Хроники Фрая - Стивен Фрай

В день перед первым показом, в промежутке между техническим прогоном и генеральной репетицией, мы с Дэвидом Горовицем и стайкой этих ребят вышли из служебной двери театра, чтобы посетить итальянский ресторанчик, который порекомендовали нам хорошо знавшие Сохо мальчики. На улице мы увидели прилаживавшего к брючинам велосипедные зажимы Алана Беннетта.

— Не хотите попробовать с нами спагетти? — спросил я.

— Да, пойдемте! — обрадовались мальчики.

— О нет, — ответил Алан тоном слегка шокированным — как будто мы пригласили его на оргию в притоне курильщиков опиума. — Я лучше поеду домой и ограничусь яйцами-пашот.

Алан Беннетт неизменно исполняет роль Алана Беннетта с таким совершенством, что лучшего и желать невозможно. Острый ум, мощное художественное чутье, резкие политические и общественные взгляды — и при этом велосипедные зажимы и яйца-пашот. Стоит ли удивляться, что его так любят?

Мое имя неоново воссияло над Шафтсбери-авеню. Я слишком стеснялся этого, чтобы сфотографировать его, о чем теперь, конечно, жалею. Зато у меня есть фотографии, сделанные на вечеринке, которая последовала за первым представлением. Думаю, я был очень счастлив. Причин для этого у меня имелось предостаточно.

Пол Эддингтон тоже был счастлив, в его карьере наступила пора зрелая и плодотворная. Пола только что избрали в члены клуба «Гаррик», что доставило ему огромное удовольствие, а кроме того, он и Найджел Готорн получили большие деньги за телевизионную рекламу, что доставило ему удовольствие почти не меньшее.

— Очень большие деньги, — радостно сообщил он мне. — Это была реклама нового шоколадного батончика «Кэдберри», называется «Виспа». Найджел все шепчет мне на ухо голосом своего сэра Хэмфри: полдня работы — и такие деньжищи!

— Здорово, — сказал я, — Тони Джей и Джонатан Линн тоже, наверное, неплохие деньги гребут, так?

— Ох! — Услышав имена создателей сериала «Да, министр», Пол слегка поежился, хоть я назвал их не из вредности, а просто из любопытства, из желания узнать, как там на телевидении все устроено. — Да. Мы с Найджелом чувствуем себя немного виноватыми перед ними и потому послали каждому по ящику кларета. Чертовски хорошего кларета.

Такова пропасть, отделяющая сценаристов от исполнителей: и тем и другим нередко кажется, что по другую ее сторону жить приятнее, и хоть я уверен, что Тони и Джонатан обрадовались, получив по ящику чертовски хорошего кларета, у меня нет никаких сомнений и в том, что они предпочли бы получить за свои труды вознаграждение из тех, что достались Полу и Найджелу. Впрочем, как мне предстояло вскоре узнать, и в жизни сценариста имеются свои приятные стороны.

После одного из наших представлений Пол прошептал мне на ухо, радостно и торжествующе: «Теперь я могу вам все рассказать. Об этом уже объявлено официально. Я — премьер-министр».

В тот вечер в эфир вышел финальный эпизод сериала «Да, министр». Он завершался тем, что Джим Хаккер становился главой своей партии и всей страны. Сохранить это в тайне, сказал Пол, было для него самым трудным за всю его жизнь делом.

Начались спектакли. Шесть вечеров в неделю плюс дневные представления по средам и субботам. Следующие шесть месяцев мне предстояло говорить одни и те же слова одним и тем же людям и манипулировать одним и тем же реквизитом по восемь раз в неделю. Бок о бок с нами стоял театр «Глобус» (ныне «Театр Гилгуда»), где шла пьеса «Дэйзи добивается своего», действие которой разворачивалось в школе для девочек. Игравшие в ней девочки, как легко себе представить, очень и очень подружились с нашими мальчиками. Каждую среду, после полудня, между дневным и вечерним представлениями, за сценой происходило школьное пиршество: в одну неделю мальчики принимали девочек в «Королеве», в следующую — девочки мальчиков в «Глобусе». Чуть дальше по улице находился «Лирический театр», где Леонард Росситер играл инспектора Траскотта в новой постановке «Добычи» Джо Ортона. Однажды вечером пришло ошеломившее нас известие: Леонард умер от сердечного приступа перед самым выходом на сцену. Всего за несколько месяцев до этого прямо на сцене умерли Томми Купер и Эрик Моркам. Какая-то маленькая, себялюбивая и постыдная часть моей личности оплакивала то обстоятельство, что я никогда уже не смогу познакомиться и поработать с тремя этими гениями, — оплакивала с такой же, самое малое, силой, с какой я скорбел об их кончине и сочувствовал их семьям, которым эти внезапные смерти наверняка нанесли страшный удар.

Наступил ноябрь, мне предстояло поехать в Лестер, на премьеру «Я и моя девочка». План был таков: я приезжаю в четверг, смотрю генеральную репетицию, затем, в пятницу, присутствую на премьерном показе, а после него сажусь на лондонский поезд, чтобы поспеть к субботнему дневному представлению «Сорока лет на службе». Но кто же будет играть в мое отсутствие Темписта? Узнав, что в этой роли выступит сам Алан Беннетт, который исполнил ее в 1968-м, в первой постановке пьесы, я пришел в ужас. Потому, то есть, что мне не удастся увидеть его на сцене.

В понедельник той недели Алан зашел вечером в гримерную, которую я делил с Дэвидом Горовицем.

— У меня к вам довольно странная просьба, Стивен. Не знаю, согласитесь ли вы исполнить ее, но я все же изложу ее вам.

— Да?

— Я знаю, что уезжаете вы в четверг, однако не будете ли вы против, если я сыграю Темписта и в среду — на дневном и вечернем спектаклях?

— О господи, да нисколько. Нисколько.

Я понял, что этот милейший человек немного нервничает и хочет попробовать, так сказать, воду ногой, найти возвратный путь к роли, воспользовавшись для этого дневным представлением, на котором публики будет относительно мало. И самое замечательное — я смогу посидеть в зале и понаблюдать за его игрой. И не на одном спектакле, а на целых двух. Актеру редко выпадает случай посмотреть постановку, в которой он играет, да многие предпочитают и не видеть других исполнителей своей роли, однако я был слишком большим поклонником Алана, чтобы бояться того, что он сможет затмить меня. А в том, что произойдет именно это, я нисколько не сомневался. В конце концов, роль Темписта он написал для себя и был к тому же Аланом, господи помилуй, Беннеттом.

Посмотрев два спектакля, я зашел в гримерную.

— Ах, Алан, вы были изумительны. Изумительны.

— Вы правда так думаете?

— Я ужасно рад, что вы играли сегодня, — сказал я, — но, знаете, попытка вжиться в роль на дневном представлении была вам решительно ни к чему. Вы идеально исполняли ее с первой же минуты.