Княгиня Ольга - Светлана Кайдаш–Лакшина

Княгиня Ольга

Из энциклопедического словаря Изд. Брокгауза и Ефрона т. XXII. СПб., 1897

Ольга св. (в крещении Елена) — русская княгиня, жена Игоря Рюриковича. О происхождении ее делалось много предположений. В начальной летописи упоминается только, что Олег в 903 г. привел Игорю жену из Плескова (Пскова?), именем О. На основании известия одной позднейшей летописи, Плесков отождествляли с болгарским городом Плискувой и О. считали болгарской княжной; но это предположение, хотя оно и объясняет многие факты древней русской истории, нельзя считать доказанным. По смерти Игоря О. стала управлять Киевской землей за своего малолетнего сына Святослава. По летописному рассказу, она жестоко отмстила древлянам, убившим ее мужа, и установила в древлянской земле «уставы и уроки», т. е. дань и натуральные повинности; затем пошла в Новгородскую землю и здесь устроила погосты, т. е. административные центры, и определила дани и оброки в пользу князя. В 955 г, по летописному счислению, О. отправилась в Константинополь, где и крестилась; но греческий император Константин Порфирородный рассказывает о пребывании О. в Константинополе в 957 г. и вовсе не упоминает о ее крещении там. Вероятно, О. крестилась раньше поездки в Константинополь, в Киеве, где уже тогда было много христиан–варягов. По известиям (сомнительным) западных летописцев, в 959 г. О. отправила посольство к германскому королю Оттону I с просьбой прислать епископа и священников, что и было исполнено, но посланный епископ должен был возвратиться ни с чем. Попытки О. обратить в христианство сына своего Святослава были, по летописному известию, безуспешны. Умерла О. в 969 г. в глубокой старости, завещав похоронить ее по христианскому обряду. Она причтена церковью к лику святых; память ее празднуется 11 июля.

Глава 1

Сирень

Ольга не спала третью ночь. Весна выдалась не жаркая, каждую ночь шел дождь, и Ольга уже ждала стука капель по крыше, как будто без этого нельзя было и думать о сне, однако и стук капель тоже не приносил ей желанного покоя. Малуша подходила к ее двери и слушала, обеспокоенная, боясь потревожить. Ольга угадывала приближение девушки по тихим шагам, но окликать ее не хотелось. Глубокая тоска давно владела княгиней. Она беспокоилась о сыне. Вестей от Святослава[1] не было, хотя гонец сообщил, что князь должен вот–вот прибыть в Киев со своей дружиной. Ольга смотрела в переплеты окна, которые выглядели, как кресты; она не любила, когда окна закрывали ставнями, и всегда говорила, что они закрывают ей звезды. Мало кто принимал эти слова всерьез: все привыкли, что княгиня часто скрывала свои чувства за шуткой, но без звезд ей и в самом деле было трудно обходиться, как без хлеба. Кому можно было об этом рассказать? Это понимал Игорь[2], но где он сейчас?

Княгиня встала и в льняной рубашке подошла и распахнула окно. За дверью что‑то стукнуло, но Ольга не стала окликать. Не хотелось ни с кем говорить. Выслушивать участливые вопросы и отвечать неискренне, ведь правду о том, что тоска подкралась и гложет душу, сказать не могла. Весь день был заполнен: встречи с людьми, распоряжения. Все ждали ее, Ольгиных, приказов, и она напрягалась, потому что знала, что не имеет права на ошибку. И вечный выбор — как поступить, кому поверить. Прежде ее это не затрудняло, никто никогда не видел на ее лице колебания и смятения, может быть, поэтому все так охотно слушались и подчинялись. Тому же, кто не хотел подчиняться, никто не завидовал…

Была ли она жестокой? Если задумаешься об этом в бессонную ночь, то уж промаешься до петухов. Враги ее так называли, но где сейчас эти враги? Она боялась их теней. Тем не менее выбор становился все труднее. И хотя она понимала людей и видела движения их чувств, появились колебания. Взять хотя бы вчерашнего воеводу из Ростова. Ей сказали — христианин, а она видела, что он дурной человек и лжет ей. Зачем он лгал? Может быть, это и тревожило больше всего? Поэтому и спать не могла? Ольга привыкла докапываться до истины и всегда ощущала опасность, но сейчас она не ощущала былой уверенности, может, старость притупила? Неужели старость? Она так не хотела и боялась ее, а вот все‑таки пришла.

Ольга прикрыла окно — слишком сырым стал воздух и кашель где‑то в глубине груди начал шевелиться, как гадюка на солнцепеке после зимы. Этой зимой чем только не лечили ее от кашля — травами и мазями византийскими, но помог‑то только медвежий жир. Однако противно его пить… «Нет, не хочу снова». В небе стоял Ковш — Семь Мудрецов. Она нашла Северную звезду, заметила на горизонте розовое облако — не предвестие, а лишь надежду на зарю, которая когда‑нибудь все‑таки вспыхнет после этой жгучей тьмы. И вдруг услышала в отдалении какой‑то непонятный раскат не грома: легкий гул прошел по окрестности и замер. Сердце Ольги сжалось, екнуло.

«Святослав?» — даже не подумалось, а отозвалось в глубине ее. Между нею и сыном была особая связь. Ольга всегда ощущала, где он, что с ним, чувствовала его приближение, когда еще никто ничего не знал.

И снова разнеслось какое‑то громкое движение и будто лязг отдаленный, но теперь из корзины шум высыпался ближе. «Да, это он», — уже твердо сказала себе Ольга и вдруг поняла, что стоит босая перед открытым окном, хотя и на медвежьей шкуре. Когда‑то давно ее тетка–жрица, сестра матери, заповедала ей, что все, что идет от медведя, — благо для нее: и жир, и шкура, и коготь, который Ольга, хотя давно была христианкой[3], до сих пор продолжала носить на поясе зашитым, боялась расстаться и навлечь на себя беду.

Впрочем, беды приходили одна за другой, как и враги. Да, да, всю жизнь она боролась с врагами и с бедами, которым несть числа. Но ведь побеждала? Иногда — побеждала, но не всегда… Впрочем, ее сила была и в том, что от несчастий она не позволяла себе раскисать, жаловаться, стенать. Она собиралась как… как… Мысли Ольги сбивались. Как же она собиралась, когда ощущала опасность? Кашель опять зашевелился где‑то уже ближе, и она набросила на себя белую шелковистую овчинку, тонкую, почти как ткань. Такую мог выделать только один старик Микола, с дальнего пастбища. Он для нее, княгини, старался. Был когда‑то дружинником у Игоря и любил их обоих. Овчинка всегда лежала поверх одеяла, это уже Малуша заботилась и никогда еще не забыла.

Так как же она собиралась? Как волк? Нет, хотелось что‑нибудь покрасивее, то, что сама не видела. Пантера? Впрочем, пантеру она видела в Византии, у императора Константина[4], и та показалась ей жалкой и облезлой. «Несчастная», — подумала она тогда об этом гордом звере. Несчастная и гордая — это она сама. Да, она была всегда несчастная и гордая… Но несчастной она стала после гибели Игоря.

А собиралась она… как… Шум нарастал и уже был похож на гул моря, и теперь Ольга не сомневалась, что это идет Святослав с войском. Неужели так ослабела?.. Что и мысли не может додумать. «Хороша правительница», — сказала о себе с насмешкой, и это ее отрезвило. «Как белка перед прыжком с высокого дерева на другое высокое дерево…» Впрочем, думать о высоких деревьях она себе запрещала давно, чтобы не представлять себе, что мог чувствовать Игорь в последние минуты своей жизни. Но белка, вечно запасливая, и орехи собирает, и грибы сушит, и ягоды — и летать способна. И шкурка красивая, а хвост какой пушистый… Княгиня любила беличий мех и даже предпочитала его соболям. Этого никто не подозревал. В этом видели причуду, и никто не знал того, что тетка–жрица когда‑то ей сказала: «Каждый человек должен выбрать себе зверя, на которого он похож, вспоминать его, носить его мех, тогда он и помогать ему будет!» Тогда маленькая Ольга решила, что ее зверь — это белка. Орешки щелкает, грибы сушит, а если надо — и взлететь может.

Тучи, закрывшие небо, раздвинулись, и Ольга вновь увидела звезды. Это всегда ей помогало. Некогда тетка заприметила эту непонятную для девочки тягу к звездному небу и угадала в ней особые способности. По вечерам, когда все собирались слушать гусляров и петь песни, Ольга, запрокинув голову, все смотрела вверх, в бездонную глубину неба… А сбылись ли ожидания тетки? Кто знает, была бы она довольна, если бы дожила… Могла дожить, но как все в родне матери, кончила жизнь трагически.

Ольга выглянула в окно и уже на горизонте увидела движущиеся огни, что‑то темное колыхалось, был явственно слышен лязг. Вот внизу у княжеских палат началось шевеление. Значит, не только она одна ждет у окна, ей не метится[5]. Ольга кашлянула, и сейчас же отозвалась Малуша, будто все это время стояла под дверью и только выжидала движения Ольги.

— Княгиня! — произнесла она едва–едва, словно проверяя, не во сне ли Ольга кашлянула.