Портрет Лидии - Алан Милн

Милн Алан Александр

Портрет Лидии

Артур Карстерс родился в Лондоне в 1917 году, под звуки одного из воздушных налетов, которые тогда всех пугали, а на самом деле были сущей ерундой. Его мать, однако, постоянно испытывала страх, за своего мужа, воевавшего во Фландрии, где его скоро и убили. Миссис Карстерс и ее сын перебрались в коттедж на окраине маленького городка Кингсфилд, и жили, как могли, на те деньги, что у них оставались. Когда Артур подрос, он начал ходить в школу Кингсфилда. Не удивительно, что мальчик он был тихий, даже застенчивый, трудолюбивый, без пороков, но и без выдающихся достоинств, привязанный к матери, скорее из чувства долга, чем от нежелания общаться с другими людьми. Она умерла, когда ему стукнуло двадцать, и за все годы, предшествовавшие этому печальному событию, он не поцеловал девушку, не залез на гору, не поплавал в море, не провел ночь под открытым небом. Приключения, выпавшие на его долю, он делил с героями книг, приключения романтические, захватывающие, но, как он полагал, недоступные ему в реальной жизни. Мистер Маргейт, один из трех солиситеров{1} Кингсфилда, добрый друг его матери, взял его в ученики и пообещал сделать партнером после сдачи экзаменов. И теперь, в двадцать один год, ему казалось, что он навечно останется в Кингсфилде, маленький адвокат мимо которого будет проходить жизнь большого мира. Возможно, иной раз посещала его крамольная мысль, что ему следует, сдав экзамены, попытать счастья в Лондоне. Там приключения, как уверял его Стивенсон, ждали молодого человека на каждом углу. Именно в Лондоне, из одноконной двухместной кареты могла высунуться украшенная драгоценными кольцами ручка и поманить…

После смерти матери коттедж продали и теперь Артур жил в пансионе неподалеку от конторы мистера Маргейта. Иной раз, после обеда, он заходил в «Чашу и колокола», чтобы выпить кружку пива. Не потому, что любил пиво или атмосферу питейных заведений, но с тем, чтобы ближе познакомиться с жизнью. Парень он был симпатичный, с невинным лицом, какие так нравятся стареющим официанткам. Они называли его «Душка», и вроде бы, искренне, что ему льстило. Однажды в «Чаше» с ним познакомился моложавый джентльмен по фамилии Платт, предпочитавший пиву шеррибренди, и Артур много чего рассказал ему о себе, поскольку увидел в Платте человека из другого мира. Встреча эта позволила ему более оптимистично смотреть в будущее. Он решил, что после сдачи экзаменов будет чаще бывать на людях, приходить в «Чашу» не меньше трех раз в неделю. Даже научится играть в бильярд: Платт предлагал свои услуги. Самто Артур предпочитал шахматы, но предложение научить Платта этой игре осталось без ответа, а повторять его Артур не стал. Вероятно, за стоявшем в пабе шумом Платт его и не услышал.

Одним январским вечером 1939 года, когда Артур только что пообедал и садился за книги, его хозяйка всунула голову в дверь и заговорческим тоном сообщила, что его хочет видеть дама.

Артур в изумлении вытаращился на нее, пытаясь сообразить, что к чему, нервно спросил: «Кто она?» Почемуто в голове мелькнула абсурдная мысль о том, что к нему пришла Дорис, официантка, что определенно не могло понравиться миссис Хевитри.

— Она не назвалась. Сказала, что хочет видеть вас по делу.

— Ага! Да, знаете ли, контора закрыта, она, должно быть, зашла к мистеру Маргейту домой, но тот отлучился, вот ее и направили… — он осекся, подумав: «Ну почему я такой трус? Почему оправдываюсь, хотя ее не должно волновать, кто и когда приходит ко мне», — и заговорил твердо и решительно, как и положено солиситору, каковым он намеревался стать. — Пожалуйста, пригласите ее, миссис Хевитри.

И поспешил в спальню, чтобы причесаться. На столе остался недоеденный пудинг, но он решил, что удастся, раз уж пришла дама в годах, обратить все в шутку.

В дверь постучали. Он крикнул: «Войдите», — и она вошла.

Артур поднялся ей навстречу. Уже собрался сказать: «Добрый вечер, миссис… э… не затруднит ли вас присесть и объяснить, чем я могу вам помочь?» Вместо этого с губ сорвалось: «Святой Боже!»

Потому что пред ним предстала молодая, красивая девушка, можно сказать, девушка его мечты, если таковая у него и была. Он застыл, не отрывая от нее глаз.

А она заговорила, удивительно мелодичным, нежным голосом.

— Извините меня, мистер Карстерс, что пришла в столь поздний час.

К Артуру уже вернулся дар речи.

— Ничего страшного, пожалуйста, присядьте.

Хотел уже извиниться за пружины, едва не пробивающие обивку кресла и неубранные остатки пудинга на столе, но ее милое: «Благодарю» и ослепительная улыбка, вновь превратили его в немого. Он сказал себе, уже в третий или четвертый раз, что, должно быть, заснул над книгами, и вот вот проснется.

— Мистер Карстерс, вы — солиситор, не так ли?

— Ну… э… да, и… э… нет. Я хочу сказать, что стану им… надеюсь на это… через короткое время, как только сдам экзамены, но пока у меня нет соответствующего сертификата. Это имеет значение? — озабоченно спросил он.

— О, дорогой мой, — в голосе слышалось разочарование. Я думала, что вы — солиситор.

— В определенном смысле — да. Если есть такая необходимость, я могу дать совет, неофициально, то есть, без оплаты… — и торопливо добавил. Разумеется, я бы ничего и не попросил, я хочу сказать…

Она улыбнулась.

— Вы хотите сказать, я могла бы отблагодарить вас, не нарушая ваш юридический этикет?

— Да, разумеется, я хочу сказать… э… может, вы скажете, в чем собственно, дело. Я надеюсь, это возможно?

— Речь идет о завещании. Завещание человеку может написать только зарегистрированный солиситор?

Этот вопрос затруднений у него не вызвал.

— Завещание может написать кто угодно. Люди нанимают солиситора, чтобы тот учел все нюансы, и солиситор зачастую использует особые, юридические обороты, чтобы не допустить неправильного исполкования написанного. Но если обычный человек на обычном листке бумаги, напишет просто и понятно: «Я оставляю мой золотой портсигар Джону Смиту», — и этот листок будет должным образом подписан и заверен свидетелями, Джон Смит получит этот портсигар.

Девушка просияла.

— Так вы мне и нужны! Вы прочитаете завещание, которое написал мой отец, вы скажете ему, как друг, что юридически все написано правильно, завещание подписано и заверено свидетелями, как должно, и погда мы отблагодарим вас, выкажем свою благодарность… — ее восхитительные глаза поймали его взгляд и долго, долго, долго не отпускали, — … как вы того пожелаете. При условии, разумеется, что что благодарность не будет включать в себя наличные.

Она рассмеялась, и смех этот показался ему божественной музыкой. Никогда он не слышал такого удивительного смеха.

— Заранее согласен, — со смехом ответил он.

— Тогда вы поедете со мной?

— Конечно, даже…

— В Нортон-Сент-Джайлс?

Онто хотел сказать: «…на край света», — но вовремя прикусил язык.

— Нортон-Сент-Джайлс? Вроде бы я не…

— Это деревня в двадцати пяти милях отсюда. Мы живем совсем рядом. Наш дом называют «Старый амбар».

— Двадцать пять миль! Однако! Но я не понимаю, — он нахмурился, дабы напомнить ей, что он без пяти минут солиситор. — Это бессмысленно.

С продавленного кресла она поднялась, как с трона и протянула к нему руку.

— И тем не менее… потому что я вас прошу… вы поедете, Артур?

Он уже вскочил, взял ее за руку, заверил, что, конечно же, поедет, потому что без труда представил себе, какой мерзкой покажется ему эта комната после того, как она уйдет, унеся из его жизни романтику и красоту. И всетаки, он не видел никакого смысла в этой поездке. Может, поэтому ему так хотелось составить ей компанию.

Она сжала ему руку, поблагодарила взглядом и, к его удивлению, снова села. Улыбнулась.

— Я знала, что вы мне не откажете. Теперь позвольте объяснить, в чем дело.

Он отодвинул книги в сторону, наклонился вперед, уперевшись локтями в стол, положив подбородок на ладони, не сводя с нее глаз.

— Меня зовут Лидия Клайд. Мой отец и я живем вдвоем. Кроме меня в этом мире у него никого нет, я я сама очень к нему привязана. Он, к сожалению, очень болен, — тут она прижала руку к левой груди. — Врачи говорят, что он может умереть в любой момент, но он и я… — тут она доверительно хохотнула, — … не верим врачам. И все же иногда, вы понимаете, мы им верим. Многие недели он настаивал на том, что должен написать завещание о оставить мне все, что у него есть. Вы знаете, как устроен человек. Откладывает из года в год, говорит себе, что спешить некуда, а потом, когда решаеттаки написать завещание, каждая минута задержки приобретает огромную важность. Вот я и договорилась с нашим другом, лондонским адвокатом, что он приедет к нам и останется на ночь. Встретиться с ним мы договорились на железнодорожной станции. Но не встретились! Я позвонила отцу. Он сказал, что наш приятель прислал телеграмму, в которой сообщил, что неотложные дела не позволяют ему покинуть Лондон. Отец умоляет меня найти какогонибудь адвоката и привезти к нему. Он не может и дальше тянуть с завещанием. Глупо, нелогично, я знаю, он может прожить еще двадцать лет, но… — она пожала плечами. — У больных своя логика. А волноваться ему нельзя, это точно. Отсюда… — она с благодарностью посмотрела на него, — …и мой визит к вам!