А не здесь вы не можете не ходить !, или Как мы с Кларой ездили в Россию - Дина Рубина

Рубина Дина

А не здесь вы не можете не ходить !, или Как мы с Кларой ездили в Россию

Дина Рубина

"А НЕ ЗДЕСЬ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ НЕ ХОДИТЬ?!"

или

Как мы с Кларой ездили в Россию

"Эмиграция, плаванье в океане, все дальше от берега, так что мало по малу покрываешься серебристой чешуей, с залитыми водой легкими; с незаметно выросшими жабрами; эмиграция, превращение в земноводное, которое в состоянии еще двигаться по земле, но уже мечтает о том, как бы скорей окунуться в воду..."

Борис Хазанов "Жабры и легкие языка"

Семь лет - как время-то бежит, страшно подумать! - семь лет я здесь обливаюсь потом с апреля по октябрь, с октября же по апрель трясусь в промозглой сырости, свитера сушу на переносной батарее. А в Россию - ни ногой. Года четыре назад, правда, сунулась было на недельку, в составе израильской делегации на Международную книжную ярмарку, но в панике бежала: я, как выяснилось, забыла размеры государства, обалдела от ширины улиц, высоты зданий и деревьев. К тому же, друзья задавали идиотские вопросы - правда-ли, что я в субботу не езжу на машине? - тоном, в котором слышался деликатный ужас.

Кроме того, на ярмарке, в израильский павильон, где я должна была с утра до вечера отвечать на вопросы граждан, забредало немало сумасшедших и самых разнообразных чудиков.

Один, с папочкой подмышкой, - военная выправка - строго спросил:

- Вы где живете?

- В Иерусалиме.

- Ага! - воскликнул он деловито, вынимая папочку: - Очень хорошо. У меня к вам поручение. Я кадровый военный, всю жизнь пишу детские стихи. Вот тут двадцать семь стихотворений, итог творческого труда моей жизни. Вы передадите в издательство, чтоб они там перевели эти стихи на с а н с к р и т.

- Вам, по-видимому, не сюда, а в соседний павильон, - сказала я. - В Израиле говорят на иврите.

- Это неважно! - ответил детский военный поэт. - Я и имел в виду этот... ну, туземный их язык. Хочется быть полезным своей стране.

...Другой тип, сдержанно-агрессивный, с белым бобриком на затылке, аккуратно подкрался ко мне сзади, тихо спросил, указывая на еврейский календарь в руке:

- Скажите пожалуйста, вот это - что значит?

- Это календарь, - ответила я доброжелательно. - Еврейское летосчисление.

- Нет, вот это: - в его голосе слышался азарт, вкрадчивый восторг и сжатая в пружину ненависть. - Вот эта дата: пять тысяч семьсот пятьдесят третий год. Что это значит?

Я взглянула ему в глаза. Сразу все вспомнила, от чего уже отвыкла: остановку троллейбуса на улице Милашенкова, всю обклеенную воззваниями "Памяти", газетенку "Пульс Тушино", чугунные лица таможенников в "Шереметьево".

- Это значит, - сказала я вежливо, - что мы себя помним пять тысяч семьсот пятьдесят три года, а вы себя - только тысяча девятьсот девяносто три... И то - не вы, а Европа, и опять-таки не без нашего участия.

И - мысленно - сама от себя отшатнулась, будто со стороны услышала свой голос: "вы", "мы"... Это я-то, пишущая, думающая, дышащая по-русски..! Казалось - проведу рукой по грудной клетке, и нащупаю шов, грубый, не зарубцевавшийся, коллоидный безобразный шов на моем, рассеченном надвое, естестве...

Словом, в тот раз из Москвы я бежала, как Наполеон в снегу - увязая по колено, по пояс в своих обидах, неутоленной горечи, отчужденная, неприкаянная и - не прислоненная ни к кому, ни к чему. (Собственно, чувство как для еврея, так и для писателя, привычное).

Ну, и вот, спустя четыре года, звонят из одного серьезного учреждения, предлагают на этот раз поехать выступать в Россию и Украину, как обычно я разъезжаю по другим странам.

Я задумалась, честно говоря. По другим-то странам я разъезжаю, как Офеня с котомками, груженными книгами, пользуясь полной и абсолютной свободой слова - как печатного, так и непечатного. Хоть и сама себя оплатчик, зато сама себе ответчик, сама себе хозяин, сама себе бурлак. Как говорится - "не мята, не клята..." А тут - кто их знает, стелют-то мягко...Только не люблю я все эти государственные конторы независимо от страны проживания.

Пока раздумывала - ко мне прицепилась Кларочка Эльберт, директор Иерусалимской русской библиотеки. Мась, говорит, возьми меня с собой. Я тебя не обременю, я тебя слушаться буду. Мы, говорит, там с тобой прорву дел провернем!

Знаю я ее прорву дел. Будет, как одержимая, отовсюду книги собирать для своей библиотеки - с населения, с библиотек, с организаций, с издательств. Ведь именно так она насобирала свою, уже знаменитую Иерусалимскую русскую библиотеку. Никто ей отказать не может. Как там у Булгакова? - "Пусть Бегемота посылают, он обаятельный..."

Кларик, вообще-то, как у меня уже воспето в романе - дама очаровательная и даже обольстительная, но после тяжелой болезни плохо слышит.

Эта, якобы, незащищенность и хрупкость призваны скрывать то очевидное для всех обстоятельство, что Клара - человек государственного ума и выдающихся дипломатических качеств, словом - деятель международного масштаба.

К тому же, как попутчик и компаньон она совершенно не обременительна: никогда не будет качать права по пустякам - скажем, спорить - каким транспортом или какой дорогой куда добираться. Она предпочитает во всем вам довериться. Никогда не станет спорить - что готовить на завтрак и какой чай выбрать. Наоборот: предоставит вам возможность налить ей чай, положить на свой вкус сахар и размешать ложечкой.

- Я, пожалуй, отдам тебе Кларины документы, - сказал мне ее муж Коля в аэропорту, - она обязательно потеряет. И вообще, присматривай там за ней.

Как-то так само собой вышло, что я стала техническим директором концессии. Клара - ее летучим ангелом. Сиреной, какие украшали когда-то носы кораблей.

Перед поездкой, дней за пять нас вызвали проинструктировать. Учреждение, повторяю, серьезное. Когда-то организация засекреченная, ну, а теперь - чего там секретить? Но у них, видать, все еще не перестроились.

Инструктировали нас в трех кабинетах. В первом сидела девчонка, лет двадцати трех, офицер госбезопасности.

Мы чинно уселись, я - справа от Кларика, потому что правым ухом она все-таки что-то слышит, когда движением мизинца вкручивает слуховой аппарат.

- Мне не надо вам рассказывать, - начала девочка-офицер, - в какую опасную, тяжелую страну вы едете. Для собственной безопасности, вы должны запомнить несколько жестких правил поведения: прежде всего, в первое подъехавшее такси не садиться, садиться во второе.

Я посмотрела на Клару: она сидела с кротким видом. Я люблю смотреть на нее, когда у нее отрешенное выражение лица. Ни за что не скажешь, что в этот момент она прикидывает - не убрать ли директора Форума с занимаемой им должности.

- Видишь ли, мотек, - говорю я девочке-офицеру, - я, вообще-то, родилась в этой опасной тяжелой стране, и на моей памяти - первое такси там может проехать в десять утра, а второе - в десять вечера.

- Во-вторых, - продолжала та, не обращая на меня внимание, - вы наверное, захотите навестить каких-то там друзей или родственников...? (Она сказала небрежно по-русски - "дачи-шмачи") Так вот, если вы куда-то собрались, вы должны связаться с посольством Израиля и сообщить - куда едете. Потому что, если случится нечто непредвиденное, вы знаете - как Израиль трепетно относится к вопросу перевоза останков на родину.

Тут Кларик встрепенулась и спрашивает меня - Чьих останков, мась? Чьих это останков?

Я отмахнулась, говорю - расслабься, не дождутся.

А девочка-офицер продолжает инструктаж:

- Конечно, - говорит, - плохо, что вы летите самолетами. Просто, говорит,- не знаю - что с этими самолетами делается: падают и падают, ну, падают и падают... А вообще, я уверена, что на этот раз все обойдется, и желаю вам приятной поездки.

Потом нас завели во второй кабинет. Там сидела баба, тоже офицер. Кларик опять садится от меня справа, чтобы я ей в ухо орала. Ну, я-то, разумеется, выборочно ору, не стану же я ей переводить про падающие самолеты...

А та, вторая баба, говорит:

- Вы едете в Россию, вы знаете, конечно, какая это опасная страна. Вы должны выучить несколько жестких правил поведения. Деньги и документы носить на теле. Но несколько долларов - в кошельке, чтобы в магазине не лезть в нижнее белье.

- Мыться можно? - спрашиваю я серьезно, и та серьезно отвечает:

- Смотря по обстоятельствам... К вам на улице может подойти КеГеБе... Нет, это, конечно, не тот КГБ, что вы помните, но никуда он, в принципе не делся. Люди его на своих местах. Так вот, если что - вы ничего не знаете, вы - по культуре.

- А разве это не так? - спрашиваю я осторожно, - Мы, вообще-то, всерьез полагали, что мы - насчет культурки. А вы что - планировали поручить нам взорвать завод имени Лихачева?

Та и бровью не повела на мой дешевый юмор. Что значит, офицер.

- Если к вам пристали и тянут в машину - ногою в пах!

Кларик возле меня засуетилась и спрашивает: - Кого ногою, мась, а? Кого ногою?

Расслабься, говорю, Кларик. Если понадобится - всех ногою.