Серебряный лебедь - Дина Лампитт

Дина Лампитт

Серебряный лебедь

И снова —

Биллу Лампитту, Жаклин Гетти

Филипс и Жофрею Гласбороу,

а также

Роджеру Шаббу, Ене Даниэлз,

Эрике Локк, Кэрол Ресторик

и Ширли Рассел

за их бесконечную доброту и энтузиазм

Как лебедь умирающий поет

На зыбкой глади озера лесного,

Когда впервые скорбно и сурово

На жизнь глядит уже с иных высот…

О, если б он часов замедлил ход,

О, если бы расправил крылья снова!

Но славит он конец пути земного,

Освобожденье от земных забот.

Бсрнардин Рибейро

(ОК.1482-ОК.1552)

ПРОЛОГ

В ночь накануне пятидесятилетия ей приснился сон. Она блуждала по запретной стране, где летают павлины и громко смеются обезьяны барбари, где земля мерцает изумрудами и топазами, где сквозь деревья, налитые соками, мелькают озера с заснеженными берегами и удивительные белые лошади бьют копытами и встряхивают гривами, глядя в сапфировое небо.

И в этом месте, вызывающем исступленный восторг, где добро и зло радостно идут рука об руку, она увидела свою жизнь, распростертую перед нею. Что-то заставляло ее против воли идти к тому месту, где белоснежные вершины светятся на солнце, где ожидает искупление, где все ее поступки, хорошие или дурные, ничтожно малы пред высоким мировым алтарем.

Она чувствовала, что если не проснется, то умрет — душа вознеслась слишком высоко, чтобы вернуться в земную оболочку, и бросилась под водопад, сонно стекающий с гор и рассыпающийся миллионами бриллиантовых капель, образующих над рекой целое облако. Вода накрыла ее, она в последний раз печально вздохнула и проснулась, все еще слыша звуки страны смерти и красоты, так растревожившие душу.

Некоторое время она ничего не видела, кроме сверкающего каскада воды, а затем медленно обрисовалась драпировка над кроватью, а за ней и знакомые очертания комнаты. Она была в безопасности, она очнулась от страшной ночной фантазии и вернулась домой. Но от одного воспоминания об этом сне ее бросало в дрожь. И легкое пугающее движение, заставившее покачнуться полог над кроватью, живо напомнило о том, о чем она больше всего боялась думать: о неком зле, которое мучило ее с двенадцати лет, превращая все существование в непрерывный ужас.

Она лежала, наблюдая, как рассвет окрашивает стены спальни в розовый цвет, и думая о Гиацинте. Все эти долгие годы он был с нею — и в минуты пробуждения, и когда она собиралась отходить ко сну. Однако, рассматривая иногда старый растрепанный альбом, она с трудом вспоминала его лицо. И портрет Сибеллы тоже был там — прелестное ангельское личико причиняло ей нестерпимую боль.

Небо становилось оранжевым, и мысли опять вернулись к дню рождения и к гостям из Лондона, которые скоро обрушатся на дом в несметном количестве, чтобы выпить за самую знаменитую хозяйку графства Суррей, за ее пятидесятый день рождения. И поэтому она должна встать и омыть лицо и тело в воде из родника, бьющего из глубины Малвернских холмов.

Впервые она увидела его с матерью и мистером Поупом, а в девятнадцать вернулась туда и приникла к таинственному источнику. И теперь лицо сорокадевятилетней Мелиор Мэри было таким же молодым, а тело таким же гибким, как тогда, словно она нашла Фонтан Вечной Молодости.

Она никогда никому не открывала тайну этого источника, хотя в глубине души сомневалась в его магической силе.

Когда Гиацинт был рядом, она часто купалась в нем, а в день, когда он ушел, огонь, согревающий тело, огонь, известный под названием «жизнь», погас. И, хотя она очаровывала, увлекала, позировала для портретов Джошуа Рейнолдса и молодого Гейнсборо, была предметом восхваления, лести и любви, ее ничто не трогало.

Ее прозвали Снежной Королевой, и это было правдой.

Но, тем не менее, один из ее лакеев каждый месяц отправлялся к Малверну, в тишине проходил среди холмов и набирал воды.

Она не беспокоилась о том, что он ездил в одиночестве, хотя для слуги богатой наследницы, владелицы великолепного знаменитого замка Тюдоров и поместья Саттон такое путешествие было небезопасным. Он часто менял маршрут и темп, но даже самая скромная ее карета и серебристая ливрея, отличающая слугу Мелиор Мэри Уэстон, могла привлечь внимание разбойников, например Джека-Шестнадцать Стрел или Тома Кинга.

Мелиор Мэри встала с постели, накинула на плечи шелковый цветастый халат, и от предвкушения предстоящего ритуала омовения в животворной воде ее сердце, как всегда, забилось немного быстрее. Изысканные линии белой в серебре комнаты ласкали глаз каждое утро — с самого детства. Когда было изгнано зло и появилась Сибелла Харт, все вокруг очень изменилось. Старая мансарда, которую, очевидно, использовали леди Уэстон, ее прабабушка и жена человека, построившего замок Саттон, была переделана в спальню для Мелиор Мэри. Маленькую комнату, ведущую из мансарды, приготовили для сироты.

Теперь она превратила ее в туалетную комнату, заполненную нижними юбками на огромных кринолинах, сшитых из самых богатых тканей, французскими нарядами, касторовыми шляпами, шляпками, чепцами, шарфами, длинными испанскими материями, Дамаском, бархатом, шелком, множеством пар туфель на высоких каблуках, доверху набитыми коробками для париков, шкатулками с драгоценностями, турецкими носовыми платками вперемешку с разноцветными перьями, подносами с жемчужными булавками и головными уборами. Проходя к окну мимо большого зеркала, украшенного золотым единорогом, она увидела, как отражение повторило ее жесты. Она повернулась, осмотрела себя и нашла, что ничто не изменилось. Ее лицо с высокими скулами, расходящимися к огромным глазам, обрамленным черными как смоль ресницами — часть ее славы, — было таким, как обычно. Мистер Поуп сравнивал ее глаза с апрельскими фиалками, омытыми дождем, но он был поэтом и на все смотрел взором человека, любящего красоту природы.

Теперь волосы… В двенадцать лет, когда она впервые столкнулась с невидимым злом, преследовавшим ее в собственном доме, ее густые черные волосы поседели. И хотя у нее было множество париков, она предпочитала свои локоны аu naturel, в официальных случаях зачесывая их наверх в массу колечек и убирая драгоценностями. Но, оставаясь одна, она распускала волосы по плечам, и ореол вокруг ее головы напоминал серебряное облако.

Она приблизилась к зеркалу и нежно провела пальцем около глаза. Невероятно, но очевидно. Подобно великой куртизанке Диане де Пуатье, Мелиор Мэри открыла секрет вечной молодости.

Поддавшись минутной прихоти, она сбросила на пол халат и посмотрела на свое отражение холодным, бесстрастным, оценивающим взглядом. Все так, как она и думала, — само совершенство. В этом драгоценном камне не было ни малейшего изъяна, кроме холодности души. Мелиор Мэри встряхнула головой, рассматривая серебристое сияние волос, струящихся по плечам. Она готова была пренебречь всей своей прелестью и превратиться в жирную, неряшливую женщину, если бы Гиацинт мог принадлежать ей.