Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев

Деревенская повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Богато село Устье-Кубинское. Во всей Вологодчине одно такое село. Пять церквей, казёнка, много шинков. Торгашей-лабазников, купцов и перекупщиков — не один десяток. Дома у них построены долговечные, в два этажа, с мезонинами, с террасами, с магазинами-подвалами, а ворота в магазины кованные железом и на два широких раствора. В переулках собачьи будки, а около торговых рядов и около казёнки и казематки — три будки полицейских.

Базарные дни в селе зимой по пятницам, летом — по воскресеньям. Раз в году, на Иванов день, — ярмарка. Тысячи гуляющих, глазеющих, сотни торговых людей заполняют тогда улицы и переулки в Устье-Кубинском.

Наряд полиции в ярмарку усилен. Ещё накануне съезжаются урядники и стражники из Заднего села, из Старого, из Нового, из Закушья и Уфтюги. Из Заболотья приезжает становой. Из Кадникова — сам уездный исправник.

Волостной старшина за три дня перед ярмаркой собирает сотских, десятских, толкует им, как надо следить за порядками в ярмарочные дни, как ловить воров и помогать полиции таскать пьяных в надёжное место. А если кто из ссыльных и зимогоров будет заподозрен в непотребных словах и делах против государя, то таких доставлять, в целости или в избитом виде, прямо в волостное правление, — там разберутся.

…По всем просёлочным и трактовым дорогам на ярмарку тянутся конные и пешие, бесконечными вереницами. Одна из прямых дорог, через Лебзовское болото, — в летнюю пору не пропускает ездоков. По хворосту и валежнику, по зыбкому торфу и мшистым кочкам, поросшим голубикой и морошкой, прыгают на босу ногу пешеходы. Идут они на ярмарку из далёких деревень, сёл и хуторов. Идут нарядные, в цветных платьях и вышитых узорчатых рубахах, разодетые, как на великий праздник; идут себя показать, на людей посмотреть, чтобы потом до следующей ярмарки, было о чём посудачить.

Пожилые пешеходы обуты в сапоги, парни — в штиблеты, девки — в полусапожки с резиновыми растяжками; на многих, несмотря на июньскую жару, блестят галоши.

Подходя к Лебзовскому болоту, пешеходы начинают скучиваться. Садятся в густую траву на кочки, разуваются. Обтирают травой пыль с обуви и, босые, приступом берут болото. Редко кому удаётся благополучно пройти по валежнику, по кореньям, затянутым трясиной, — пройти и в кровь не разбить ноги. Да что ноги?! Лишь бы обутка осталась целёхонька. Ноги не купленные, заживут, а вот обутка — её каждый год не купишь…

Ремесленный народ — кустари-сапожники, роговых дел мастера, бондари, горшечники-гончары, рыболовы, кожевники, охотники и люди других промыслов — заселяют усть-кубинские, уфтюжские и окрестных волостей деревни.

От ремесла, перепродажи и скупости богатеют наиболее ловкие из кустарей. Две больших трактовых дороги тянутся из глубины северной к Устью-Кубинскому: одна — мощёная, прямая — проходит от Томаши через Заднее село, другая — извилистая, с буераками — дорога из Уфтюги через владения помещика Межакова. Дороги разные, и люди по ним пробираются на ярмарку одни на других не похожие. По Заднесельскому тракту в тарантасах на упитанных, в наборной сбруе, лошадях, торговцы, перекупщики-прасолы едут с возами всякой снеди. А с Уфтюги — люди так себе, непривлекательные, на скрипучих двуколках, на клячах в драной упряжи. И товарец уфтюжане везут на ярмарку дешёвенький: грабли, топорища, доски ольховые для приезжих владимирских богомазов, пестери, шайки, вёдра, дёготь, смолу, рыжики прошлогодние; грош цена этому товару.

Не таким добром красна и богата усть-кубинская ярмарка. Далеко гремит она торговлею местного и приезжего купечества. Баржи, гружённые белой мукой и пшеном, приводят пароходы из Рыбинска — изворотливому богачу-миллионеру Никуличеву.

Немец Цуккерман, братья Круглихины, компания Красавиных и других торгашей от самого Саввы Морозова возами доставляют мануфактуру. Вологодские торговцы из «светлых рядов» — Свечников, Тихомиров, Семёнков — привозят в изобилии на ярмарку тонкие, дешёвые лодзинские ткани. Груды всяких лакомств, игрушек и разных безделушек мелкие торгаши привозят отовсюду.

На площади вокруг двух каруселей и по главным улицам — сплошь крытые парусиной ларьки и балаганы. Разукрашенные карусели блестят, сверкают в центре села. Около пожарного депо перед открытием ярмарки благочинный с дьячком и певчими служат молебен с водосвятием. Молящихся немного.

— Не время молиться, когда на уме двоится, — говорят приезжие купцы, но в жертве богу не отказывают, когда подходят к ним церковники и монахи за подаянием.

И сразу после молебна на вершину высоченного шеста взвивается красный с белым полотнищем ярмарочный флаг, и тогда прорывается ярмарочная плотина.

Пароходы на Кубине — «Коммерсант», «Отважный», «Герцог», «Братья Варакины» — долгими пронзительными гудками извещают об открытии ярмарки.

За рекой гудят свистки трёх лесопильных заводов: Рыбкина, Ганичева и Никуличева (лесопилка барона Граппа давно перестала гудеть, навсегда замолкла; её закрыл незадачливый хозяин, не выдержав конкуренции усть-кубинских заводчиков).

Как только взвился над селом флаг, сразу всё вдруг ожило, зашумело, загудело и закрутилось в ярмарочном водовороте. Настежь раскрылись магазины, ларьки и балагану. Обе карусели под звуки бубнов, тальянок и шарманок словно пустились в пляс.

В шуме и гомоне то и дело раздаются заманивающие выкрики торгашей и приказчиков:

— Любая вещь пять и десять копеек!

— Дёшево мотаем, домой поезжаем!

— Смоленские хитрости! Продаю смоленские хитрости, — кричит длинный верзила в полосатом, нарочито приметном балахоне. У верзилы в руках корзина с детскую зыбку переполнена таинственными разноцветными пакетиками. — Пять копеек, только пять! Смоленские хитрости — счастье для всех!.. А ну, сами подходите и других, подводите!

Падкие до «счастья» покупатели сначала недоверчиво переглядываются и пережидают, кто бы первый начал. Ведь пятак — не малые деньги. Наконец кто-либо решается разориться на пятак и, отвернувшись, чтобы не посмеялись над ним, с утайкой вскрывает пакет, а в нём… две щепочки, склеенные смолой, — вот и вся «смоленская хитрость».

А жулик в балахоне, проталкиваясь сквозь толпу, шагает дальше и кричит, как попугай, одно и то же:

— Смоленские хитрости! Пять копеек счастье для всех! Смоленские хитрости!..

На дрогах пузатый крашеный бочонок. Рядом дородная, краснолицая хозяйка в нарядной кофте, бусы в шесть рядов, белый передник вышит петушками и козулями. Отмахиваясь платком от назойливых мух, она выкрикивает заученные слова:

— А вот кому сбитень? Не тёплый, не горячий, в аккурат подходячий! Кому сбитень? С моего сбитня голова не болит, ума-разума не вредит. Пил его дядя Назар и хвалил на весь базар. А вот кому сбитень?!.

В ярмарочной сумятице почти незаметен узкоглазый, будто больной желтухой, невинно улыбающийся японец. В его крохотном