Ссора - Артур Дойл

Артур Конан Дойл

ССОРА

Буря начинается легким движением воздуха, чуть заметным дуновением ветерка. Затем ветерок свежеет, усиливается, превращается в крепкий ветер, доходит до силы шторма; наконец, начинает слабеть, проходя снова те же ступени, только в обратном порядке — шторм, крепкий ветер, свежий ветер, и легкое движение воздуха — чуть заметное дуновение ветерка.

Виноват во всем был Франк. Он в этот день измучился над работой и над денежными вопросами, что нередко бывает с молодыми людьми, амбиции которых оцениваются четырьмя стами фунтов ежегодного дохода. А у него имелись еще кроме того нервы. Будь Франк идеальным человеком, это обстоятельство не имело бы значения.

В самом деле, умение управлять тончайшими нитями нервов, умение заставить их повиноваться вам и разуму — это умение есть неотъемлемое свойство идеального мужчины. Это есть высшая победа духа над материей, победный венок героя. Но увы, Франк был далек от господства над своей душой. Он был нервен и легко выходил из себя.

Его нельзя было обвинять за нервную слабость, но читать вслух книгу, переполненную невозможно запутанными фразами, — от этого-то он во всяком случае мог бы удержаться. Если женщина любит мужчину, он может читать ей «Энциклопедический Словарь» хоть с конца — она будет сидеть у его ног и слушать часами, и просить еще и еще. Но мужчина не должен выказывать при этом своего превосходства над ней. Франку лучше всего было бы воздержаться от чтения «Оснований Восточной Церкви» немедленно же после ужина; а если уж ему так хотелось читать, он должен был приготовиться быть снисходительным.

«Бежав от роскоши и соблазнов Александрии, благородный юноша направил свои стопы в мрачные скалистые окрестности Фив, где жил несколько лет анахоретом». Такова была фраза, которая послужила яблоком раздора.

— Что такое анахорет, Мод? — спросил Франк.

Эти глупейшие вопросы! Как будто значение этого слова было Бог весть как важно.

Мод улыбнулась мужу, но в глазах ее показалось тревожное выражение.

— У вас нет ни капли здравого смысла, Франк, — сказала она.

— Отвечайте же, дорогая. Что оно значит, это слово?

— Ну, а как вы объясняете его?

— Нет, нет, Мод, это не пройдет. Вы, право, должны были бы знать это слово?

— Почем вы знаете, что я не знаю его?

— Коли так — что оно значит?..

— О, читайте дальше!

— Нет, сперва вы ответите мне.

— Отвечу — что? Вы в самом деле становитесь невозможны.

— Что такое анахорет?

Мод собралась с духом.

— Нечто вроде моряка, — проговорила она залпом. — Боже мой! Боже мой! Читайте же, читайте дальше эту интереснейшую книгу.

Франк положил том на колени.

— Какой смысл продолжать чтение? Сколько раз я вам говорил, чтобы вы спрашивали у меня объяснения, когда не понимаете чего-нибудь. Вы, я думаю, и половины прочитанного не поняли.

— Не будьте грубы, Франк.

— Я вовсе не груб.

— Хорошо, как бы это ни называлось, но не будьте таким.

— Я только немного обижен и разочарован. Я читаю, а вы не обращаете на это никакого внимания. Вам лень побеспокоить себя вопросом. Вы не хотите читать книг, которые я люблю.

— Вы несправедливы, Франк! Да, да — вы страшно несправедливы. Вы не знаете, что я прочла тот пятитомный труд в голубых переплетах, что стоит на второй полке; и я прочла его от доски до доски для того только, чтобы угодить вам.

— Не думаю, чтобы вы помнили из него хоть слово.

— Пять недель! — дрожащими губами воскликнула Мод. — За эти пять недель я ничего другого не читала. А теперь — вы же говорите мне такие ужасные вещи.

— А что я сказал?

— Что я не интересуюсь вещами, которые нравятся вам. Вы представить себе не можете, как это оскорбляет меня. Если вы, в самом деле, думаете так, почему вы не женились на мисс Мэри Сомервилль?

— Это кто такая?

— А-га! Видите, есть вещи, которых и вы, в свою очередь, не знаете! Это очень умная и известная женщина.

— А! Это та, знаменитая! Да она умерла пятьдесят лет назад.

— Ну, тогда на другой, вроде нее. Почему вы не сделали предложения этой мисс Алисе Мортимер, которая была на пикнике и разговаривала об архитектуре старинного замка?

— Ах, это та, которую я еще нашел хорошенькой?

— Вот, вот! Вы еще в башню с ней пошли, чтобы сообщить ей это. Она была бы способна говорить с вами в течение часа об… об анахоретах. Вы, верно, все время думаете о мисс Алисе Мортимер.

— Клянусь вам, что ее имя не приходило мне в голову после пикника вплоть до сегодняшнего дня. Я вряд ли могу считаться ее знакомым. Вы положительно неразумны.

— Я вызубрила всю хронологию английских королей. Вам известно это. И я знала их отлично всех, кроме Генрихов. Вы сами сказали это. А теперь, вы говорите мне такие страшные вещи. Я представить себе не могу, чего ради вы пожелали жениться на мне. Зачем вам жена? Вы должны были жениться на ходячем словаре. Только… только подумать, что всему должен был наступить такой конец! — Мод начала рыдать, утираясь своим до смешного маленьким платком.

Франк отложил книгу в сторону и с сердитым лицом принялся набивать трубку.

— Ну, что я такое сделал? — угрюмо спросил он.

— Вы были… вы вели себя отвратительно, — всхлипывая, говорила Мод — Вы так переменились! Вспомните первое время нашего знакомства. Разве вы спрашивали у меня тогда значение слов, разве говорили со мной так грубо за то, что я не знаю их? Вот если бы вы сразу после того, как были представлены мне, спросили бы: «Ну-с, мисс Сельвин, а что такое анахорет?» — это было бы честным поступком. Я бы знала, чего мне ждать впереди. Но вы не задавали мне никаких вопросов.

— Ну, ну! Один-то вопрос я задал вам в то время.

— Да, тот, на который я дала ошибочный ответ.

— О, Мод! Это жестоко говорить такие вещи.

— Вы сами заставляете меня говорить так.

— Я не сказал ничего нелюбезного.

— Нет, вы массу грубостей мне наговорили. Вы и сами не знаете, каким вы можете быть грубияном. У вас на лице появляется упорное выражение, и вы начинаете говорить отвратительные вещи.

— Что же я такое сказал?

— Что я всегда была глупой девочкой, и что вы были бы рады, если бы женились на Алисе Мортимер.

— О, Мод! Как можете вы?..

— Вы, конечно, подразумевали это.

— Вы положительно невозможны!

— Вот опять! Ну сознайтесь сами! Разве это любезно, говорить такие вещи? А через пять минут вы готовы будете клясться, что никогда не говорили мне: «Вы невозможны».

— Простите меня, дорогая. Мне не следовало говорить этого. Я хотел сказать только, что мне никогда и не снилось ни слова из того, что вы тут мне приписали. Я не встречал еще никогда другой такой живой и милой женщины, как вы. И само собой во всем свете нет женщины, которую я предпочел бы вам.

Из-за измятого платка показалась пара вопрошающих недоверчивых голубых глаз.

— Честное, благородное слово?

— Клянусь вам! Подите сюда! Теперь вы верите, что это правда, не так ли?

Тут настало долгое молчание.

— Сколько во мне злости, — начала затем Мод.

— Это все моя дурацкая, неуклюжая манера говорить.

— Дорогой мой мальчик, вы вполне правы, когда хотите научить меня чему-нибудь. Вы так добры. Но я люблю вас так сильно, что при малейшем намеке на ссору, которая хоть на секунду разъединит нас, я моментально погружаюсь в отчаяние и способна сказать или сделать самую невозможную вещь. Я исправляюсь, уверяю вас, исправляюсь. Но смогу добиться этого только, если заставлю себя любить вас меньше.

— Ради бога, только не меняйтесь, любовь моя! — вскричал Франк. — Я знаю, что вы говорите правду, я сам ощущаю то же самое. Для меня небо темнеет и свет меркнет, как только между нами мелькнет хоть тень раздора. Но мне кажется, что эти размолвки необходимая принадлежность любви; они очищают любовь и придают ей новую силу, точно гроза, которая освежает душную атмосферу июльского дня. Ведь, вот, как мы с вами любим и уважаем друг друга, А все-таки и мы…

— Я прямо не понимаю, с чего это вдруг происходит, — заметила Мод.

— Мне кажется, это заложено в самой глубине истинной любви. Она, эта любовь, так чутка, что отзывается со страшной силой на малейший пустяк. Она так пуглива, что видит тень там, где ее нет и в помине. Малейшая трещинка кажется ей бездонной пропастью. И она вскрикивает, и ужасается, и кидается в бой с воображаемой опасностью.

— Ах, какой ужас! — Мод вздрогнула и крепче прижалась к груди мужа.

— Но как приятно чувствовать, что эти размолвки не враг, а скорее замаскированный друг, что они скорее закрепляют любовь, чем разрушают ее.

— Но нам ведь нет нужды подкреплять нашу любовь, Франк? — спросила боязливо Мод.

Так они сидели, эта неразумная молодая пара, всецело поглощенная своим собственным счастьем, и нимало не сознающая, что эти тернии и розы любви, обычная дорожка миллионов и миллионов людских парочек, которая не пройдет, доколе стоит мир. Летят в бездну бытия народы, сменяются династии, грандиознейшие революции в политике и промышленности потрясают человечество, и лишь интимная жизнь людей остается неизменной.