Один вечер в Амстердаме - Алёна Белозерская

Алена Белозерская

Один вечер в Амстердаме

Часть первая

Глава 1

Рита проснулась оттого, что очень хотела пить. Во рту пересохло, дыхание было горячим, и создавалось впечатление, будто язык прилип к нёбу. Она пошевелила онемевшими плечами и зажмурилась от подкатившей к горлу тошноты. Видимо, вчера с Костиком они превзошли самих себя в количестве принятого внутрь спиртного. А может, еще что-нибудь добавили сверху? Кажется, Костик, известный любитель новых ощущений, предлагал понюхать, а она отказывалась. На этом моменте воспоминания Риты о прошедшей вечеринке заканчивались. Она не могла восстановить в памяти, как провела остаток ночи и, главное, как добралась домой.

Аккуратно поднявшись, так, чтобы резкими движениями не потревожить и без того ноющее тело, Рита прошла в ванную и жадно напилась воды. Потом ополоснула шею и лицо и снова вернулась в постель. Только в этот момент она заметила, что в комнате царит полумрак, несмотря на то, что время уже давно перевалило за полдень. Маловероятно, что Рита сама задвигала шторы. В таком опьянении, в котором она находилась, думать о комфортном утре и о том, чтобы солнце не потревожило сон, она явно не смогла бы. Значит, это сделал тот, кто встречал ее. Сердце тревожно заныло в груди. Если этим человеком был отец, то ей крайне не повезло. Рита помнила их последнюю ссору, когда она, смелая от выпитого алкоголя, выкрикивала оскорбления за то, что он смеет указывать ей, как жить. Также помнилась боль от пощечины и наказание за наглое поведение. От мыслей об отце голова разболелась еще больше. Рита посмотрела на часы. Два часа. Отец в офисе, приедет домой не раньше шести. Значит, нужно исчезнуть до того, как он вернется.

Поднявшись с постели, Рита подошла к зеркалу. «О господи!» – вырвалось у нее. Опухшее лицо с толстыми, набрякшими веками, бледные щеки, покрывшиеся непонятного цвета пятнами, всклокоченные волосы и тощее дрожащее тело. Все это одновременно вызывало и жалость, и отвращение. Рита показала незнакомке, которая осуждающе смотрела на нее из зеркала, неприличный жест рукой, со вздохом присела у стены, уткнулась лбом в худые коленки и расплакалась. Такой ненависти к себе, как в ту минуту, она еще не испытывала. Впрочем, она всегда болела после обильной выпивки. Но раньше от чрезмерной дозы алкоголя страдало лишь тело, теперь Рита ощущала, что физическая боль не идет ни в какое сравнение с теми муками, которые испытывает душа. Стыд за потерю контроля над собой смешался с брезгливостью от увиденного в зеркале, к ним же добавились сожаление и страх. Итогом той бури чувств, которая бушевала в Рите, было отчаяние. Оно охватило ее всю без остатка, безжалостно пульсировало внутри головы, напоминая, что Рита зашла слишком далеко. Его яд насквозь пропитал душу, однако телефонный звонок, позволивший переключить внимание с самобичеваний на телефонный аппарат, свел все внутренние воспитательные мероприятия к нулю. О жалости к себе и стыде забылось, едва Рита увидела на дисплее имя звонившего.

– Костик, – прохрипела она в трубку, – что мы вчера творили? Мне так плохо, что я языком шевелить не могу.

– Действительно плохо?

– Очень, – Рита облизала горячие губы. – Ты в курсе, кто меня домой привез?

Костик засмеялся в трубку, и Рита болезненно сморщилась от этих громких звуков.

– Ирма. Забыла?

– Вот черт! – Рита в ужасе прикрыла ладошкой рот. – Все, Костик. Мне полный… – выругалась она.

– Не ной, – отмахнулся Костик. – И без того голова болит. Между прочим, то, что может устроить твой отец, стыдливо меркнет рядом с экзекуцией, которую мой родитель привел в исполнение нынешним утром.

– Ты еще жив? – хихикнула Рита.

Костик не стал отвечать на глупый вопрос, лишь пробурчал, что ждет Риту в их кафе на Невском через два часа. Забыв о душевных муках, которые еще несколько минут назад решительным штурмом вынудили ее дать обещание измениться, Рита беззаботно размышляла о предстоящей встрече с Костей Маховым и о том, как они проведут надвигающиеся выходные. Единственное, что омрачало веселость, – это мысль об Ирме, любовнице отца, которая доставила ее домой в бессознательном состоянии. Как та могла узнать, в каком из клубов они с Костиком зависли? Хотя, зная эту пронырливую сучку, можно было предположить, что она намеренно следила за Ритой, чтобы в очередной раз выставить перед отцом в дурном свете.

Как всегда при воспоминании об Ирме, Риту затрясло от ненависти. И все же она не могла не признать, что ее предположение лишено разумности. Вряд ли Ирма опустилась бы до того, чтобы неотступно следовать за ней по клубам. Нет, Ирму невозможно было представить входящей в подобное заведение. Аристократичная госпожа Пейве, обладающая таким высоким уровнем чувства собственного достоинства, что могла пошатнуть уверенность самой королевы, – и в толпе пьяной, не контролирующей себя молодежи? Слишком неправдоподобно звучит. Внезапно Рита вспомнила, что сама звонила ей, противно хихикала в трубку, требуя, чтобы она забрала ее и Костика. Прошлый вечер начал складываться из разрозненных кусочков в целостную картину. Рита также вспомнила, что Ирма ничего не сказала в ответ на грубость, появилась в клубе спустя час и силой вытянула ее, отчаянно брыкающуюся, на улицу. Потом она что-то говорила, но Рита, как ни пыталась, не смогла воспроизвести ни слова из той обличительной тирады, которая сопровождала ее по дороге домой. А может, Ирма молчала и это воспаленное сознание Риты хотело думать, что ее ругают? По крайней мере, тогда появился бы еще один повод ненавидеть будущую мачеху.

Отмахнувшись от мыслей об Ирме, Рита приняла холодный душ. Быстро высушила короткие волосы, натянула джинсы и легкую футболку и выглянула в коридор. В квартире было тихо. И все же, соблюдая осторожность, Рита неслышно направилась к выходу. У кабинета отца она остановилась и прислушалась. Насторожил тот факт, что дверь была распахнута настежь, словно для того, чтобы иметь возможность видеть тех, кто проходит по коридору. Рита заглянула внутрь, шепча про себя молитву, чтобы отца в кабинете не оказалось. Наверное, Бог в это время занимался чем-то более важным, так как просьбы не услышал. Нервно сглотнув, Рита уперлась взглядом в лицо отца, который без каких-либо эмоций наблюдал за попыткой дочери незаметно сбежать из квартиры.

– Ночью ты была гораздо смелее, – сказал Павел Войтович и указал рукой на диван, не приглашая, а приказывая присесть.

Рита не посмела ослушаться, села на краешек и кротко взглянула на отца. Он также молчал, лишь задумчиво поглаживал рукой подбородок.

– Рита, что происходит? – наконец спросил он, подавшись вперед, словно пытался увидеть ответ в лице дочери задолго до того, как она начнет оправдываться.

Рита прикусила нижнюю губу, запрещая словам вырываться наружу. Что бы она ни сказала, все будет звучать не в ее пользу. Поэтому лучше молчать и ни в коем случае не вступать в конфронтацию. Пусть уж лучше отец накричит на нее, выпустит пар. После этого можно будет всплакнуть, пообещать, что подобная выходка была последней, и со спокойной душой мчаться на встречу с Костиком.

– Мне стыдно за тебя, – сказал отец. – То, что ты устроила ночью, что наговорила Ирме и мне…

– Ой, хватит! – слова слетели с губ раньше, чем Рита успела сдержаться. – Только ее не вмешивай!

Отец усмехнулся.

– Не нравится слушать? – Он приподнял бровь. – А мне было противно смотреть, когда ты, пьяная, валялась в коридоре, потом ползла в свою комнату, по пути оскорбляя женщину, которая привезла тебя домой. Не смотри таким щенячьим взглядом. Поверь, это трогательное выражение лица не вызывает у меня умиления.

Рита опустила плечи, поняв, что прежние уловки на отца не подействуют и что тот не на шутку зол. Значит, можно расслабиться, перестать разыгрывать раскаяние и насладиться ссорой.

– Бедная Ирма, – надула она губы. – Мне очень жаль, что я обидела свою будущую мамочку. Что я ей сказала? Напомни! Ой! Я сама вспомнила. «Похотливая сучка», «прибалтийский тормоз» и, кажется, еще «любительница престарелых кобелей».

– Уймись, – отец повысил голос, и Рита немедленно замолчала. – Моя личная жизнь тебя не касается. Я свободен и имею право вступать в отношения с тем, с кем пожелаю. Более того, я не хочу выслушивать гадости о женщине, которая находится рядом со мной. Ни ее возраст, ни то, по каким причинам она выбрала меня, не имеют к тебе никакого отношения.

– Она тебе в дочери годится!

– Значит, тебя это волнует? – спросил Войтович, вышел из-за стола и остановился напротив Риты. – Солнышко, я не монах. Мне сорок восемь, и я…

– Я не желаю…

– Нет, ты выслушаешь, раз упрекнула меня в том, что я все еще хочу жить. – Войтович присел на мягкий подлокотник и обхватил Риту за плечи. – То, что Ирма молода, безусловно, льстит мне, но ее возраст – не главное в наших отношениях.