Зв. троп. леса - Елена Витальевна Щетинина

Елена Щетинина

«Зв. троп. леса» (2022)

Я встретил его на остановке и сразу же окрестил «Птиц». Костлявый, долговязый, в натянутой на уши старомодной федоре, он стоял, прислонившись к плексигласовой стенке. Снаружи. Струи дождя стекали по поникшим полям шляпы на его длинный нос.

— Помочь? — участливо спросил я, сочтя, что добровольно выставить себя на ливень человек может лишь тогда, когда ему очень нехорошо.

Птиц покачал головой и приложил к губам костистый палец с длинным желтым ногтем. Мне показалось, что ноготь остро заточен.

— Тссс… — сказал. — Слышите?

Я прислушался. Город был полон шума июльского ливня — шелест машин, шлепанье ног, метроном капель, шепот брызг, удары струй.

— Что именно? — спросил я.

— Звуки! — Палец провернулся, очерчивая круг над нашими головами.

— Ну да, — недоумевающе ответил я.

— Вы любите звуки природы, — вдруг сказал Птиц. Не спросил, не уточнил, а сообщил — как факт, как свершившееся.

— Ну да. — Я пожал плечами. — Расслабляет.

— Какие? — быстро спросил Птиц.

Я опять пожал плечами:

— Шум моря, мелодия леса, песни дельфинов… А вы, собственно, зачем интересуетесь?

Птиц скривился.

— Ах, это промышленное производство! Никакой души. Никакой настоящей природы… Собранные на синтезаторе, смикшированные, подобранные по библиотекам… Там нет настоящих звуков, понимаете?

И я опять пожал плечами:

— Ну и что?

Подошел мой автобус, я взялся за поручень, поставил ногу на ступеньку, думая, попрощаться ли со странным собеседником или нет, — но он успел первым. Сунул мне в руку какую-то плоскую коробочку и помахал в закрывающиеся двери. Я смотрел на него в окно, а его губы шевелились — то ли он что-то бормотал, то ли слизывал и сглатывал капли дождя, катящиеся по его лицу.

Стоя на задней площадке, я крутил в руках коробочку. Старомодный CD-диск без опознавательных знаков, самый дешевый, когда-то такие продавали по десять рублей штука. На белой поверхности черным маркером криво написано «Зв. троп. леса». И больше ничего.

Искушение выбросить ее в ближайшую урну — мало ли что может быть там записано: поток скабрезностей от какого-нибудь копролала, сектантские липкие мантры или просто тишина, как шутка, как тупой пранк, — боролось с искушением послушать: что может наболтать копролал, от какой секты мантры и можно ли будет уловить что-то в потрескиваниях тишины. Ну да, вдруг это действительно будут зв. троп. леса?

Дома я вставил диск в каретку музыкального центра. Черный куб заглотнул каретку, послышалось шипение раскручивающегося диска — оно длилось примерно полминуты, а я думал о том, что этот звук тоже неплох, почему его не запишут отдельно, вместе с белым шумом и звуком пересчитываемых банкнот в банкомате.

Наконец раздался щелчок, потом секунда тишины — и из колонок полились зв. троп. леса.

Шелестели листья, чивикала какая-то птичка, шуршали насекомые — звук шел плотный и густой, он обволакивал меня, окружал, проникал, казалось, не только через уши, а через глаза, ноздри, поры тела. Мне чудилось, что я чую запах прелой листвы и мокрой земли, изысканный сладкий цветочный аромат и терпкое амбре звериных следов.

Что-то захрустело совсем рядом со мной, послышались шаги — и я отшатнулся, сжимая кулак, и лишь через пару секунд понял: это не здесь, это там. Это там, на записи, кто-то подошел поправить аппарат, которым писалось. Я слышал, как пальцы касались записывающего устройства, как они что-то поднимали и опускали. В какой-то момент мне показалось, что я мог даже разобрать едва уловимое дыхание человека — но что-то захрустело, шелест, чивиканье и шуршание стали громче и отчетливее, а шаги отдалились.

Наверное, это был брак. Да, конечно, брак — кто-то взял черновой файл, не обработав его в программе, даже не обрезав лишнее. По-хорошему, такую запись нужно было бы вернуть продавцу — но я не покупал, а Птиц не продавал. Я нажал на «стоп», затем на «eject» — и лишь когда каретка выплюнула мне диск, понял: звуки никуда не исчезли.

Листья продолжали шелестеть, птичка — чивикать, а насекомые — шуршать. Невидимый автор записи ходил и поправлял аппарат, чтобы звук становился чище.

Я тряс головой, закапывал в уши лекарство, включал музыку — но звуки никуда не исчезали, оставаясь постоянно на фоне, словно я сам находился в этом треклятом тропическом лесу.

Стихать они стали только к вечеру, а окончательно замолкли лишь наутро.

* * *

В следующий ливень я пришел на ту же остановку. Нахохлившийся Птиц был там. В этот раз струи дождя выбивали бодрую чечетку, мелкими брызгами разлетаясь от крыши.

— Ветер сбросил несколько листьев, это изменило тональность, — сказал Птиц, глядя мимо меня. — Если бы ночью было чуть холоднее, можно было бы услышать сдвиг на два пункта.

Он говорил что-то, мне совершенно непонятное, но я не слушал.

— Откуда этот диск, — спросил я, держа упаковку двумя пальцами, как ядовитое насекомое. — Где вы его взяли.

Он скользнул равнодушным взглядом по коробочке со «Зв. троп. леса».

— Сам записал, — пожал плечами. — И вы заметили, что в звуке ваших интонаций не было вопроса?

— Сами? — теперь вопрос был точно. — Вы же сказали, что это настоящий лес! — а тут был восклицательный знак. — Вы ездили в тропики, — а тут появилось утверждение.

Птиц покачал костистой головой.

— Ах нет, я записал технически. Перенес на диск, с цилиндров.

В моем голосе не было никаких знаков препинания. Потому что я молчал и смотрел на него.

— Хорошо, — вздохнул Птиц. — Пойдемте. Думаю, что вы оцените.

* * *

Я не оценил. Потому что не понял, что оценивать. В маленькой комнатушке пахло пылью и сухим деревом — первые минуты я ориентировался лишь по запаху, потому что глаза никак не могли привыкнуть к полумраку.

— Свет вредит звукам, — откуда-то сбоку и сверху сказал Птиц, подталкивая меня вперед.

Я лавировал по каким-то лабиринтам, то и дело придерживаемый костлявой ладонью, натыкаясь на неустойчивые конструкции, спотыкаясь на щелястом паркете. Мне казалось, что в воздухе разлиты какие-то звуки — непонятные, неуловимые, миллионы шепотков, хрипов, цоканий, топанья, свиста и щебетания.

— У вас птицы? — спросил я.

Мне показалось, что над моим ухом рассыпалась горсть мелкой гальки. Лишь через пару секунд я понял — то рассмеялся хозяин квартиры.

— Вон туда, — сказал он, не отвечая. — Осторожнее.

В этой части коридора свет падал из маленькой обшарпанной кухоньки. Колченогий стол с потертой скатертью, кривой табурет, венский стул с замотанной синей изолентой ножкой — я словно перенесся на десятки лет назад, в дедову