Александр 3 Цесаревич. Корона для «попаданца» - Михаил Ланцов

Пролог

За окном испорченными метрономом стучала первая весенняя капель. Ее жирные капли лениво сползали с подтаявших сосулек и громко падали на каменную брусчатку, уже избавившуюся от снега. Четвертый день шла сильная оттепель, затянувшая своей промозглой слякотью всю округу. Казалось бы, весна должна радовать, но Саша от ее вида только куксился и был постоянно пасмурным. Даже озорное солнышко ему не улучшало настроение. Он никогда не любил это 'мокрое дело', предпочитая однозначные времена года, такие как лето или зиму. Слякоть, сырость, мерзкий холодок, который время от времени предательскими сквозняками пробегал по помещениям Николаевского дворца и заставлял ежиться, не могли способствовать хорошему настроению. В эти дни к нему приходили беспокойство и бессонница, порождаемые странным ощущением того, будто бы что-то очень важное еще не сделано. И вот прямо сейчас нужно бежать и срочно 'затыкать дыры', а то потом будет поздно. Слишком поздно.

И вот, в который раз, Александр не спал, а, укрывшись пледом, сидел в кресле и наблюдал за грязно-серым ночным небом, сквозь которое изредка проглядывали звезды. В комнате горела керосиновая лампа. Ее слабый свет лишь рождал полутьму с бегающими по стенам тенями. Подобная обстановка еще больше усугубляла и без того сильную тревогу на душе у цесаревича. Ключевым лейтмотивом были крутившиеся в голове слова Воланда из 'Мастера и Маргариты': 'люди не только смертны, но и более того, они смертны внезапно'.

Произошедшее пару недель назад покушение было столь неожиданным и наглым, что ему оставалось только гадать, каким чудом он остался жив. Внезапно выскочивший из толпы польский революционер с револьвером в руке имел все шансы достигнуть успеха, но божественное провидение решило иначе - все пули прошли по касательной, испортив одежду и лишь одна, чуть-чуть зацепила кожу левого плеча. Видимо неудачливый убийца очень нервничал, из-за чего его руки дрожали. Иного объяснения произошедшему чуду Саша не видел.

Вдруг в этом полумраке скрипнула дверь, вырвавшаяся цесаревича из погруженного в себя состояния. Александр обернулся и увидел в дверях Павла Георгиевича:

- Паша, что вы не спите? Уже далеко за полночь.

- Ваше императорское высочество, дел много, да и не мог вас оставить. Вы же после последнего покушения практически все ночи проводите в кабинете, не смыкая глаз. Что с вами случилось? Вы не подумайте ничего дурного, но за вас много людей переживают. Я уже не знаю, куда девать письма с пожеланиями скорейшего выздоровления.

- В самом деле? - Совершенно постным тоном спросил Александр.

- Да. После того, что произошло на Уложенной комиссии, для простых людей вы стали как в свет в окошке. По крайней мере, те, кого посвятили в происходящее. На ваше имя в канцелярию ежедневно приходят сотни писем. Честно говоря, я не понимаю, что с ними делать. Многие из них так написаны, что нет никакого смысла на них отвечать. Люди за вас переживают и волнуются.

- Видимо не все. Знаете, Паша, мне очень тошно. Мне хочется в отпуск. Поехать куда-нибудь в глухую Сибирь. Или на Алтай. Погулять по горам, подышать свежим воздухом.... Я устал, Паша. Очень устал. Десять лет кряду я работаю, чтобы возродить величие этой, потерявшей всякие жизненные ориентиры страны, а воз и ныне там.

- Ну что вы такое говорите?

- Кстати, что вы в дверях стоите? Проходите. Садитесь.

- Ваше императорское высочество, я не могу говорить о десяти годах, но все что я видел из сделанного вами поразительно!

- Полно вам, это бессмысленная лесть. Я же отлично вижу реальное положение дел. Вспомните, с каким боем вся верхушка отечественного дворянства встала против новых законов. Эти молодцы решительно не хотят ничего менять. А внизу, в самом низу этой гигантской государственной пирамиды, жизнь с каждым днем становится все хуже и хуже. И черт бы с ней, по большому счету. Я не святой благодетель. Но ведь это напряжение, в конце концов, разнесет страну вдребезги. Да так, что кровью будет залито все. Представьте Великую Французскую революцию только с русским размахом. Вся страна окажется в кровавом крошеве. А эти... а... - цесаревич махнул рукой и уставился в окно печальным взором.

- Но вы же, все-таки смогли многое сделать.

- Что с того? Знаете, пропасть можно или перепрыгнуть, или не перепрыгнуть. Полумеры в нашем случае невозможны. Или выйти из того пикирования, в которое вошла наша страна или потерять ее окончательно, разбившись о скалы. Немножко беременными не бывают.

- А что такое пикирование?

- Снижение летательного аппарата в горизонтальной плоскости с углом наклона более тридцати градусов.

- Эээ...

- Вы не читали трудов по воздухоплаванию? Зря. Эти вопросы очень перспективны и интересны. Впрочем, кто именно ввел этот термин, я не помню. Да и неважно это в нашем случае. - Александр взял небольшую паузу, в ходе которой ненадолго задумался. - Те десять лет, что прошли с момента осознания миссии, я работал как проклятый. Причем, хочу отметить, имея самые лучшие в империи условия. Но за столь значительный промежуток времени так ничего толком и не было сделано. Десять лет коту под хвост. Да, я смог добыть огромное количество денег, войдя в сотню самых богатых людей планеты. Но какой с этого толк? Паша, посмотри вокруг - что изменилось? Никаких серьезных структурных изменений. Петр в куда худших условиях смог за те же десять лет сделать намного больше.

- А причем тут Петр Алексеевич?

- Притом, что задачи у нас аналогичные. Перед нами лежит сгнившая на корню, отсталая страна, элита которой просто не готова к тому, чтобы собрать всю свою волю в кулак и совершить качественный рывок вперед, поведя за собой остальных. Да что элита, вот возьми простого человека, что он хочет? Чтобы все было привычно, как раньше, когда трава была зеленей, а деревья выше. Лишь бы ничего не менялось! А что у нас было? Да ничего не было, и нет! Орда голодных и неграмотных крестьян и все. Это единственное наше богатство и достояние. Более у нас на данный момент нет ничего, понимаешь Паша, ничего! Ни промышленности, ни сельского хозяйства, ни вменяемой финансовой системы, ни упорядоченного законодательства, ни нормального образования, ни науки. У нас ничего нет! Вообще! - Александр так распалился, что лицом покраснел и, практически, кричал. - А они еще выступают, говорят о каких-то там традициях и чести. Какие традиции? Какая честь? К чертям собачим такое наследие предков, если оно довело нас до такой жизни! - Саша закончил эту тираду, смотря дикими глазами на Дукмасова, после чего отвернулся, замолчал и уставился в окно.

- Ваше императорское высочество, мне кажется, вы сгущаете краски... - цесаревич никак не отреагировал на эту реплику, продолжая смотреть в темноту ночи. - Может, чаю?

- Пожалуй.

Павел Георгиевич тихо удалился, оставляя цесаревича наедине с собой. Обстоятельства довольно регулярного бдения ночью самого Дукмасова из-за большого объема работы сказались, а потому получилось достаточно быстро организовать доставку в кабинет Александра все необходимое для чаепития. Особым разнообразием 'закуски', правда, не отличались в связи с неурочным часом, однако, выбрать было из чего.

Пили не спеша и задумчиво. Саша сосредоточенно смотрел куда-то вдаль, так, будто стен вокруг и не было. Павел же, чуть скосив глаза, наблюдал за цесаревичем и методично, но аккуратно хрустел баранками, стараясь не отвлечь его от рассматривания чего-то очень важного где-то там, за стенами. В конце концов, после, наверное, пяти минут молчания Александр продолжил.

- Вот ты говоришь, что я сгущаю краски. Почему ты так считаешь?

- Ваше императорское высочество, я не очень разбираюсь в политике, поэтому мне сложно судить о ситуации в целом, - Дукмасов несколько смутился, оказавшись неготовым к подобному вопросу.

- То есть, ты просто из вежливости подобное говоришь? Дескать, все будет хорошо и так далее? Обычная лесть... - Последние слова Александр сказал очень тихо, рассматривая чаинку, плавающую в кружке.

- Нет! Это не лесть! Я же вижу, что вы делаете! Как все меняется вокруг вас. В крупном, глобальном масштабе я не могу судить, так как не знаю, что там происходит, а в рамках отдельно взятой Москвы, вы уже совершили чудо. - Дукмасов несколько возбудился и раззадорился из-за того, что Александр его назвал льстецом, которым он никогда не был. Это Павла зацепило. Однако сам цесаревич лишь хмыкнул, достал из ящика стола плотную папку зеленого цвета на веревочных завязочках, и передал ее адъютанту.

- Вот, можете ознакомиться, Павел Георгиевич, - тот удивленно посмотрел на Александра, хотел было что-то сказать, но передумал, и молча стал возиться с завязками картонной конструкции.

Папка оказалась уникальной. Александр собирал в ней сухую выжимку по своим бухгалтерским и стратегическим заметкам, включая разведывательную информацию и воспоминания. Битый час Павел Георгиевич увлеченно рассматривал листочки, написанные твердым почерком Его императорского высочества и которые, вероятно, до сего момента никто не видел, кроме самого Александра. Конечно, цесаревич рисковал, показывая еще одному человеку столь важные документы, однако, запомнить что-то значительное из материалов, предоставленных ему для чтения он вряд ли смог. То есть, риск был невелик.