Куда уходит нежность? Записки Насти Январевой - Наталья Борисова

Куда уходит нежность?

Записки Насти Январевой

Наталья Борисова

© Наталья Борисова, 2016

ISBN 978-5-4483-3468-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Маргарита Майновская,

выпускница ИГЛУ,

переводчик, филолог

Интересная штука – память. Словно щелкаешь невидимым тумблером – и вот она преподносит тебе нужные события, эпизоды твоей жизни, словно из чемоданчика с коллажем на заданную тему.

Поступление в иняз, год 1975. Вокзал, конец июля. Билетов нет – люди возвращаются из отпусков. Для моих родителей такое событие, как мой отъезд, снова оказалось полной неожиданностью, как и мой выпускной бал с его белым платьем. Позаботиться о билетах заранее никому не пришло в голову, хотя я всем уши протрещала про Иркутский иняз и еще полгода назад получила из приемной комиссии всю необходимую информацию. На ближайшие несколько дней билетов не было. А первый экзамен – послезавтра. И вот мы с подругой – две семнадцатилетние пичужки – в вагоне, наполовину забитом солдатами. Доехали до утра, а там – здравствуй, незнакомый город Иркутск! И все беседы с солдатиками, обещания писать – все куда-то ушло, стало незначительным, размытым, как кадр в расфокусе. Иркутск после просторного, более людного и современного Красноярска мне не понравился, показался каким-то заштатным городишкой. Это позже пришло понимание шарма деревянно-каменных уездных городков. Но не тогда.

Спортзал. Нам сразу сказали: «Общежития не будет – на ремонте. Кто не в состоянии оплачивать съемное жилье, все – в спортзал». Правда, это относилось только к девочкам. До сих пор помню это разноцветье шумной, многонациональной девичьей толпы, заселившей спортзал. Нас, наверное, было не менее сорока. Украинки, русские, бурятки, белоруски, молдаванки – все представительницы тогда еще большой и сильной страны. Выдали нам по раскладушке и – удачи, девчата!

Отдельным островком держались девушки из Бурятии. Почти все они имели республиканские направления и, зная, что «национальному кадру» это добавит баллов, особо с подготовкой не парились. Вокруг их раскладушек батареями стояли бутылки с газировкой, пирожные, печенья. Было ощущение, что дома их лишали всех этих радостей и теперь они «догоняли». Еще казалось, что у них была одна фамилия – Раднаева, красивая, но общая, одна для всех. Многие из них и впрямь состояли в родстве.

«Женская абитура» читала, зубрила, а те, кто уже сдали экзамены, мучили расстроенное пианино, пели и просто болтали. Перезнакомившись, девчата начали кучковаться в зависимости от факультета, расписания занятий и симпатий.

Наташа. В дружном строе наших раскладушек ее стояла особняком. Все, что я знала о ней тогда – только имя. Тихая, очень спокойная девочка с миловидными чертами лица, в очках, с «хвостиком», крашеная под блондинку. Постоянно что-то вязала, что-то учила, сдержанно отвечала на вопросы, но первой в разговор не вступала. Уже тогда она была взрослее многих из нас. Ее уравновешенность, казалось, говорила, что она знала о жизни гораздо больше, чем мы с подружкой, незрелые, совсем не подготовленные к самостоятельной жизни. И просто неслыханной крамолой, бунтом показался ее протест против полученной оценки за сочинение. Откуда вдруг взялась такая самоуверенность? Сработало – исправили. Позже стала известна информация из серии: «А судьи – кто?» Проверяли сочинения не вузовские и даже не школьные «русаки», а инязовские преподаватели. Училась Наташа ровно и спокойно, и тогда я этот ее абитуриентский бунт восприняла как одноразовый протест, за которым других (на моей памяти) не последовало. Прошли годы – и вот я читаю ее рукопись. Нет, ничего не было случайного. Это просто человек нес в себе глубину, не выстреливая по пустякам, что-то осмысливая, накапливая. Она знала свой потенциал.

Галка. Как-то странно возникла потребность рассказать еще об одной девочке. Милое, мягкое создание – полноватая, улыбчивая. При поступлении даже перебрала количество баллов. Все это демонстрировало интеллектуального ребенка, отличницу. Но впечатление это оказалось обманчивым. Позже, когда некоторые преподаватели умоляли ее, как совершенно бесперспективную студентку, оставить институт, и 5-ка на экзамене по языку, и сам факт поступления в языковой вуз – все показалось странным. И лишь на 4 курсе выплыла правда – одна из преподавательниц дружила с ее матерью.

Почему я ее вспомнила? Потребность судить? Есть такой грех. А, может, стало обидно за подругу, которой до поступления не хватило всего-то полбалла. Всю жизнь я была непримирима к непрофессионализму, «блату». Правда, принцип оказался каким-то хлипким. Теперь каждый постулат мне представляется чем-то вроде двуликого Януса – распространяется на других. А вот когда дело доходит до тебя самого… Разве хватило когда-нибудь сил отказаться, благодаря добрым связям, от «теплого» местечка для себя или любимого чада? Уже будучи молодой учительницей, я оказалась на ежегодной августовской конференции и разговорилась с учителями из школы, где трудилась Галка. Они с таким восторгом отзывались о ней, как она любит детей, как обожают ее дети. А может, и нет такой уж необходимости, работая в школе, быть лингвистом экстра-класса? Достаточно знать какие-то основы и, главное, любить детей? Скорее всего, так.

Но я из школы ушла. По своим мотивам.

Михаил Сергеев,

писатель

Из сотен книг, прочитанных мною за последние годы, твоя – самая легкая, летящая, радостно уносящая туда, где и я был, где мы хотели быть, где я лет сорок оказывался во сне – будто не готов, а завтра экзамен, или хуже того – залил диплом пивом. Читаю в такое удовольствие, что боюсь окончания. Пока мне кажется, что книга твоя – особый вид удовольствия, нет, особенный, который может сделать ненужным описание впечатлений. Слишком хорошо и немного больно. Так что заранее говорю большое спасибо за путешествие в страну грез, планов и мелких, мелочных (по сравнению с будущими) разочарований. Ты не знаешь, какую чудесную вещь написала, а для определенного круга – незаменимую. А мне – греющую душу меж той литературой, которую я заставляю себя читать по другим мотивам.

Я даже как-то взялся за поиск подобных книг, где отдыхаешь душой, а не просто отвлечен неизвестностью, как в детективах – это прием десятком планок ниже, но безуспешно. Один Довлатов и остался. Твоя книга чуть другого жанра, но столь хороша и редка, что не хочешь читать быстро. Ты буквально открыла для меня иной жанр, выполняющий ту, главную цель, которая сближает людей, дает им глоток чего-то доброго, близкого каждому – ибо у всех была мама, родные, друзья. Это нечтение таких книг приводит украины к беде. Нелюдям, которые бесчинствовали в Донбассе, нечем в той стране напомнить, что и у них была мать. Но была ли? Так вот ты каждому напоминаешь, а местами подаешь те кусочки доброты, которые остались незамеченными нами в юности… да и потом.

Глава 1. Родом из детства

По-настоящему раскрыться в общении с друзьями, выйти из скорлупы своего скрытного характера я смогла не сразу. Первый курс я «мыкалась» на съемных квартирах, не имея возможности поселиться в общежитии, как многие мои одногруппники, счастливчики, с первых дней окунувшиеся в студенческую среду и познавшие радость присутствия дружеского локтя. Я жила в Ново-Ленино и сорок минут добиралась до института, промерзая в автобусах, мучаясь от голода, не утоляемого случайными перекусами. Единственной точкой опоры, светлым пятном в начале моей студенческой жизни была двоюродная сестра Вероника. Мы встречались после занятий, чтобы излить друг другу душу, обоюдно подпитаться родственным теплом. Наш излюбленный маршрут начинался с улицы Ленина, где находился мой институт иностранных языков имени Хо Ши Мина, впечатляющее здание с высокими белыми колоннами. Затем мы поворачивали на городской «бродвей» – улицу Карла Маркса – и держали направление к пельменной, где терпеливо (оно того стоило!) выстаивали длинную очередь, чтобы отведать порцию приготовленных по-домашнему пельменей. По торговой улице Урицкого добирались до центрального рынка, и в толпе народа ожидали «гармошку», автобус, следующий к месту моей глухой «ссылки» – отрезанному от города микрорайону Ново-Ленино. Здесь мы расставались до завтрашнего дня.

Путь наш был долгим, но за разговорами не замечались ни пройденные километры, ни затраченное на дорогу время. Наши души соединялись, и в таком состоянии мы крепчали силой духа. Как птенцы, выброшенные из родительского гнезда, мы учились самостоятельно выживать в бурном житейском море.

У Вероники адаптация проходила менее болезненно. Она училась в пединституте на дефектолога-логопеда и уже обладала опытом выживания в отрыве от семьи, перейдя из одного состояния «общего жития» в другое, ему подобное. Имея глухонемую мать, которая не могла обеспечить ей полноценное воспитание, моя сестра всю сознательную жизнь провела в интернатах. Отца своего Вероника не знала, хотя, обладая богатой фантазией, правдоподобно рассказывала о том, что он постоянно искал с ней встреч. Я понимала, что эти «сказки» порождало естественное желание Вероники, как и всех детей, иметь отца, поэтому слушала ее, и душа моя сжималась от боли за сестру, лишенную такой жизненно важной составляющей, как отец.