Боттичелли из Страны Дураков - Сэмюэль Гей

Боттичелли из Страны Дураков

Сэмюэль Гей

© Сэмюэль Гей, 2017

ISBN 978-5-4485-3960-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Необходимые разъяснения автора неподготовленному читателю

Даже не знаю с чего начать… Но только учтите – все это очень серьезно и очень по секрету. О том, что я вам расскажу, никто не должен знать. А то, чего доброго, все захотят жить как мы, отыщут наш райский уголок – и тогда прощай благодать Господня – опять будет та же Страна Дураков, в которой так привычно прозябаете вы.

Не обижайтесь, я знаю что говорю, мне бояться нечего. А вот вы можете пострадать, потому что я не знаю, кто ваш хозяин и каков его нрав.

Что? У вас нет хозяев? Вы живете в свободной стране? Перестаньте! И никогда больше не говорите о том, иначе я окончательно причислю вас к недоумкам и больше ничего рассказывать не стану.

И не надо спорить. Я знаю. Сам когда-то жил в «самой свободной стране». Уже будучи школьником первой ступени, в форме военного образца – во фланелевой гимнастерке, перепоясанной широким ремнем с тяжелой медной бляхой, я пел под дирижирование учителя новопридуманные псалмы: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек…» А отцы наши в то время на своих торжественных собраниях тоже не молчали, поднявшись со стульев все, как один, выводили во весь дух: «Мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем»… И почему-то стоя всегда пели, будто к ним, строителям, уже приближался Главный Прораб.

Вот под такую музыку я рос. Ха! Надо было прожить целую жизнь, чтобы запоздало поумнеть, перестать бояться и признать – чушь все это! «Кто был ничем», он таким родился, он не хочет или не может быть «всем».

И так было во веки веков – все люди разные. Есть таланты и есть бездари, есть творцы и есть лодыри… Ну, ладно, что я вам очевидное доказываю…

Мне «крупно» повезло: родиться в огромной стране, занимающей одну шестую часть земной суши. Жить здесь – все равно, что поселиться в большом неприютном доме. Народу полно, каждый лопочет что-то свое, кругом грязь, нищета, глупость и хамство, всеобщая тупость, страх и жестокая борьба за кусок хлеба.

Порядка нет. Хозяина в доме нет – мелькают какие-то тени и уходят. Дом разрушается. Общий когда-то народ разделился на племена…

Ах, да, я забыл представиться. Меня зовут Боттичелли. Неплохо звучит, правда? Вообще-то родители нарекли меня простым русским именем Вася. Но там, где я сейчас живу, можно исправить без особых хлопот любую нелепость. В том числе сменить не очень благозвучное имя. Например, мой сосед по койке не кто иной, а Гарибальди Петрович. Он весь в шишках и шрамах, и глаз у него один вытек, потому что всю жизнь он бился за свободу угнетенного народа. Он и еще собирается биться, но немного устал и вот отдыхает в нашем пансионате. Уже восемнадцать лет отдыхает, но это, впрочем, не важно.

Я об имени говорил. Вот вы в своем разумном мире попробуйте поменять хотя бы имя свое?! Да вы семь посохов железных сотрете, семь хлебов каменных сжуете, пока дойдете до нужной двери, где вам выпишут бумажку с гербовой печатью, удостоверяющую, что отныне вы не Ермил Сарафанкин, а Вениамин Дворянкин. Это в лучшем случае, если повезет. А если вы захотите называться Ричард Львиное Сердце? Я уверен, этот номер не пройдет в любой вашей свободной-рассвободной стране. А у нас этих Ричардов – два, и оба – Львиное Сердце. И никаких проблем, живут мирно, потому как братья. Один старший, один младший, и меняются через день старшинством, чтобы обидно не было.

У нас можно не только имя поменять, но и пол. Был, например, юноша Володя Куликов, а стал девицей Виолеттой Самохиной. Потому что полюбил, вернее, полюбила другого нашего парня Юру Самохина, и они поженились, И живут, хорошо живут. Комнату им отдельную выделили. Очень дружная пара: все время ходят под ручку. Виолетта очень следит за собой, не забывает подкрасить губы. И сережки ей к лицу…

Так что вот так, живем без помех, без глупостей. Хотя, конечно, в семье не без урода. Есть и у нас такой. Величает себя не иначе, как Лаврентий Палыч. Соорудил себе из проволоки пенсне и вечно поправляет его на носу. Этот Лаврентий Палыч очень любит, когда спрашивают его фамилию. Тогда он раскачивается презрительно с пятки на носок, убийственно смотрит на тебя через проволочные колечки на глазах и шипит: «А вы разве не знаете, что меня и без фамилии все отечество знает? Такого имени больше ни у кого нет! Ну, ничего, придет время, я вам напомню…».

Говорят, он на всех ведет досье. Подглядывает, подслушивает за каждым… Мерзкий тип. Если б не наш Доктор, совсем бы распоясался этот Лаврентий. А так он цыкнет на Лаврентия Палыча с грузинским акцентом: «Ви што товарищ Берия себя распускаете?! Ведите себя прилично, а когда надо, партия вас позовет…". И тот враз тускнеет…

Мудрейший человек наш Доктор. К каждому у него свой подход. И не притесняет никого. Хотя я на его месте погнал бы вон этого Лаврентия. Сказал как-то об этом Доктору, а он мне ответил: «Уж пусть лучше у нас будет Берия, чем какой-нибудь Добряков, который исподтишка напакостит еще похлеще…».

Я ничего не смог придумать в пику этому Лаврентию Палычу, как называть себя только по фамилии. Вот Боттичелли я и все! Фамилия красивая. Впрочем, если она мне надоест, я ее поменяю, у нас с этим просто, я же говорил. А пока называйте меня Боттичелли. Можете добавить: из Страны Дураков. Почему? Потому что я там когда-то жил.

Часть первая. Боттичелли

Глава первая

После завтрака у нас – «телевизор». Это не то, что у вас – включил и смотри всякую чушь, какую тебе предложат. Мы выступаем сами. На сцене – кабинка. В ней окошко зашторенное. Шторки раздвинул и глядишь в зал.

– Добрый день, дорогие друзья! Сейчас я вам расскажу…

Сегодня по программе выступает Негодяев из восьмого флигеля. Не знаю, сам он такую поганую фамилию взял, или с нею родился. Но слова попросил. Значит, есть что сказать, допекло! Посмотрим…

Наши все уже ушли в клуб. Я замешкался в столовой и решил подъехать на автобусе. Он как раз на остановке стоит, и двери гостеприимно распахнуты. Сел, как всегда, на третье кресло справа. В автобусе никого. Люблю ездить в пустом автобусе. Ничто не отвлекает, и можно думать о чем угодно, глядя в окно. Едешь и гадаешь – куда тебя вывезет, и что тебя ждет там, впереди? Никогда не знаешь ничего наперед, потому и интересно ездить…

Но сегодня водитель опять не вышел на работу. А то, что у автобуса нет колес, я и сам знаю.

Я выхожу на той же остановке и иду в клуб. Это совсем рядом. Там уже полно народу, и шторка на экране колышется от нервного дыхания Негодяева. В первом ряду сидит Доктор в белой своей неизменной шапочке. Тут же и Санитар, как всегда в не очень свежем халате.

Мишаня занял мне место рядом с собой, и я пошел к нему в середку, продираясь через острые колени зрителей.

Вот синяя шторка распахнулась, и мы увидели рожу, красную от возбуждения, с припухшими глазами.

– Добрый день, дорогие друзья!..

С этой дежурной фразы начинается каждое выступление. Главное – что будет сказано потом. И тут невозможно что-либо предугадать…

В прошлый раз выступал некто Петухов – огромный детина, который постоянно выбрасывал свой кулак из экрана. Он с леденящими душу подробностями рассказывал, как нечаянно застрелил на охоте своего друга. Навел ради шутки ружье и выстрелил, идиот. И смертельно ранил человека. И тащил его по мари до железной дороги, еще живого, сколько-то километров.

Мне запомнилась фраза, которую сказал уже раненный смертельно дробью в живот друг этому Петухову: «Что же ты делаешь!». И все. Больше ничего он не сказал до своей последней минуты.

Петухова тогда освистали и прогнали вон из телевизора. Ну зачем надо было рассказывать такую мерзость! А он зачем-то рассказал. А сейчас сидит вон в третьем ряду, как будто ничего и не было.

Интересно, что Негодяев нам изобразит? Ни разу еще он не выступал. Лицо у него вроде не такое уж глупое, даже залысины на лбу успел заиметь. Под интеллектуала работает. Ну, ну, давай, дорогой!

И он выдал убойную фразу:

– Почта работает отвратительно!

Зал одобрительно вздохнул. Критику у нас уважают. Оратор заметно приободрился.

– Но, в общем-то, я не к вам хотел сейчас обратиться, дорогие мои, – оговорился он. – Пользуясь возможностью телевидения, я хочу достучаться к той, по которой вот уже одиннадцать лет сохнет мое несчастное сердце.

Публика в зале примолкла. Выступающий выходил на большую орбиту, игнорируя нас, сидящих здесь. Значит, что-то весьма серьезное озаботило этого Негодяева. Вот он утер ладонью лоб и, глядя в бездонную даль, стал говорить.

– Надежда, Наденька! Ты, конечно, слышишь меня. Должна услышать! Вот уже одиннадцать лет мы в разлуке. Я не знаю, где ты, что с тобой. Больше четырех тысяч писем гуляют по свету в поисках тебя, и ни одно из них не вернулось ко мне с драгоценной находкой. Ты моя Пропажа, моя Потеря, но я не хочу так думать о тебе. Я все равно отыщу тебя. Да, нет больше надежды на письма. Почта работает у нас ни к черту! Я сам по ночам оббегаю этот земной шар, не разбирая пути. Города с их шпилями, колокольнями, небоскребами колют мои босые ноги, огни пожарищ опаляют кожу, я перехожу по колено океаны, но все без толку! Тебя нет со мной! Я просыпаюсь каждый раз от боли в ступнях, но меня это не страшит. Я все равно дойду до тебя, душа моя. Ты есть еще на этом свете. Я знаю. Потому что вчера отчетливо увидел тебя во сне. Ты шла мне навстречу, совсем нагая, белая, худая с фигурой подростка, с узкими бедрами, которые всегда делали тебя похожей на мальчишку, на сына, которого у нас так и нет. И маленькие груди твои, как две увядшие лилии, поникли устало и коричневыми глазками, как бы исподлобья, смотрели на меня…