Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер

Станислава Бер

Анхен и Мари. Выжженное сердце

Нельзя стать гением насильно, но можно нелюдем так стать.

На уроке

По случаю открытия учебного года Анхен и Мари Радовы надели белые передники – широкие и длинные, доходящие почти до края тёмного платья. Анхен поправила белый воротничок сестры, который сбился набок, а Мари даже не заметила. Девочек выстроили в линейку в главном зале с массивной люстрой, колоннами и портретами Романовых, начиная с Михаила Фёдоровича, именуемым в народе Кротким, заканчивая нынешним государем Александром II.

Батюшка благословил их на хорошую учёбу.

… внимая преподаваемому нам учению, возрасли мы Тебе, нашему Создателю, во славу, родителям же нашим на утешение, Церкви и Отечеству на пользу.

Директор гимназии, тучный и осанистый, представил учителей, приглаживая пышные усы, выстриженные на манер императорских, переходящих в бороду.

– В этом году в женских гимназиях вводится новый предмет – естествознание. Представляю вашего нового учителя, выпускника Санкт-Петербургского Императорского университета господина Ивана Дмитриевича Колбинского.

Господин Колбинский взял слово. Учитель, нестарый ещё мужчина, начинал лысеть, но по привычке закидывал остатки волнистых волос назад. Он произнес приветственную речь, чем восхитил воспитанниц. Такого прекрасного слога в гимназии давно не слышали. И не морали читал, а по существу, о главном говорил, уверенно и спокойно.

Анхен толкнула Мари в плечо.

– Даже не вздумай! – зашептала она сестре в ухо.

– Ты о чём? – повернулась к ней Мари.

В её тёмно-синих глазах колыхалось искреннее непонимание.

Анна Николаевна Радова, по-домашнему просто Анхен, смотрела на сестру-близнеца как в зеркало. Они были, как две половинки одного яблока, с первого взгляда не разберёшь, кто есть кто. Лишь три вещи помогали их различать: Мари чуть выше ростом, родилась второй; на левом плече её красовалась крупная родинка, у Анхен родинка находилась на правом плече; в минуты волнения тёмные глаза Мари становились синими, точно васильки, ореховые глаза Анхен вспыхивали светло-карим огнём.

– Когда смотришь ты так, я знаю – беде быть. Стихи в тетрадку, в подушку слёзы. Меня не замечает он! Влюбилась уже? – зашипела Анхен.

С раннего детства девочка говорила, странно складывая слова в предложения – шиворот-навыворот, будто стихи читала. Со временем все привыкли и почти не замечали этой странности.

– Вовсе нет. Вздумала тоже, – пыталась отбиваться Мари, но её щёки уже заливал аллергический румянец.

Так всегда случалось с сестрой при обмане. Совершенно не умела правдоподобно лгать.

– Он же старый, – продолжала Анхен.

– Отстань, право слово. Дай послушать, – сказала Мари и добавила. – И вовсе он не старый.

Анхен вздохнула. Это бесполезно.

Иван Дмитриевич в этот день провёл у них ознакомительный урок. Мари сидела, не шелохнувшись, внимая каждому слову. Анхен не могла на это смотреть, поэтому тоже слушала нового учителя, делая наброски в блокноте – вот учитель стоит между парт, а гимназистки, открыв рот, его слушают. Говорил он, и правда, на удивление хорошо. Ведь не словесник же, нет, а вон как соловьем заливается.

– Вам, барышни, особенно будет полезно ознакомиться с физической и химической природой веществ. Судите сами – весь мир состоит из молекул. И кухня, и косметические средства, и платья, и ленты, и шляпки – всё имеет свой химический состав. Верите ли? – спросил учитель, слегка выпучивая и без того округлые серые глаза.

Гимназистки захихикали. Господин Колбинский тоже улыбнулся. Скорее даже скривился левым уголком рта. Однако на восторженных воспитанниц даже эта улыбка-ухмылка произвела благоприятное впечатление. Анхен пыталась запечатлеть в блокноте это мимолётное выражение лица своего невольного натурщика. Она вообще не расставалась с блокнотом и диковинным инструментом с графитовым стержнем – карандашом от Йозефа Хардмута – папенька подарил ей его на Рождество.

– Вы будете лучше разбираться в материи, зная некоторые важные свойства. Разве такие знания будут лишние для современной дамы?

– Не будут! – хором ответили гимназистки.

– Итак, приступим, – закончил учитель вступительную часть, переходя к практике.

Мари повернулась к сестре.

– Помнишь, когда нам было 8 лет, мы завтракали, а мама так радовалась изобретению Периодической системы от господина Менделеева? За завтраком читала всем газету.

– Помню, конечно. Добавила она потом ещё… что-то такое в духе её, – сказала Анхен, не поворачиваясь к сестре.

"В какое чудесное время мы всё-таки живём, уму непостижимо! В золотой век прогресса, в век изобретений и открытий. Так радостно".

– В самом деле! – сказала Мари. – А ты сказала.

"Ну и что такого здесь?"

– И папенька поддержал тебя.

Анхен попыталась подражать голосу родителя.

"Я тоже не понимаю, чему ты так радуешься, Эмма".

Маменька ужаснулась нашей недогадливости.

"Как что?! Изучать химическую науку теперь будет гораздо проще!"

– Да. А мы тогда так и не поняли, чему так радовалась маменька. А теперь у нас начинается курс естествознания. Кто бы мог подумать? Да, Анхен? Это будет мой любимый предмет, – сказала Мари, мечтательно вздыхая.

– Господи, Боже мой! А-а-а!!! – княжна Зотова кричала, что есть мочи.

Все знали, что княжна неповоротлива и неуклюжа. Господин Колбинский этого не знал. Она сидела в первом ряду, немудрено, что выбор на роль его помощницы пал именно на неё. Близоруко щурясь, княжна разлила кислоту и получила сильнейший ожог руки. Однако учителя это происшествие нисколько не смутило. Иван Дмитриевич отправил воспитанницу в лазарет.

– Ничего страшного, ей Богу. Не извольте беспокоиться, барышни. Люди тоже состоят из веществ. До свадьбы, как говорится, заживёт.

Более того, он опять скривился в своей отличительной полуулыбке-полуухмылке.

После урока Мари, естественно, вскочила и подбежала вместе с остальными воспитанницами к учителю под предлогом спросить об учебниках. Анхен последовала за ней. Любопытно было посмотреть на этого господина вблизи.

В их классе неуклюжая была не только княжна Зотова. Гимназистка Синицына тоже не отличалась изяществом манер. Она толкнула Анхен, и той ничего не оставалось, как свалиться прямо в объятия господина Колбинского.

– Простите ради Бога. Нарочно я не делала сие, – пролепетала сконфуженная девушка, отодвигаясь.

Учитель же не смутился, галантно подал Анхен руку, и тут началось…

Свет как будто колыхнулся, как будто в ветреную погоду рябь по озеру пошла. Их класс со стройными рядами парт красного дерева, высокими выбеленными потолками, изразцовой печкой в самом углу медленно растаял. Анхен оказалась в тесной комнатушке на окраине Петербурга.

– Я тебе добра желаю, Иван, только добра, – сказал худой мужчина в поношенном сюртуке и погладил по голове мальчика лет десяти.

Мальчик дёрнулся, втягивая голову в плечи, и с опаской посмотрел на руку