организацией красногвардейских отрядов и о нехватке оружия и боеприпасов. В целом выступления сводились к тому, что пока еще не был создан орган, который эффективно осуществлял бы подготовку к восстанию. Представитель Нарвского района С. М. Гессен сдержанно говорил о самороспуске боевых сил, очевидно созданных в дни корниловского мятежа, в связи с отсутствием боевых центров. Винокуров, который с оптимизмом рассказывал о настроениях рабочих в Невском районе, признал тем не менее, что отряды Красной гвардии не были созданы в районе и что «организационным аппаратом мы похвастаться не можем». Прохоров прямо заявил: «СКрасной гвардией дело обстоит плохо... Вообще в районе полный развал». Представитель Шлиссельбургского района сообщил, что красногвардейский отряд в районе был организован, но записывались в него неохотно в связи с нехваткой оружия»[176].

Тем не менее ЦК, еще совсем недавно саботировавший призывы Ленина, на следующий день всего при двух голосах против проголосовал за восстание. Они что – самоубийцы? Впрочем, до сих пор большевики суицидальными наклонностями не страдали, и нет никакого основания предполагать, что внезапно их всех охватило коллективное помешательство. Скорее, там были какие-то другие соображения...