Приключения Геркулеса Арди, или Гвиана в 1772 году - Эжен Сю

Эжен Сю

Приключения Геркулеса Арди, или Гвиана в 1772 году

I

Прачки

Весною поля вокруг Флиссингена, одного из главных нидерландских портов, чрезвычайно свежи и зелены, как и повсюду в Голландии. Что бы ни происходило вокруг, ничто не меняет привычные контуры этой однообразной местности. Среди неоглядных тучных лугов, местами еще покрытых лужицами от зимних дождей, стоят кирпичные фермы. Кое-где виднеются красные ветряные мельницы, крытые свинцом: внизу — на фоне синеватой равнины, полной влажных испарений, выше — на фоне неба с молочно-белыми пушистыми облаками, изредка серебрящимися под солнцем.

Весной 1772 года неподалеку от Флиссингенской гавани разыгрывалась сцена — гротескная и пасторальная одновременно, достойная кисти Брейгеля, Теньера и Вуверманса.

У подножия небольшого холма тек ручеек. Трава на холме была так высока, что по самую грудь скрывала трех породистых коров, бурых с белыми пятнами. На фоне единственного голубого клочка неба, которое было сплошь покрыто серыми густыми тучами, светлыми по краям, вырисовывались свежие зеленые кроны ветвистых ясеней и голландских берез, а вдали виднелось море. В тот день оно было темно-синим и гладким, как зеркало.

На берегу ручья расположились три девушки в красных полотняных кофтах и коричневых шерстяных юбках. Заголив руки и ноги, они стирали белье по заказам флиссингенских хозяек. Сам Рубенс залюбовался бы бело-розовой кожей и золотыми волосами веселых крепких прачек. Они пели и колотили вальками в такт песне.

Медные колокольчики на груди пасущихся на холме коров мелодично позванивали при каждом шаге. По временам коровы переставали щипать траву и жалобно мычали, беспокойно поглядывая в сторону города.

— Что-то Берта сегодня опаздывает, — сказала одна из прачек. — Заждались ее коровы. — Она огляделась и продолжала: — А где же ее черная телка Дурашка? Экая капризная скотинка: хоть бы когда паслась вместе со всеми, вечно шляется невесть где. А Берта чего ей только не прощает! Даже надела красивый красный кожаный ремешок для колокольчика.

— А я знаю, почему Дурашка у Берты в любимицах, — сказала другая прачка.

Все три валька замерли в воздухе. Самая любопытная прачка спросила:

— Так почему же?

— А потому, что Берте подарил ее Кейзер, когда Дурашка была совсем маленькая. Это сын фермера из Оутсрика, храбрый штурман Кейзер! Недаром Берта просила нас постеречь коров до обеда! Верно, с Кейзером, с милым своим, прощается: говорят, его «Вестеллингверф» скоро уходит из Флиссингена.

— Бедная! — сказала одна из прачек. — Грустно ей будет в праздник на базаре. Куда как скучно ходить туда без милого — даже потанцевать не с кем.

— И ни цветов, ни лент никто не подарит, — сказала щеголиха.

— И никто не угостит тебя горячим пивным супом и жареным мясом, не поднесет глинтвейна из испанского вина, — сказала лакомка.

Тут вдалеке послышалась песня, и вскоре появилась молочница Берта.

Берта была ловкая, высокая и сильная девушка, румяная, с полными щеками и алыми губами; ее светлые волосы выглядывали из-под черного бархатного чепца. Юбка на ней была красная, кофта коричневая. На белых мускулистых плечах она несла коромысло с двумя медными, блестящими, как золото, ведрами.

— Берта, Берта, — сказала одна из прачек, — белая корова уже два раза тебя звала. Гляди, рассердится она на Кейзера, что так долго тебя не пускал.

— Да нет, — отвечала Берта весело, немного покраснев, — не за что белой корове сердиться на Кейзера. Он сейчас промеряет Верифульские проливы: говорят, там нанесло песчаных отмелей. А я стояла на высоком берегу и любовалась на его парусную лодку. Далеко-далеко у Тилгборкской бухты виднелась она, как черная точка посреди моря. Словно черный буревестник с белыми крыльями качался на волнах.

— Я же говорила, что ты была с Кейзером, — засмеялась прачка в ответ.

— Что делать, сестрички, — вздохнула Берта, — уж если девушка решила пойти за моряка, часто придется ей бывать с милым лишь в мыслях, как я с Кейзером сейчас. Хорошо еще, если на море нет бури, а то бедная девушка, хоть сама и под крышей, сильно переживает да мучается. Молит она Богородицу о спасении корабля, а губы — холодные да бледные.

— Это правда, — сказала одна из прачек. — А я вот полюбила ткача Виллема, так он от станка только затем и отходит, чтоб взять меня под локоток в воскресенье. Да к тому же нет у него ни куртки с галунами, как у мейстера Кейзера, ни красного пояса, ни серебряной блестящей цепочки на шее: он не дарит мне красивых ракушек и индийских платочков. Но зато я вижу его каждое утро и сплю спокойно, когда над морем свищет буря.

— Твоя правда, Катарина, — грустно сказала Берта. — У ткача, что спокойно ткет паруса, доля завиднее, чем у храброго моряка, что ставит его паруса на ветру.

И чтобы отвлечься от грустных мыслей, Берта, заметив, что не хватает ее любимой телки, спросила прачек:

— А где же Дурашка? Давно она убежала?

Не успела она произнести это, как из рощицы, окружавшей луг, выбежал испуганный молодой человек и шлепнулся на землю прямо под ноги прачкам.

Девушки сначала тоже перепугались и громко завизжали, но потом, узнав его, расхохотались. А Берта хохотала до бесчувствия, раскрасневшись, как вишня. Она показала рукой на Дурашку (та, задрав хвост, бежала за молодым человеком, которого она-то и напугала) и закричала:

— Господи помилуй! Господин Геркулес, это вы ее так испугались? Фу, стыд какой! Взрослый человек, офицер — боится восьмимесячной безрогой телочки!

— Да уходите же отсюда, господин Геркулес, вы нам все белье затопчете! — закричали прачки. Уже безо всякого смеха они принялись все вместе прогонять молодого человека, который путался под ногами и мешал стирать.

— Вот поглядите, — говорила одна из прачек, — у вас под ногами шемизетка фрау Бальбин, экономки вашего отца, вся в клочки изодрана. Она бы нам глаза выцарапала, но раз уж это сын ее хозяина виноват, так должна простить.

Но господин Геркулес как завороженный смотрел на свою противницу Дурашку (та уже спокойно щипала траву), так что прачкам пришлось силой уводить его от белья и удалось им это не без труда.

Господину Геркулесу было лет двадцать пять. Он был высокий, хлипкий, желтоволосый, голубоглазый, с виду неловкий и робкий. Черты его лица были невзрачны — ни хороши, ни дурны, а выражение — доброе и застенчивое. На нем были серые чулки, зеленые кюлоты, суконный камзол того же цвета с пуговицами в оранжевой окантовке и шитая серебром шляпа — мундир 17-го Голландского пехотного полка, где Геркулес служил в чине прапорщика. Он был француз, но состоял на службе Генеральных Штатов Нидерландов при штатгальтере Вильгельме V, принце Оранском.