Незримый фронт - Марк Ланской

Незримый фронт

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В эти дни телеграф работал с двойной нагрузкой. Был конец апреля и, как всегда перед праздниками, в Ленинград заранее шли тысячи поздравлений — родным, друзьям, знакомым.

Разносчица телеграмм Зина Ломова с утра бегала по лестницам многоэтажных домов.

В семь часов вечера Зина вошла во двор старого дома на набережной Мойки. Она свернула в подъезд налево, перешагнула через три ступеньки и остановилась на площадке первого этажа. Сюда выходили две двери. На одной висела эмалированная табличка: «Дворник», на второй — номерок: «35».

Зина перечитала адрес на телеграфном бланке: «…КВАРТИРА ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ БОНДАРЕВОЙ ЕКАТЕРИНЕ ПЕТРОВНЕ» и нажала кнопку звонка. Звонок задребезжал, но никто не откликнулся. Она снова позвонила.

Только сейчас Зина заметила, что дверь, у которой она стоит, не заперта и даже не захлопнута. Зина легонько потянула на себя дверную ручку. В расширившуюся щель она просунула голову, а пальцем снова нажала кнопку. Звонок теперь трещал над самым ухом. В темной передней никого не было. Звонок смолк. Зина прислушалась — в квартире ни шороха.

— Гражданка Бондарева! — крикнула Зина.

Ее голос потонул в глухой тишине. Зина вздрогнула и отшатнулась: ей вдруг стало страшно, и она выбежала во двор.

Во дворе было по-весеннему шумно. Расчертив мелом асфальт тротуара, из «класса» в «класс» перескакивали звонкоголосые девочки. В маленьком скверике, разбитом посреди двора, малыш во-флотском бушлатике шлепал по непросохшим лужам и шипел, изображая пароход. Кругленькая девчушка упруго, как мячик, подпрыгивала над быстро мелькавшей веревкой.

Зина улыбнулась своим страхам и пошла в контору домохозяйства.

Управхоз проделал все с самого начала. Он нажал кнопку звонка и, приоткрыв дверь, прокричал: «Екатерина Петровна!» Потом он строго откашлялся и побежал вызывать милицию.

Вскоре пришли двое в милицейской форме. У одного на погонах были лейтенантские звездочки, у второго — сержантские полоски. Лейтенант вошел в квартиру. Вышел он обратно не позже, чем через минуту, но лицо его изменилось, как после утомительной и бессонной ночи. Приказав сержанту никого на площадку не пускать, он увел управхоза и Зину в домовую контору.

— Убийство!

Это короткое и страшное слово, принятое дежурным по городу, уже через несколько секунд перелетело из первого этажа в третий, в четвертый, прозвучало в разных комнатах огромного здания на Дворцовой площади и заставило многих работников милицейского аппарата отложить в сторону текущие дела.

Поднялся из-за стола начальник Управления с генеральскими погонами на кителе.

Торопливо застегнул белый халат судебно-медицинский эксперт.

Накинул на шею ремешок фотоаппарата сотрудник научно-технического отдела.

Полковник милиции Василий Лукич Зубов выслушал по телефону донесение и вызвал гараж:

— Машину на площадь!

Как команды перед боем, передавались краткие распоряжения по телефонам отдела уголовного розыска:

— Автобус к подъезду!

— Глеб, едешь со мной!

— Филиппов, на выход!

Ни одного лишнего слова. Ни одной потерянной минуты. Произошло чрезвычайное происшествие: в городе появился убийца.

Оперативные работники, спускавшиеся по широкой лестнице Управления милиции, еще не знали кто убит и при каких обстоятельствах совершено тягчайшее преступление. Ясно было только основное условие задачи, к решению которой призывал их служебный и партийный долг — преступника нужно в кратчайший срок найти, обезвредить и наказать. Где бы он ни был, куда бы не скрылся, как бы не замел свои следы — он должен быть найден и схвачен как враг советского общества.

От здания милиции на Дворцовой площади одна за другой отъезжали машины.

После того как лейтенант побывал в квартире Бондаревой не прошло и десяти минут. Ни управхоз, ни Зина Ломова не успели еще ни с кем поделиться своими переживаниями, но жильцы дома уже догадывались о случившемся. Группы встревоженных людей толпились у подъездов, обменивались тут же возникавшими слухами и старались не слышать милиционеров, уговаривавших их разойтись.

Лейтенант подбежал к первому из въехавших во двор автомобилей. Приоткрыв дверцу, он вполголоса доложил обстановку полковнику, сидевшему рядом с водителем.

Полковник Зубов повернулся к сотрудникам, приехавшим вместе с ним.

— Соколов, со мной, — ровным, тихим голосом приказал он. — Управхоза и девушку с телеграфа допросит Сурин. Филиппов, поговорите с жильцами.

Зубов вышел из машины и направился к подъезду, охраняемому сержантом. На лестничной площадке полковника догнали капитан Соколов — сухощавый молодой человек в бобриковой куртке и русских сапогах, эксперт научно-технического отдела майор Прохоров и еще один сотрудник, державший на поводке красивую, сильную овчарку.

— Ведите! — приказал Зубов проводнику служебной собаки, распахивая дверь.

Из передней они попали в комнату, служившую, видимо, и столовой и кухней. Кроме дубового буфета и круглого обеденного стола, здесь стояла еще газовая плита, а над водопроводной раковиной висела полочка с кухонной посудой.

Неподалеку от стола, на полу, лежала женщина. Голова ее была прикрыта стеганным ватным одеялом. Откинутая в сторону правая рука застыла в судорожном жесте.

Овчарка медленно, словно раздумывая, ходила по квартире и принюхивалась к вещам. Из кухни-столовой она прошла во вторую комнату, где стояли кровать, зеркальный шкаф и большой сундук. Здесь на всем был отпечаток поспешного грабительского поиска. На ковре, устилавшем пол, на стульях и креслах валялись смятые, скомканные, чужой рукой брошенные платья, блузки, пиджаки… Меховая шапка, застрявшая на ребре сундука, помешала захлопнуться его крышке.

Будто догадавшись, наконец, чего от нее хотят, ищейка сосредоточилась, натянула поводок и пошла по невидимому следу. Из передней она вышла на площадку и потянула проводника во двор. Соколов последовал за ними.

В квартире Бондаревой не был еще сдвинут с места ни один стул, не тронут ни один предмет. В таком неизменном виде запечатлевает обстановку на месте происшествия самый точный и беспристрастный «глаз» — объектив фотоаппарата. Сколько бы времени ни велось затем следствие, какие бы нарушения обстановки не произошли в дальнейшем, фотоснимки, сделанные сегодня в доме на Мойке, останутся объективными и важными документами.

Майор Прохоров, уже сделавший несколько обзорных снимков, фотографировал теперь крупным планом наиболее выразительные детали. Судебно-медицинский эксперт — молодая женщина с черными пытливыми глазами — натянула на тонкие пальцы хирургические перчатки и склонилась над убитой.

Как только полковник Зубов переступил порог квартиры № 35, выражение его лица резко изменилось. Исчезло внешнее спокойствие, и в глубоких морщинах, обозначившихся на лбу, отразилась напряженная работа мысли.

Зубов не раз убеждался, как велико значение первого осмотра места происшествия. Самые обыкновенные вещи — немые свидетели преступления, могут дать ценнейшие показания. Нужно только уметь разгадывать их язык.

Шаг за шагом Зубов обходил комнаты, всматриваясь в окружавшие его предметы.

Вот обеденный стол. Он уставлен чайной посудой. В центре его раскрытая коробка с кондитерским тортом и сахарница. В одной из чашек осталось немного чая. Чашка необычная — большая, украшенная тонким китайским орнаментом. Золотой вязью тянется на ней надпись: «Дорогой мамочке в день шестидесятилетия». Три других, меньших по размеру и одинаковых чашечек, расставлены по окружности стола против трех отодвинутых стульев. Две из них полны до краев, третья чуть отпита. Около каждой чашки стоит десертная тарелка. Две из них пусты. На двух других лежат ломтики торта. Ломтик возле китайской чашки наполовину съеден; от второго ломтика откушен лишь самый краешек…

Правый глаз Зубова надолго прищурился. Крошечный осколок снаряда, разорвавшегося на улицах блокадного Ленинграда, ранил Зубова в тот момент, когда он выносил женщин из разрушенного дома. Осколок перебил какую-то мышцу над глазом. С тех пор полковник только привычным усилием воли поддерживал правое веко в нормальном положении. Когда же он задумывался и ослаблял контроль за своим лицом, веко опускалось и глаз казался прищуренным.

Зубов присел на корточки и со всех сторон осмотрел массивную шестигранную тумбу, на которой держался стол. Одну из полированных граней он изучил даже с помощью большой круглой лупы. Потом он сел на стул и несколько раз качнул закинутой на колено ногой. Только после этого полковник ладонью помог расправиться прищуренному глазу. Лицо его прояснилось.