Герои русского броненосного флота - Владимир Шигин

Герои русского броненосного флота

Владимир Шигин

Герои русского броненосного флота

Памяти моего друга, подводника Северного флота и талантливого писателя‑мариниста Сергея Ковалева посвящаю эту книгу

Этот неистовый Бирилев

Каждый вечер безумец точил свою видавшую виды саблю, а когда смеркалось, одевал мундир, фуражку и бесшумно спускался в сад. Далеко в глубине зарослей под лунным светом едва угадывался поросший чертополохом холм. Туда крадучись он и пробирался. Когда же до холма оставалось несколько десятков метров, безумец выхватывал саблю и с криком «За мной ребята!» бросался вперед, безжалостно кромсая налево и направо заросли бурьяна. Слыша этот боевой клич, дворовые крестьяне привычно крестились:

— Никак «наш» снова на бастиен воевать пошел!

Устав от атаки, безумец приходил в себя, а потом так же бесшумно возвращался в дом. Разоружившись, он долго смотрел на висевший на стене портрет улыбающейся молодой женщины, и скупые слезы текли по его впалым щекам. Звали «старика» Николаем Алексеевичем Бирилевым, и было ему чуть больше сорока лет…

Пламя Синопа

Бирилевы – род дворянский, но не слишком знатный. Происходит он от двух сыновей Петра Бирюлева – Нечая да Михаила, что были верстаны поместьями в Углицком и Устюжском уездах в середине XVI века. Потомство Нечая Петровича и было внесено в родословную книгу Тверской губернии, но не в шестую (главную) ее часть, а во вторую, по непредставлении документов о древности рода.

Родился наш герой в морозном декабре 1829 года в сельце Бирилево Тверской губернии. Отцом его был мелкопоместный дворянин Алексей Иванович Бирилев, мать Степанида Ивановна. Много лет спустя в графе «Имеет ли за собой какое имущество» в послужном списке Бирилева будет значиться лаконично: «Без недвижимого имущества».

Когда же штабс‑капитан вернулся с турецкой войны с Владимиром в петлице и перебитой ногой, его уже встречала жена с первенцем. Хозяйство у Бирилевых было небогатое, а потому жили скромно. После Коленьки семейство Бирилевых пополнилось сестрой Анной и младшим братом Лешкой. Настала пора определять первенца на учебу. Связей в столице у папеньки с маменькой особых не было. А так как недорослей дворянских из Твери охотно брали в Морской корпус, то по достижении десяти годков Николеньку туда и отправили. О том, как учился Бирилев в Морском корпусе, нам неизвестно. Наверное, так же, как все: грыз науки, штудировал лоции и изучал эклиптики светил, дрался со сверстниками и подшучивал над преподавателями и корпусными офицерами.

В августе 1845 года его производят в гардемарины и отправляют на практику на Черноморский флот. Там же через два года он получает и мичманский чин. Экзаменовал его сам адмирал Лазарев и ответами новоиспеченного мичмана остался доволен. Затем начались корабельные будни. Черноморский флот в ту пору много плавал. Особенно доставалось в осенне‑зимних крейсерствах у кавказского побережья, где наши суда сторожили контрабандистов.

Бирилев не вылезал из морей. В его послужном списке меняются только названия судов: фрегат «Кагул», линейный корабль «Селафаил», пароход «Боец». И пусть маленький «Боец» неказист после огромного линкора, зато на нем Бирилев уже стоит самостоятельную вахту – вахтенным начальником, да и машину паровую изучает, пригодится. На «Бойце» мичман ходил по укреплениям Черноморской береговой линии до Керчи.

Характер у Бирилева был непоседливый, а потому он постоянно напрашивался в охотники в береговые отряды, посылаемые для усмирения прибрежных горцев. Там‑то впервые услышал он свист пули у виска, поучаствовал в рукопашной сшибке, получил первые уроки ночных вылазок.

Затем были перевод на пароход «Эльборус» и снова рейсы между крымскими и кавказскими портами. После этого опять перевод на фрегат «Кагул» и плавание с десантными войсками между Севастополем и Одессой, затем Бирилев крейсировал у восточных берегов Черного моря.

— Ну и служба у меня – продыхнуть некогда! – говорил он при встрече друзьям‑однокашникам.

— Ты бы списался на какой‑нибудь плашкоут портовый! Не все же время по волнам шастать, надо и отдохновиться.

— А мне нравится! – задрал на затылок фуражку Бирилев. – Чего в гавани киснуть, когда вокруг столько интересного!

Но дружки как в воду глядели. В один из дней в севастопольскую портовую контору его вызвал хмурый вице‑адмирал Станюкович.

— Слышал я, мичман, что ты машинами уайтовскими увлечен и «самоварами» очарован! – сказал недобро.

«Самоварами» старые марсофлоты презрительно именовали первые неуклюжие пароходы за их кургузость и вечную грязь.

— Морскому офицеру обо всем понятие иметь надобно! – ответил мичман дипломатично.

Станюкович глянул исподлобья:

— Вот тебе командировочная бумага. Поедешь в Москву, глянешь там, как исполняется заказ на постройку пароходов для края Новороссийского.

В Москву Бирилев съездил и заказ проверил. Разумеется, там и конь не валялся. От взяток купеческих мичман наотрез отказался и, вернувшись, доложил, что заказы подрядчики исполняют спустя рукава, а цены сильно вверх задирают. Все в рапорте изложил и по начальству передал.

— Куда мне теперь? – спросил.

— Ступай на корвет «Пилад», он как раз в крейсерство кавказское готовится.

Спустя несколько дней Бирилев был в море. В том походе он снова вызвался охотником с матросами в десантный отряд, снова удачно отогнал черкесов в нескольких жарких схватках и вернулся, не потеряв ни одного человека. Тогда о мичмане заговорили не как о храбреце (кого этим на Черноморском флоте удивишь?), но и как о везунчике.

В апреле 1853 года Бирилева произвели в лейтенанты. Тогда‑то на него положил глаз младший флагман дивизии контр‑адмирал Панфилов.

— Будешь при мне флаг‑офицером! – объявил он Бирилеву. – Мне шустрые да везучие по душе!

Всю весну и лето 1853 года Бирилев вместе с Панфиловым менял корабли. За «Ягудиилом» – «Великий князь Константин», за «Константином» – «Двенадцать Апостолов». И снова крейсерства, крейсерства, крейсерства…

Незадолго до войны мать повесила своему первенцу ладанку с молитвой «Живые в помощи», как оберег от гибели.

— Единственно, почему я выжил, только благодаря маминым молитвам! – делился впоследствии он с товарищами самым сокровенным.

С объявлением войны с Турцией забот прибавилось. Эскадра Панфилова составляла теперь резерв основным эскадрами Нахимова и Новосильского.

Когда же в начале ноября вице‑адмирал Корнилов решил собрать в единый кулак все пароходы и поднял свой флаг на пароходофрегате «Владимир», то контр‑адмиралу Панфилову было велено поднять флаг на пароходе «Крым», вместе с ним туда перебрался и Бирилев.

Затем начались блокада эскадрой Нахимова турецкой эскадры в Синопе и знаменитый бой Корнилова на «Владимире» с турецким пароходом «Перваз‑Бахри». Турок был пленен, но и «Владимир» пострадал, а потому, приведя пленника в Севастополь, Корнилов перенес свой флаг на пароход «Одесса» и вместе с «Крымом» поспешил к Синопу на помощь Нахимову.

К вечеру 17 ноября отряд Корнилова был уже недалеко от берегов Турции. На рассвете 18 ноября пароходы подходили к Пахиосу, но именно здесь, всего в пятнадцати милях от Синопской бухты, они вынуждены были застопорить машины, так как «за мрачностью и дождем ничего не было видно».

— Теряем драгоценное время! – Корнилов, нервничая, ходил взад‑вперед по ходовому мостику.

На мостике «Крыма» не меньше нервничал седобородый Панфилов.

Погода несколько прояснилась лишь в половине одиннадцатого утра.

К полудню пароходы вышли с севера к Синопскому полуострову с северной стороны. Едва открылась бухта, как на ее рейде обозначился частокол мачт нахимовской эскадры. А спустя несколько минут грянула канонада. Было очевидно, что Корнилов опоздал, причем опоздал всего на какой‑то час‑полтора. Эскадра Нахимова уже вступила в сражение с эскадрой Осман‑паши. С пароходов видели всплески от ядер, перелетавших через перешеек на северную сторону. Наши пароходы заметили с береговой батареи и обстреляли, но из‑за большой дистанции безрезультатно.

— Курс в бухту! – приказал Корнилов. – Кажется, мы немного опоздали, но не настолько, чтобы наша помощь не оказалась нужной! Наши пароходы сейчас Павлу Степановичу особо необходимы!

В этот момент пароходы были замечены и с «Императрицы Марии».

— Три парохода! Следуют курсом на Синоп! – раздался крик вахтенного начальника.

Стоявший на шканцах Нахимов оглянулся. На траверзе мыса Боз‑Тепе были отчетливо видны три парохода. По тому, какими клубами валил из их труб дым, было очевидно, что пароходы выжимают из своих машин все возможное.