Гончаров - Владимир Мельник

Владимир Мельник

ГОНЧАРОВ

От автора

Литературная судьба Ивана Александровича Гончарова (1812–1891) с самого начала складывалась счастливо. Со дня выхода его первого романа «Обыкновенная история» (1847) русской читающей публике стало ясно, что в литературу пришёл писатель-классик. Высота идеала, простота и глубина замысла, прозрачность композиции, необычайно лёгкий и чистый язык, мягкий и ни с кем не сравнимый в русской литературе юмор, безошибочный художественный вкус, неторопливо и тщательно обдуманные, отлежавшиеся в душе и памяти, как бы в бронзе отлитые картины жизни, завершённость художественной формы — всё говорило о том, что в ряду первых имён русской литературы появилась новая звезда. С тех пор солидная литературная репутация Гончарова никогда не подвергалась ни малейшему сомнению. Более того, после выхода «Обломова» и «Обрыва» стало понятно, что Гончаров своими романами положил основание школы русской романистики, став родоначальником русского классического социально-психологического романа. Сразу после смерти романиста одна из петербургских газет писала: «По широте замысла и исполнения, по художественной ясности и пластичности изображений, Гончаров едва ли имеет себе равного в нашей литературе, — да, может быть, не столько в нашей, но и вообще в новейшей литературе европейской». Широта замысла и исполнения… И это после «Войны и мира», «Братьев Карамазовых»! Не преувеличение ли? Удивительно, но факт: чем далее отодвигается от нас литературное явление под названием «Гончаров», тем более и более растёт вес этого имени в мире. Вдумчивый и тонкий критик И. Анненский констатировал на переломе веков: «Имя Гончарова цитируется на каждом шагу, как одно из четырех-пяти классических имен, вместе с массой отрывков оно перешло в хрестоматии и учебники; указания на литературный такт и вкус Гончарова, на целомудрие его музы, на его стиль и язык сделались общими местами. Гончаров дал нам бессмертный образ Обломова». Да, Обломов — поистине наш национальный, почти фольклорный герой. В этом художественном создании Гончарова отразилось всё лучшее, что есть в русском человеке, но и всё, что в нём есть слабого. Тому, кто хочет узнать поближе русского человека, следует вглядеться не в Онегина, не в Пьера Безухова, не в Раскольникова, а именно в Илью Обломова. Наш оригинальный мыслитель В. Розанов верно подметил: «Нельзя о русском человеке упомянуть, не припомнив Обломова… Та «русская суть», которая называется русскою душою, русскою стихиею… получила под пером Гончарова одно из величайших осознаний себя, размышлений о себе… «Вот наш ум», «вот наш характер», вот резюме русской истории».

Несмотря на то что в последний период своей жизни романист уничтожил значительную часть своего архива,[1] творческое наследие Гончарова впечатляет жанровым многообразием и новаторством: три бессмертных романа («Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв»), неподражаемое, несомненно лучшее в мировой литературе описание кругосветного плавания («Фрегат «Паллада»»), живые и увлекательные воспоминания («На родине», «В университете»), вошедшие в хрестоматии критические и публицистические статьи («Мильон терзаний», ««Христос в пустыне». Картина Крамского», «Нарушение воли» и др.), драматическая и очень содержательная человеческая, писательская и общественная исповедь («Необыкновенная история»), своеобразный опыт платоновского «диалога» («Литературный вечер»), многочисленные и каждый раз вырастающие на иной жанровой основе очерки («Иван Савич Поджабрин», «Слуги», «Уха» и др.), наконец, письма, в которых видна не только «бездна содержания», но и законченные литературные миниатюры. Далеко не всё ещё изъято из архивов, найдено, опубликовано. Гончаров ещё не весь дошёл до нас, он явно «перележал» в архивах, и лишь теперь, когда готовится 20-томное академическое собрание его сочинений и писем, он начинает открываться нам во весь рост своей громадной, поистине эпической личности.

Для своих современников Гончаров как личность был тайной за семью печатями. Он производил впечатление столь равнодушного ко всему человека, что было непонятно, откуда берутся его свежие, волнующие, полные не только мудрости, но и глубокой, тревожащей, порою ностальгической любви картины и образы. Современники писателя отмечали: «Иван Александрович признан сухим, чёрствым эгоистом, уравновешенным педантом, мелочным рабом своих капризов и т. п. Таков Гончаров в представлении большинства современного нам общества».[2] Романист не любил говорить о себе, своих взглядах и идеалах, предпочитая молчать или в крайнем случае отшучиваться, не пуская в свою душу никого постороннего. Открывался он только близким друзьям. Вот почему так часто, так много ошибались на его счёт люди. А. Я. Головачева-Панаева[3] рассказывает, что И. С. Тургенев, вечный оппонент Гончарова, после выхода в свет «Обыкновенной истории» взялся со всех сторон «поштудировать» Гончарова и пришел к убийственному заключению, что он — в душе чиновник, что его кругозор ограничивается мелкими интересами, что в его натуре нет никаких порывов, что он совершенно доволен своим мизерным миром и его не интересуют никакие общественные вопросы, он даже как-то боится разговаривать о них, чтобы не потерять благонамеренного чиновника. «Такой человек далеко не уйдет, — посмотрите, что он застрянет на первом своем произведении!» Ошибся и Ф. М. Достоевский, который назвал его однажды человеком «с душою чиновника, без идей и с глазами вареной рыбы, которого Бог будто насмех одарил блестящим талантом». Автор «Обломова» был родом волжанин. Скрытность в его характере соседствовала с изумительной глубиной. Чтобы узнать его личность, в неё нужно очень долго вглядываться: таковы были свойства его скрытой натуры. Он совсем не был равнодушным человеком и однажды признался: «Природа мне дала тонкие и чуткие нервы (откуда и та страшная впечатлительность и страстность всей натуры): этого никто никогда не понимал».[4] Настоящее лицо Гончарова раскрывается только в письмах к самым близким людям. В письме к С. А. Никитенко[5] он раскрывает драму своей личности, перед нами — нежная и незащищённая душа: «Представьте себе… донкихотскую борьбу лет тридцать с жизнию, представьте при этом и идеальное, ничем не сокрушимое направление, представьте беспрерывное падение, обман за обманом, охлаждение за охлаждением, антиидеальные столкновения в внешней жизни и такое же отчаянное ни в чем удовлетворение в жизни внутренней, и в этой борьбе вся жизнь. Другие называют все это романтизмом, мирятся с жизнию, как она есть — и с чем же мирятся? Если б они мирились на основаниях религиозных, высоконравственных… — тогда бы я тотчас же согласился с ними… а то они мирятся с ее маленькими, пошленькими благами — и вне сферы этих благ ничего не признают и никогда из нее не выглядывают, а кто выглянет, того называют романтиком и мечтателем. Вот что составляет и будет составлять вечную мою тоску. Если я романтик, то уже неизлечимый романтик, идеалист». Этого романтизма в душе скрытного Гончарова не замечали случайные наблюдатели. Почти сразу же после смерти писателя критик Ю. Говоруха-Отрок сделал жестокий, равнодушный и в корне неверный вывод о мировоззрении и характере Гончарова: «Он был доктринёр-западник, но западник довольно узкий… своим романтизмом — понимая это слово в очень широком значении — европейская цивилизация прошла мимо Гончарова… «Гамлетовские вопросы» не коснулись его».[6]