Поющая для Зверя - Лали Та

Поющая для Зверя

Лали Та

Глава 1

Ошейник с железными заостренными шипами жжёт шею так, что хочется выть от боли. Я пытаюсь хоть чуть-чуть оттянуть его, чтобы иметь возможность нормально вдохнуть, но только раню себе пальцы.

— Шевелись, шлюха! — огромный мужик, от которого дико прёт потом и нечистотами дергает за цепь, и я валюсь плашмя на песок. — Поднимайся тварь! — орет, а глаза наливаются кровью. — Поднимайся, или я тебя так хлыстом отхожу, что превратишься в кровавое месиво!

А я не могу двинуться. Все тело сковало судорогой и ужасом. В рот, нос и уши забился песок, а глаза я и вовсе не могу открыть. Желтое марево везде, оно ослепило меня, и сквозь дымку я вижу только его кривые голенища, обтянутые рваными кожаными сапогами.

— Я сказал поднялась! — взвизгивает и дергает меня на себя.

Я хриплю, чувствуя, как хрустят кости. Еще чуть-чуть и он просто убьет меня. Поломает шею и позвоночник.

Ну и пусть…

Ужасная мысль приходит мурашками по телу.

Мне большего нечего ждать от жизни. В лучшем случае меня купит какой-нибудь жирный ублюдок, чтобы трахать, когда вздумается. А в худшем, меня поимеют все тюремщики лаборатории Колдора, прежде чем отправить на эксперименты. А там не выживают. О, нет. Только не алияды. Они прокопают моё тело насквозь, чтобы отыскать остатки дара.

Моя судьба поломана. Я больше никто. Рабыня, которую продадут как скот на черном рынке.

Жуткий мужик продолжает извергать на меня поток грязной брани, пока я валяюсь в песке, мечтая умереть на месте. Люди безразлично снуют вокруг, изучая живой товар в клетках.

Невольничьи рынки это что-то вроде зоопарка. Только на цепи сидят люди. Все: старики, женщины, дети и мужчины. Их свозят сюда бог знает откуда: с порабощенных территорий, или просто крадут из собственных домов. И среди них я. Такая же безродная, с отобранным именем, преданная и покинутая своими родными.

— Встала, бл**ь!!! — мужик окончательно вышел из себя, дергая на себя и провозя меня по земле, оставляющей глубокие царапины на белой коже. Я задыхаюсь от жгучей боли, затопляющей уже все мое существо.

— Что такое, Атон? — глубокий голос внезапно прерывает гомон голосов вокруг и самого жуткого типа, пытающегося меня поднять.

— Тащу вот, — рычит он, но тон сбавляет. — Эта сука не хочет подниматься на ноги.

— Я посмотрю.

Прохладные пальцы приподнимают меня за подбородок, и я едва ли не взвываю от облегчения. Жуткое марево раскалённого полуденного Колдора убивает меня.

Я не вижу лица мужчины, обращенного к солнцу, даже с трудом продирая глаза. Его голова укутана черным платком, закрывающим нос и рот. Только желтые, словно у тигра, глаза взирают на меня из-под длинных ресниц.

— Почём продаешь? — спрашивает, а у меня все внутри трясется от бешенства.

Да кем он себя возомнил?!

Я — Аиша фан Дормейская, дочь Сархада, правителя планеты Альхаир. И он спрашивает… «почём»?!

Я просто в дурном сне. Это все не может происходить на самом деле…

Меня начинает разбирать истерический смех. Выглядит, должно быть, жутко, потому что оба мужчины смотрят на меня, хмурясь.

Еще бы! Девушка, валяющаяся в пыли, с потрескавшимися в кровь губами и спутанными лохмами волос смеется им в лицо.

Тот, которого зовут Атон приходит в себя быстрее:

— Да у этой бабы не все дома. Понятно, почему мы ни звука из нее выбить не смогли.

— Немая? — хмуро уточняет мужчина в повязке, и мой мучитель кивает. — Пятьдесят серебряников, — это уже выпрямляясь.

Пятьдесят серебряников… Вот значит, какова моя цена на рынке рабов… Это меньше стоимости одного платья, которые мне привозили на Архаир.

— Не отдам меньше одного золотого, Зох, — упирается Атон. — Она с молотка уйдет дороже.

— Уверен? — хмыкает Зох. — Ты посмотри на нее, мало, что немая, у нее ее нрав дикий.

И они синхронно переводят взгляды на землю, где до сих пор лежу я, упираясь ладонями в песок.

— Максимум, что светит, — продолжает Зох, — это продажа ее в лаборатории Колдора, — я все внутренне вздрагиваю, — а они там скупают рабов по цене мяса, если не дешевле.

Уж не знаю, что именно они видят в моих глазах, но Атон вдруг хмурится, явно недовольный тем, что Зох, похоже, прав.

— Шестьдесят, — цедит он сквозь зубы, глядя на меня с ненавистью.

— По рукам!

Зох отдает Атону кожаный мешок, в котором звенят монеты, и взгляд работорговца тут же становится масляным. Он отдает поводок новому владельцу, и тут же забывает про меня, растворяясь в толпе.

— Ну, же, поднимайся, — Зох подтягивает меня на ноги за локоть, но я вырываюсь, гневно смотря на него. — Ого! Так ты благодаришь своего спасителя? — не вижу его губ, но слышу усмешку в голосе.

«Катись ты к дьяволу со своими благодеяниями, проклятый рабовладелец!» — выкрикиваю все это, но запоздало вспоминаю, что голос больше мне недоступен и хватаюсь пальцами за горло.

— Что ж, похоже мне повезло, что ты немая, — веселится мужчина. — Судя по выражению твоего лица, я получил не меньше трех проклятий. Пошли.

Тянет меня за поводок, но я упираюсь босыми ногами в песок, взрывая его от усилий.

— Послушай, — он оборачивается и в глазах блестит угроза, — я не собираюсь с тобой нянчится. Пойдешь по доброй воле, или я потащу тебя за собой силой, а ты будешь волочиться сзади, сдирая кожу о камни. Ты этого хочешь, м?

Приближает лицо к моему, но я только крепче сжимаю губы и хмурю брови.

Зох вдруг проходит глазами по моему лицу внимательнее, и голос приобретает бархатные тонки:

— А ты красивая… Если отмыть.

Нет! Только не это! Чего я точно не потерплю, так это того, чтобы меня насиловал какой-то незнакомый мужик.

Забывая о поводке в его руках, я бросаюсь прочь, но успеваю преодолеть всего несколько метров, прежде чем ремень натягивается до предела, и я больно валюсь на земь, ударяясь спиной и затылком.

Звездочки плещутся в глазах, когда перед моим лицо появляется грубая обувь Зоха.

Он присаживается на корточки и внезапно хватает меня за подбородок, направляя лицо вправо.

— Видишь это? — его голос спокоен, но я чувствую, что он уже на пределе. — Знаешь, что это такое, маленькая рабыня?

И я рассматриваю грубо сколоченное из досок возвышение, куда по одному выводят замызганных грязью людей.

— Это аукцион рабов, девочка. И такие как ты, — он сильнее сжимает мою челюсть так, что я слышу