Мой учитель А А Реформатский - Ревекка Фрумкина

Фрумкина Ревекка Марковна

Мой учитель А А Реформатский

Р.М. Фрумкина

Мой учитель А.А.Реформатский

Умирают мои старики

Мои боги, мои педагоги,

Пролагатели торной дороги,

Где шаги мои были легки.

Вы, прикрывшие грудью наш возраст

От ошибок, угроз и прикрас,

Неужели дешевая хворость

Одолела, осилила вас?

Б.Слуцкий

Почти пятьдесят лет каждый вступающий в филологию открывает учебник А.А.Реформатского "Введение в языкознание". Александр Александрович Реформатский родился в 1900 и умер в 1978 году. Все больше тех, для кого Реформатский - это учебник, подробно тому, как Ожегов - это словарь. Для меня же Реформатский это - "наш А.А.", которого между собой мы иногда любовно называли "Старик". Ожегов - это Сергей Александрович, друг А.А., которого я часто видела в институте.

В учебниках, словарях и других книгах эти люди оставили свой след на земле. Но живая традиция - это не только книги и статьи. Это прежде всего заповедь способа бытия в науке и в обществе, это уроки жизнетворчества. Живая традиция реализуется в людях. Именно поэтому каждый год, начиная с 1979, в середине октября в Институте языкознания Академии Наук (теперь Российской Академии) на научные заседания памяти Реформатского собираются вместе ученые разных поколений. "Реформатские чтения" организуют по очереди те, кто в разные годы учился у Александра Александровича. Когда в 1986 году это предложили сделать мне, я решила пригласить выступить именно тех, для кого Реформатский - это уже только учебник, Московская фонологическая школа, статьи и книги.

В нашем институте маленький зал. Когда притихли те, кому пришлось довольствоваться стульями в коридоре, я поразилась, как много в зале лиц совсем юных. И подумала: непросто будет рассказать им о том, чему и как учил нас А.А.Реформатский. И еще более сложно будет объяснить, что он для нас значил.

Мы, т.е. сотрудники Сектора структурной и прикладной лингвистики Института языкознания АН СССР, которым Александром Александрович заведовал, сидели с ним бок о бок без малого двадцать лет. Сначала в тесной комнатке, именовавшейся "за залом", в особняке на углу Волхонки и бульвара ( там сейчас помещается Институт русского языка РАН). Позже - в еще более тесном закутке, в подвале флигеля, который Реформатский называл "голицынские конюшни", напротив Музея изящных искусств. (Так называли музей в моем детстве и так называл его А.А.). Ну, а в здании на Большом Кисельном, где мне предстояло теперь выступить,мы с ним уже не сидели...

Я не была ученицей Реформатского в прямом смысле слова - не училась у него в аспирантуре, не занималась ни фонологией, ни морфологией. Мои задачи всегда были далеки от А.А., хотя круг его интересов был необычайно разнообразен. Всеяден он, однако же, не был. Он не читал мои работы - и не делал вид, что читал. Дело было не в этом. Все мы, окружавшая его молодежь, интересовали его как люди. Сам он был неповторим - и предполагал эту неповторимость в нас. Это было изначально: если мы чем-то заняты, значит, это имеет смысл. А раз так, надо дать нам свободу заниматься своим делом, не критикуя выбор целей, не навязывая оценок. Это было особенно важно в те жесткие времена.

Молодое поколение, как я сейчас думаю, принципиально не может ощущать свое положение как привилегированное по сравнению с жизнью и бытом поколения предыдущего. Никого нельзя убедить словами наподобие "вам-то хорошо, вы можете то-то и то-то, а для нас это было бы невообразимым подарком". Все позитивное неосознанно воспринимается как естественное и должное, а негативное - как незаслуженное наказание, невезение. Никого не может утешить тот факт, что у него есть крыша над головой в то время, как количество беженцев в России близится к миллионам.

Такая позиция не только понятна - она в определенном смысле правильна. Норма как таковая не осознается. Осознается и переживается ее нарушение. И здесь коллизии, характерные для науки и вообще культуры - не более, чем частные случаи проявления общей закономерности. Никто не ощущает как подарок то обстоятельство, что на русском издано и откомментировано практически все наследие Соссюра. Или что русское издание "Основ фонологии" Трубецкого есть в любой университетской библиотеке. Между прочим, русский перевод сделан А.А.Холодовичем, а комментарии ( в виде послесловия) - написаны А.А.Реформатским.

Холодович и Реформатский были тогда уже немолоды и широко известны. Труд, положенный ими на русское издание "Основ", был прежде всего гражданским поступком, равно как и переиздание "Курса общей лингвистики" Соссюра, которое стоило Холодовичу многолетних усилий.

В середине 50-х, когда мое поколение кончало университет, ничего этого не было. А что же было?

На филфаке бытовало выражение "держал в руках". Когда на экзамене неловко сказать, что не читал, а сказать, что читал - рискованно, говорили "держал в руках". Так вот, средний выпускник филфака тех лет - да и не средний тоже - даже держать в руках "Курс" Соссюра не мог, потому как эта книга существовала в нашей библиотеке в единственном экземпляре издания 1933 года. Перевел Соссюра Алексей Михайлович Сухотин, друг и соратник А.А.Реформатского. Собственно, и узнать о существовании "Курса" - книги, возвестившей в лингвистике начало новой эпохи, в моей молодости было неоткуда: "Курс" в переводе Сухотина был отмечен одной (!) рецензией в 1934 году.

Во времена, когда кибернетика именовалась буржуазной лженаукой, слово "структурализм" звучало просто ругательством. Чтобы понять, что к чему, нужен был Учитель. Да, с большой буквы. Реформатский был им для тех, кто непосредственно слушал его лекции в Городском пединституте имени Потемкина. Там студенты занимались по первому изданию учебника Реформатского 1947 года. Он назывался "Введение в языковедение". Этой книге была уготована прекрасная судьба. Но это произошло не скоро. "Введение" Реформатского во времена моего студенчества даже не входило в список рекомендованной литературы - и неслучайно.

В ноябре 1950 года АН СССР и Академия педагогических наук РСФСР собрались на научную сессию, где труды Сталина по языкознанию обсуждались в связи с задачами преподавания языков в школе. Любопытно посмотреть, какие лингвисты упоминаются в документах этой сессии и в каком контексте. Конечно, там нет ни Ф. де Соссюра, ни Н.С.Трубецкого - основателей современной лингвистики. Но еще более значим контекст, в котором упомянуты классики русского языкознания. Ф.Ф.Фортунатов, А.А.Шахматов, И.А.Бодуэн де Куртенэ, Л.В.Щерба и А.М.Пешковский - столпы русской лингвистической мысли и создатели новых научных направлений - оказываются всего лишь критиками дореволюционных методов преподавания языка и редакторами некоторых новых учебников.

В этой обстановке мы учились. В этой же обстановке работал А.А.Реформатский. В 1965 году вышел первый библиографический указатель по структурной и прикладной лингвистике, охватывающий период с 1918 по 1962 годы. В разделе "Структурное описание языка" самая ранняя работа - это статья Реформатского "Проблемы фонемы в американской лингвистике". Она датирована 1941 годом, но написана была не позднее 1938-го! В этой статье можно найти все основные понятия структурного подхода к изучению языка. И по стилю это типичная для Реформатского работа - живость изложения, полемика с великими предшественниками и знаменитыми современниками, свобода ума. Реформатский шел своей дорогой.

Однажды он так сформулировал важную для себя идею: "Наука требует преемственности, и не только чаяния перспективы, но и знания ретроспективы". Именно личность Реформатского воплощала традицию и обеспечивала возможность преемственности. В этом - среди прочего - его особая заслуга.

В истории неоднократно повторяются времена, когда главная внутренняя задача творческого человека - сохранить себя для своих учеников. Даже если ученый не может опубликовать свои идеи, он может передать своим ученикам то, что есть в нем самом. Именно это и сделал Реформатский. Без этого следующее поколение ученых не могло бы даже возникнуть, не говоря уже о том, что оно не могло бы состояться. Поэтому вклад А.А.Реформатского в науку намного больше, чем все то, что он написал и напечатал.

Привязанность А.А. к своим ученикам не была связана с тем, кто из них был более, а кто - менее талантлив. Игорь Мельчук уже в начале своего пути был яркой индивидуальностью именно как исследователь. Кто-то другой мог быть просто добросовестным и не более того. Это было несущественно. Существенно было, чтобы мы были честными, добрыми и стремились делать свое дело как надо. Эта позиция Реформатского выражалась в разнообразных частностях и оттенках. Так, А.А. по возможности старался представить нас, "реформатских детей", западным ученым, которые приезжали в Москву. В конце 50-х - начале 60-х каждый такой приезд был событием.

На Международном Съезде славистов 1958 года ( он упомянут в очерке, посвященном В.Н.Сидорову) Реформатский сказал, обращаясь к Б.О.Унбегауну, ученому с мировым именем и фигуре для нас легендарной: " Борис Осипович, познакомьтесь, это Рита". А мне двадцать шесть лет, и я не только еще ничего не сделала - я ничего определенного даже не обещала. И позже. Приехал крупнейший польский лингвист, Витольд Дорошевский, друг юности А.А.: "Витольд, это мои ребята". И, конечно: "Роман Осипович ( Р.О.Якобсон), вот мои сюжеты " (т.е. "подданные", от французского sujets).