Луна с правой стороны - Сергей Малашкин

Сергей Малашкин

Луна с правой стороны

От Издательства

На диспутах, докладах, литературных судах, количество которых исчисляется по Союзу едва ли не тысячами, судили комсомолку Татьяну Аристархову и Исайку Чужачка. Добровольные защитники и прокуроры проявили максимум страстности и сумели создать вокруг героев повести С. Малашкина накалённую атмосферу.

Всякому, сколько-нибудь внимательно следившему за ходом дискуссии, ясно, что «Луна с правой стороны» явилась только поводом к обсуждению гораздо более широкого круга вопросов — огромнейшего общественного и социально-культурного значения: о половой проблеме, нормах классовой морали, бытовой практике, неурядице в области половых отношений среди нашей учащейся и рабочей молодёжи.

Это совершенно естественно. В наши дни художественное произведение попадает в центр общественного внимания не только (и нам кажется, — не столько) в силу своих чисто художественных достоинств, как в меру общественного наполнения, значительности и напряженности темы.

О художественных достоинствах повести С. Малашкина можно быть разного мнения, хотя нам кажется, что это произведение является весьма значительным задатком под широко и оригинально развёртывающуюся художественную продукцию молодого писателя.

Тем не менее, следует признать, что в основном герои повести Малашкина были встречены молодой аудиторией крайне недружелюбно. По поводу самой повести указывалось, что это-де клевета на комсомол и учащуюся молодёжь! В таком духе высказалась и конференции пролетарского студенчества, вынеся специальную, крайне резкую резолюцию. Комсомольские газеты посвятили повести ряд передовиц и статей, в основном также осуждающих тенденцию повести и её автора.

С рядом утверждений, выдвинутых в прессе и на диспутах, нельзя не согласиться. Предельная распущенность Татьяны Аристарховой, жены 22-х мужей, афинские ночи, с комсомолками в газовых платьях, отвратительный снобизм Исайки Чужачка, — всё это может быть легко оспорено с точки зрения житейской правдоподобности и может быть признано крайностями, допущенными писателем. Однако основная ошибка критикой повести заключается в том, что ими, может быть, бессознательно игнорировались моменты, связанные с самой природой художественного творчества. Протоколизм никогда не был основным рабочим инструментом писателя. Известный гиперболизм, известное расширение материала, присвоение героям ряда собирательных признаков, заострение характеристики — только это и может дать материал для драматической коллизии в художественном произведении.

Мы не сомневаемся, что в химически чистом виде Исаек Чужачков нет в природе нашего комсомола. Однако утверждения Чужачка немногим отличаются от ходячих теорий «стакана воды», псевдоницшеанского эгоцентризма, упрощенства, апологии половой распущенности — носителями которых являются Кореньковы и всяческие герои фельетонов «Правды», клиенты контрольных и конфликтных комиссий. У каждого на памяти десятки фактов, почерпнутых из личных наблюдений, сообщений нашей прессы, наконец, судебных процессов.

Ни один из выступавших и писавших о повести и проблемах, выдвинутых ею, не взял на себя смелости отрицать наличие моментов половой распущенности, упадочничества, вульгарного теоретического упрощенства, вывихов и извращений в быту нашей молодёжи.

«Неурядицы в области половых отношений у нас не может не быть», — пишет С. И. Гусев в своей интересной статье «Какова же наша молодёжь?». Владимир Ильич в широко известном разговоре с Кларой Цеткин, указывая, что «старые идеологические ценности выкристаллизовываются медленно, с борьбой», что здесь имеет место медленный и часто болезненный процесс исчезновения и зарождения новых форм, энергично отмечал опасности, встающие перед молодёжью, возникающие из неурядицы в области половых отношений.

«Это безобразие, — говорит он, — особенно вредно для юношеского движения, особенно опасно. Оно очень легко может способствовать чрезмерному возбуждению и подогреванию половой жизни у отдельных лиц и повести к расточению здоровья и сил юности».

Из этой неурядицы в области половых отношений, покоящейся на недостатках нашего хозяйственного быта, растут и элементы упадочничества, теоретического упрощенства; половой анархизм влечёт за собою и разъедающую интеллигентскую рефлексию и понижение в человеке тонуса общественной жизни, утрату общественного темперамента.

Поэтому понятна особенная важность и ответственность этой темы, реализованной средствами художественной изобразительности. Поэтому вполне понятно то исключительное внимание, которое было проявлено нашей молодой аудиторией к повести С. Малашкина.

Никто не сомневается в том, что половая неурядица и половой анархизм существуют у нас в известной мере, как общественное явление. Таким образом, автора «Луны» никто не может упрекнуть и том, что тема и фабула выдуманы им, тем самым несостоятельны обвинения этого писателя-коммуниста в том, что его произведение носит «клеветнический» характер.

Однако, чтобы до конца понять этот вопрос, нужно решить: в какой мере обобщением являются герои «Луны». Не считает ли автор Татьяну Аристархову и Исайку Чужачка положительным и героями нашей молодой общественности, не идеализирует ли он бытовую практику своих героев, не считает ли теоретизирование Исайки Чужачка некоей положительной программой, не смакует ли он пикантный сюжетец, нет ли здесь спекуляции модной темой?

Вряд ли кто-нибудь возьмётся дать положительный ответ на поставленные здесь вопросы. Ничего, кроме омерзения и брезгливости, не вызывают ни описания «афинской ночи», где Чужачок с пьяной икотой перемежает затрёпанные и осмеянные, взятые напрокат у арцыбашевского Санина, сентенции с тем, что «всё дозволено». Никто не соблазнится трагической судьбой Татьяны Аристарховой, человека с опустошённой душой и угасающим сознанием. Трагедия Татьяны — страшная трагедия, и её судьба ужаснёт немало душ, беззаботно и под сурдинку играющих на руку Чужачкам.

Не только общественная смерть и апатия являются возмездием для Татьяны, но опасность полного морального вырождения и даже физической смерти встаёт за плечами несчастной девушки.

В том материале, который использован писателем для художественной аргументации своей основной темы, повторяем, можно признать значительные преувеличения и крайности с точки зрения бытовой правдоподобности. Однако нужно понять, что художник не протоколирует, а обобщает. Он персонифицирует недостатки и отрицательные черты определённой общественной группы, и её пороки и недостатки встают перед читателем во всей их отвратительной и ужасной наготе. Но ведь сам автор точно определяет рамки своих обобщений. В нарочито наивном предисловии своём, обращаясь к «уважаемым читателям» повести, он указывает, что «Луна» является повестью о необыкновенной любви, а в самой повести неоднократно подчёркивает, что герои — отдельные типы, а не весь комсомол, больная, поражённая небольшая часть его, что Чужачок — отребье пролетарского студенчества, паразит и вредитель той армии учащейся молодёжи, которой предстоит стать одним из основных отрядов строителей социализма.

Луна с правой стороны, или необыкновенная любовь

Н. П. Смирнову

Глава первая

К НЕКОТОРЫМ ЧИТАТЕЛЯМ

Уважаемые читатели! Я хорошо знаю, что одни из вас, прочитав мою повесть, скажут: «Зачем было нужно автору брать больных типов, когда у нас и здоровых сколько угодно»; другие скажут ещё более упрямо: «И нужно же было автору копаться в такой плесени, вытаскивать из неё отвратное, показывать нам, когда жизнь кругом полна радости, любви, творческого труда»; остальные ещё более жестоко поступят, чем первые и вторые, и, возможно, не дочитав повести до конца, пошлют автора просто куда подальше, — повесть же, в пылу неприятного раздражения, выбросят за окно, редактора, напечатавшего повесть, несмотря на то, что он замечательный человек и во всех отношениях высоконравственный, обложат крепким, хорошо проперченным российским словом. Такие упрёки не должны смущать автора, он должен писать только о том, что видит собственными глазами, что чувствует собственным сердцем, а поэтому, да простят мне читатели за такое невнимание к ним, — я окончательно выброшу из своей головы все будущие возражения недовольных, расскажу в сей повести необыкновенную любовь, вернее короткую историю одной девушки, хотя в её любви я ничего необыкновенного не нахожу, так как с такой любовью в наши дни мне не один раз приходилось встречаться и наблюдать, но всё же мы будем её называть редкостной и необыкновенной. Тут я должен сознаться перед читателями, что, описывая эту историю, я не только наблюдал за своей героиней, наблюдал за многими другими типами, окружавшими её, похожими на мою героиню, пользовался её личными документами: дневником, огромной пачкой писем. Все эти документы — дневник и письма — были переданы мне её братом через несколько дней после ужасной драмы, которая необычно потрясла многих её знакомых, брата, в особенности автора настоящей повести, в этой драме, как выяснилось впоследствии, кроме смелого сверхчеловеческого прыжка в новую жизнь, ничего непостижимого не было… Ещё я пользовался рассказами брата, моего хорошего товарища и друга. Вот что он мне рассказал о детстве своей сестры Тани Аристарховой.