Канарец, или Книга о завоевании Канарских островов и обращении их жителей в христианскую веру Жаном де Бетанкуром, дворянином из Ко, составленная монахом Пьером Бонтье и священником Жаном Ле Веррье - Иван Кривушин

Канарец, или Книга о завоевании Канарских островов и обращении их жителей в христианскую веру Жаном де Бетанкуром, дворянином из Ко, составленная монахом Пьером Бонтье и священником Жаном Ле Веррье

Перевод со среднефранцузского И. В. Кривушина и Е.С. Кривушиной

Вступительные статьи, комментарии, примечания и составление указателей И.В. Кривушина и Е.С. Кривушиной

Посвящается Аполлону Борисовичу Давидсону

ЖАН ДЕ БЕТАНКУР И ЕГО ВРЕМЯ

I

В XV в. мир вступил в новую эпоху – эпоху Великих географических открытий и колониальной экспансии, которая захватит все позднее Средневековье и Новое время и завершится только в начале XX в. Этот исторический поворот оказался критической точкой, исходным пунктом движения человечества к современности. Он инициировал процесс глобализации, принципиально изменив характер человеческой истории – прежде полностью или относительно замкнутые локальные цивилизации начали образовывать общемировую систему в экономическом, политическом и социокультурном измерении. Европейцы постепенно освоили и поставили под свой контроль океаны и, разделив планету на несколько колониальных империй, связали с центром – Западом – все народы Земли.

К началу XV в. христианская Европа была рядовой цивилизацией, далеко не самой богатой и могущественной. Но после первых робких попыток исследовать северо-западное побережье Африки она вдруг в конце столетия делает мощный рывок через Атлантический и Индийский океаны, прорываясь в Индию и открывая Америку. Этот рывок можно считать самым крупным достижением средневекового Запада, ибо мало найдется других событий в истории, столь кардинально повлиявших на судьбы человечества.

Причины заморской экспансии европейцев следует искать на европейской почве, ибо именно Европа осваивала остальной мир, и нет никаких оснований говорить о каком-то встречном движении со стороны других цивилизаций. Ни арабы, ни китайцы, располагавшие необходимыми техническими возможностями для дальних морских путешествий[1], никогда не пытались осуществить их как целенаправленный и долговременный проект. Интерес исламской цивилизации к заморской экспансии ограничивался стремлением обнаружить экзотические страны со сказочными богатствами, которое двигало некоторыми арабскими мореплавателями, пытавшимися в так называемый «исламский век географических открытий» углубиться в Атлантику (напр., гранадцы Хашхаш ибн Саед ибн Асвад в 889 г. или ибн Фаррух в 999 г.). Арабский мир не испытывал сущностной потребности в такой экспансии и поэтому не пытался сделать ее продолжением великой завоевательной эпопеи периода раннего Средневековья. Точно так же как и открытия викингов на рубеже I и II тыс., достижения арабских мореплавателей не стали цивилизационным достоянием: они не привели к подлинному открытию ни Атлантического океана, ни тем более Американского континента, т.е. к открытию, под котором подразумевается «присвоение» нового пространства в той или иной форме – от создания постоянных линий коммуникаций до включения его в сферу влияния «своей» цивилизации в целом. Вот почему, располагая людьми типа ибн Батуты, исламский мир не породил ни своих Колумбов, ни своих Энрике Мореплавателей.

Так почему же Европа периода позднего Средневековья ощутила потребность в открытии новых земель и их колонизации?

Человечество редко осознает возможные последствия того, что оно делает. Эту максиму можно с полным правом отнести и к начальному этапу Великих географических открытий и колониальных захватов. Начиная свою великую эпопею, европейцы не ставили перед собой «глобализационных» целей – завоевать весь мир, превратить его в единую торгово-экономическую систему, тем более что они не имели представления о подлинных размерах этого мира и его географической конфигурации. Единственный мотив, который мы можем с большими оговорками назвать «глобализационным», – стремление познать пределы земной тверди, проникнуть в неизведанные моря и земли – ни в коей мере нельзя назвать основным ни на одном этапе заморской экспансии. Конечно, сам универсалистский характер христианства, идея всемирной миссии, отчетливо звучавшая еще в Новом Завете, в значительной степени образуют культурный компонент глобализационной тенденции. Но его востребованность в момент начала эпохи глобализации была обусловлена иными, совсем не «глобалистскими» мотивами и потребностями средневековой Европы.

Объяснение того, почему Запад в начале XV в. открыл эру заморской экспансии, следует искать в предшествующем столетии. По сути дела, главной причиной этого выбора стал тяжелейший кризис, поразивший европейские страны в XIV в.[2] Он был вызван и усугублен, с одной стороны, природными и биологическими факторами – начало Малого Ледникового периода[3], эпидемии (прежде всего занесенная с Востока Черная смерть 1348 г.)[4], а с другой – фундаментальной экономической уязвимостью средневекового мира, необычайно чувствительного к любому внешнему потрясению, которая была порождена в первую очередь ригидностью феодальной системы, низким уровнем технического развития и низкой производительностью (урожайность от сам-2 до сам-7), слабостью государства как экономического агента. Длительный демографический рост, начавшийся около 1050 г., и связанный с ним рост экономики привели в итоге к истощению ресурсов (прежде всего почв)[5], резкому превышению спроса над предложением, бешеному скачку цен и инфляции, особенно с 1285 г., и как следствие обострению социальных антагонизмов. На рубеже XIII и XIV вв. Европа вступает в период экономической стагнации, а затем (после Великого голода 1315 – 1317 гг.[6]) – в период глубокого экономического спада.

История Европы XIV в. представляет собой серию периодических катастроф, спровоцированных природными бедствиями, от которых средневековая экономика оправляется медленно и мучительно[7]. После Великого голода 1315 – 1317 гг. Северной Европе удается восстановить прежний уровень производства зерна только к середине 1320-х гг. Но ненадолго. «Благополучные» годы, для которых характерна только нехватка хлеба, с роковым постоянством сменяются неурожайными, вызывающими массовый голод. Неурожаи поражают Францию в 1304 – 1305, 1310, 1315 – 1317, 1330 – 1334, 1349 – 1351, 1358 – 1360, 1371, 1374 – 1375, 1390 гг., а Англию – в 1315 – 1317, 1321, 1351, 1369 и 1390 гг. Голод чередуется со вспышками эпидемий, самая страшная из которых – чума 1348 г. – уносит, по разным оценкам, от 30 до 60% населения Европы[8].

Результатом голода и эпидемий стал резкий демографический спад, особенно в период 1348 – 1420 гг.[9] По приблизительным подсчетам исследователей, население Германии за это время сократилось на 40%, Прованса – на 50%, Англии – на 70%[10]. Если в 1300 г. население Европы составляло около 73 млн человек, то к 1400 г. оно снизилось до 43 млн. Почти в два раза уменьшилась средняя продолжительность жизни. Это хорошо видно на примере Англии, где в 1276 г. она достигала 35 лет, в 1301 – 1325 гг. – 30, а в 1348 – 1375 гг. едва превышала 17 лет.

Голод затронул в первую очередь наиболее уязвимую в физическом и экономическом плане социальную категорию – крестьянство, составлявшее приблизительно 95% населения тогдашней Европы. Эпидемии же в особой степени ударили по городам, где скученность жителей и антисанитария создавали благоприятные условия для их быстрого распространения. Итогом стало значительное уменьшение трудовых ресурсов, сокращение производства, запустение посевных площадей, прежде всего на не самых плодородных землях, освоенных в ходе интенсивной внутренней колонизации предшествующего периода.

В таком драматическом контексте обращение европейцев к заморской экспансии на рубеже XIII – XIV вв. кажется парадоксальным. Не вызывает удивления тот факт, что демографический рост и неспособность средневековой социально-экономической системы адаптировать «излишки» народонаселения породили в XI – XIII вв. масштабную внутреннюю и внешнюю экспансию Европы практически во всех направлениях. Вполне логично и то, что Крестовые походы в значительной мере приобрели характер военно-колонизационного движения. Можно было бы ожидать, что в XIV в. резкое сокращение численности населения снимет прежнее демографическое напряжение и устранит необходимость экспансии. Так почему же у этого «мира домоседов», каким, по выражению Жака Ле Гоффа, стала Европа XIV – XV вв.[11], тем не менее вновь возникла потребность в расширении своего пространства и освоении (даже колонизации) новых земель?

Ответ на этот вопрос не может быть простым, ибо связан как с определенными чертами средневековой западной цивилизации, так и со специфическими последствиями кризиса XIV в. Факторы, способствовавшие возникновению этой потребности, различны, и их следует искать в разных сферах жизни европейского общества.