Обреченные на вымирание (СИ) - Деткин Андрей

Обреченные на вымирание

Глава 1. Ценный специалист

Я поставил поднос на стол, сел спиной к залу. Всегда сажусь к ним спиной. Неприятно смотреть на сушеные, морщинистые старческие физиономии. На седые головы, на отполированные черепа в пигментных пятнах, на уши с пушком, словно заплесневелые, на волосы из ноздрей, похожие на усы тараканов, на морщинистую желтоватую, словно восковую, кожу, бесцветные склеротичные глаза, высосанные паскудной жизнью, и видеть в них свое недалекое будущее. Хватало издаваемого ими чавканья, хлюпанья, кашля, стука ложек о металлические тарелки, скрипа стульев по кафелю и мрачного, словно загробного, гула голосов.

Чувствовал их запах, и меня передергивало. Ниже склонялся над похлебкой, окуная голову в гороховый пар, и все равно не спасался. Этим омертвелым душком, казалось, пропитано все кругом. Ветерок сметает сухие литья с крестов, склепов, столиков, скамеек, просачивается сквозь ограды, касается парафиновых цветков, пролетает через омертвелое, застывшее кладбище и проникает в столовку вместе с ними. Бр-р-р.

Я, знаете ли, предпочитаю трапезничать в одиночестве. Но в тот день ко мне подсели двое, без приглашения. Один высокий, с грубо слепленной ряхой: лоб приплюснут, раздавшиеся скулы, массивная челюсть. Синий замасленный комбинезон был настолько ему мал, что расстегнутые рукава вздернулись до середины предплечий, а ткань на пузе натянулась, как парус, под крепким ветром.

Второй - его антагонист, щуплый, лет двадцати семи, постоянно ерзал на стуле, словно у него где-то свербело. Юркий жуликоватый взгляд шнырял по сторонам, скользил по моему лицу, словно бы не замечая его, и все сваливался куда-то вправо.

- Слушай, это… дедан, - он ощерился, оголяя желтые неровные зубы со щелью между резцами, - мы к тебе это… по делу. Нам нужен мастак по самолетам, «регистратор» на тебя сказал, ты, типа, соображаешь.

Здоровяк сидел молча, тер большой шишковатый палец, разглядывал черный ушибленный ноготь и, казалось, не участвовал в разговоре. Он был все равно что дубина, прислоненная к ноге щуплого, которую тот мог пустить в ход в любой момент.

- Ну так как? У нас, это, и свет завсегда, и душевая фурыкает. Пиваса завались, это вот, - его взгляд в очередной раз скользнул по моему лицу, словно обмылок по мокрой коже, и полетел дальше вправо.

- Что как? - спросил я, приходя в чувство от беспардонности визави и ни черта не понимая из сказанного.

- Я, блин, спрашиваю, ты это… с нами? - молодой провел языком по внутренней стороне щеки. Щетинистый бугорок похабно пробежал по коже и спустился под губу.

- Вы с аэродрома?

- Да, откуда еще?! - парень бросил локти на стол и резко подался вперед, вперив в меня воспаленные, словно нарывы, глаза. Тарелка с похлебкой подпрыгнула, из стакана выплеснулось несколько капель компота. Его поведение явно выходило за рамки нормального, и мне стало казаться, что здесь разыгрывается какое-то представление, роль в котором я не выучил. Дубина как бы ни при чем продолжал рассматривать пальцы.

Я терялся в догадках и никак не мог сложить определенного мнения об авиаторах. Знал одно - они меня пугают. Особенно щуплый, с расщелиной между зубов. Я человек тихий, пожилой, быстро бегать не могу, оружием не обзавелся, остается одно - незаметность, а сейчас на меня пускали слюни мясоеды.

Молодой наседал:

- Возимся с этим поплавком, он, это, то чохает, то бздехает и ни в какую. Мы с Яхо не самолетчики, я немного арбайтал в сервиса́х, - парень говорил, понизив голос, подавшись ко мне и на этот раз глядя прямо в глаза, словно вещал божественное откровение. И я понимал, заметь он хоть искру недоверия - смертельно обидится. Поэтому старался не сморгнуть и внимал с усердием.

- Яхо, в основном, это… по гара́жам рыдваны мастырил, - молодой скрипуче хихикнул, - но повторюся, мы не самолетчики.

- С каким у вас проблемы? - поинтересовался я и почувствовал, как кровь отливает от лица.

- Который на поплавах, чих-пых воевать, - молодой сполз на стул, отвернулся, и его взгляд снова заскользил по столовке. - Не видал, что ли? Мы с ним, это, целыми днями дрючимся.

- Ла восемь, - подал голос Яхо. Голос прозвучал глухо и мрачно, словно из пещеры. Здоровяк не отрывал взгляда от своего пальца, продолжал с угрюмой сосредоточенностью его рассматривать и тереть.

Признаться, руки соскучились по делу, тем более что это дело я знал. Но работать под началом невротика, с большой долей вероятности наркомана, и с его дружком-уйбуем дебелым никак не манило. Я покачал головой:

- Нет, парни, извиняйте, - уже жалел, что позволил втянуть себя в разговор, - давно этим не занимаюсь.Да и не по двигателям я, а так, по розеткам, штепселям, электрик - одним словом, - врать у меня никогда не получалось и в этот раз не вышло.

На некоторое время за столиком воцарилось мрачное молчание, словно над ним зависла грозовая туча. Воздух вокруг стал пропитываться напряжением, агрессией и моим страхом. Молодой вытаращился на меня, словно святой отец услышал от истового приверженца черную крамолу.

- Што? - наконец оттаял он и прошипел, как змей: - Ты, это, чертов самолетчик, я же русским сказал, надо движок пустить, - внезапно он повысил голос до визга: - Да мы из тебя, это, весь мазут выдавим! - Резко вскочил, стул отлетел, свалился, забренчал металлической дужкой о пол. Впился в меня бешеным взглядом, словно клещами ухватил. Рот его искривился, губы натянулись до белизны. Как драчливый петух, он вытянул шею, отвел плечи назад, согнул руки в локтях.

- Курак!!! - сзади послышался громкий каркающий восклик и следом пронзительный скрежет металлических ножек. От неожиданности я, щуплый и Яхо обернулись. Через четыре стола от нас стоял весь напряженный, словно насаженный на кол, Толик. Его глаза выпучились, на лбу собрались глубокие морщины, голова тряслась. Русые грязные волосы дрожали на макушке, как на кочке. Лицо покраснело, вены на шее вздулись. Казалось, еще немного, и из носа хлынет кровь. Он смотрел на стол, заставленный мисками и стаканами. Со стороны казалось, будто он съел отравленный кусок и вот-вот упадет замертво.

- Успокойте этого чертова шизика! - взвизгнул щуплый. Несколько капелек слюны слетели с его губ и упали мне на запястье. Я дернул рукой, словно от ожога. Побоялся обтереть, чтобы лишний раз не щелкать по носу гадюку. Понимал, что его слюна обычная, человеческая, но она, черт подери, жгла кожу, словно кислота.

- Курак!!! Курак!!! - вновь прокаркал Толик, оставляя безумный взгляд неподвижным. Сидевшая с ним за столом старуха мягко взяла парня за руку, стала поспешно гладить его ладонь и тянуть вниз.

- Тихо, тихо, Толечка. Все хорошо. Чего расшумелся? Чего? Садись давай, садись. Суп остынет.

Толик послушно сел, низко наклонился, нащупал ложку и принялся быстро хлебать, разбрызгивая суп по лицу.

Толика знали все. Он был безобидный парень с заскоками. И сейчас он подарил мне надежду, что все обойдется. Ярости во взгляде молодого и правда поубавилось, но отпускать меня с миром он не собирался.

- Яхо, это, тащи дедана на улицу. Сейчас наваляем, будет знать, как бортовать нас, - громко, на публику говорил молодой, обводя столовку яростным взглядом.

Перестали звякать ложки, прекратились хлюпанья, смолк померанский гул, повисла траурная тишина. В этой тишине я расслышал спокойную, едва уловимую мелодию, которая доносилась из варочного цеха. Медовый голос Фрэнка Синатры сочился среди стариков, как туман в лощине меж гнилых пней.

Вся «Песочница» повернула помятые сухие лица в нашу сторону. Испуганное и в то же время любопытное выражение их глаз напоминало взгляды мартышек в зоопарке. Из дальнего угла, где за столом сидело трое крепких парней, послышалось молодецкое гоготание. Кто-то из них крикнул:

- Вломи ему, Шурум!

Сразу стало понятно, перед кем он ломал комедию. Не заметил, как Яхо оказался у меня за спиной и резко дернул за воротник футболки, да так, что та затрещала. Размахивая руками, я повалился вместе со стулом навзничь. Не успел опомниться, как уже волочился по бетонному полу. Зашаркали ботинки, заскрипели стулья, раздвигаясь перед нами, как ряска перед лодкой. Приободренный ухарскими воплями, Шурум вошел в раж, визжал и сыпал малопонятными словечками, размахивал руками и норовил пнуть меня по ребрам. Я как мог, уворачивался. Воротник больно впился в горло и не позволял даже пискнуть, глаза лезли на лоб. Обеими руками я оттягивал горловину, стараясь вдохнуть, перебирал задними ногами, как кузнечик.