Шаляпин - Виталий Дмитриевский

Виталий Николаевич Дмитриевский

Шаляпин

Весь мир — театр.В нем женщины, мужчины — все актеры.У них свои есть выходы, уходы,И каждый не одну играет роль.Семь действий в пьесе той. Сперва младенец…

Я рассказываю как будто всё о пустяках, о мелочах, о маленьких людях; но эти мелочи имели для меня огромное значение. Я на них воспитывался. Мы ведь все воспитываемся мелочами. То, чему нас учат Шекспиры, Толстые, гении мира, даже на разум наш непрочно ложится, а мелочи жизни, как пыль в бархат, проникают в сердце, порою отравляя его, а порою облагораживая. И хочется рассказать о маленьких хороших людях. Большие-то о себе сами расскажут.

Пролог

ЧЕЛОВЕК-ЭПОХА

Если я в жизни был чем-нибудь, так только актером и певцом. Моему призванию я был предан безраздельно. У меня не было никакого другого побочного пристрастия, никакого заостренного вкуса к чему-либо, кроме сцены.

Федор Иванович Шаляпин — фигура в той же мере реальная, сколь и легендарная, воссозданная в исследовательской и художественной литературе, в богатом мемуарном, эпистолярном, кинематографическом, «звуковом» наследии, наконец — в устных рассказах, передаваемых из поколения в поколение. В совокупности всё это разнообразие фактов, впечатлений помогает понять, в каком богатом общественном, культурном и житейском окружении жил и творил великий артист. Среди «истолкователей» насыщенной событиями жизни великого артиста, ее интерпретаторов мы встречаем литераторов, артистов, музыкантов, критиков, художников, просто искренних почитателей и поклонников его таланта.

Время необратимо, сценические и вокальные шедевры Федора Ивановича Шаляпина сохранились для нас в несовершенных кинематографических копиях, звукозаписях, в свидетельствах очевидцев. Точность исторической и повседневной житейской детали, интерпретация факта, трактовка документа, наконец просто толкование обросшей часто невероятными подробностями «молвы» об Артисте, для понимания личности Шаляпина чрезвычайно важны. И тут мало читательской проницательности и осведомленности, какой бы широкой она ни казалась. Здесь крайне существенна непредвзятая оценка подчас сложных и противоречивых событий жизни Шаляпина, готовность и желание в море домыслов, досужих сплетен, а часто и преднамеренных наветов найти истину, понять логику мыслей, чувств, переживаний Артиста, попытаться осмыслить бытовые, биографические, художественные факты его жизни в реальном историческом и культурном контексте времени…

Когда-то актерское кочевье по России стало для Шаляпина его «университетом». В бродячих театральных труппах житейский опыт и сценическое мастерство передавались «из уст в уста», перетекали от одного поколения к другому — зримо, наглядно, в репетициях и спектаклях, наскоро собранных предприимчивыми антрепренерами, в неустроенном быте постоялых дворов. И, конечно же, в рассказах, «случаях», воспоминаниях, невероятных поучительных историях побед и поражений, увлечений и разочарований, коварства и любви, истины и лжи, преданности и вероломства, за которыми коротали время в долгих переездах и затянувшихся межсезоньях удачливые и невезучие вдохновенные и ревностные служители Талии и Мельпомены.

Школа жизни Федора Шаляпина неотделима от школы театра. Искренняя непосредственность, природный дар лицедея стремительно обогащались яркими впечатлениями, преобразовывались в высокий артистизм неповторимой творческой индивидуальности. Федор легко вбирал в себя чувственный и жизненный опыт собеседника, кем бы тот ни был — случайным попутчиком, собратом по счастью или несчастью, чиновником в конторе, церковным певчим, поваром, гувернанткой или выдающимся ученым, музыкантом, художником, актером, писателем, великим князем или особой царской фамилии. Певец открыт всем. А имена тех, кого Шаляпин называл своими наставниками или учителями, могли бы составить обширный список.

Создатель Русской частной оперы, энергичный промышленник и увлеченный искусством меценат Савва Иванович Мамонтов восхищенно рассказывал своему другу Константину Сергеевичу Станиславскому, одному из основателей Московского Художественного театра, как молодой Шаляпин жадно вбирал новые сведения о жизни и об искусстве. «При этом, — вспоминал Станиславский, — по своей актерской привычке он показал, как Федор Иванович жрет знания, сделал из обеих рук и пальцев подобие челюсти, которая жует пищу». Как раз в «мамонтовский» период творчества, готовя роль Бориса Годунова, Шаляпин, по свидетельству певицы В. И. Страховой-Эрманс, слушал лекции выдающегося русского историка, профессора Московского университета Василия Осиповича Ключевского, «не только ушами, но как бы ловил их ртом… казалось, что Шаляпин тут же претворяет мысли Ключевского, облекая их в художественную форму для сцены».

И в юные годы актерских скитаний, и в пору своей фантастической славы Шаляпин всегда — душа компании, Человек Театра, неистощимый на выдумку. Имея в запасе множество занятных историй, жанровых зарисовок, Шаляпин сразу окружал себя благодарными слушателями и зрителями. «Он ни на минуту не умолкал: остроты, вызывающие неизменные взрывы дружного смеха, юмористические рассказы в лицах из собственных наблюдений и забавные анекдоты — все это сыпалось как из рога изобилия. Незаурядное, безобидное остроумие, тонкая наблюдательность, огромная память и способность из каждого пустяка создать экспромтом нечто художественное, а главное, удивительное чувство меры и такта — все это вызывало невольный восторг слушателей… Рассказывая, он моментально превращался в каждое из действующих лиц», — вспоминал писатель Степан Скиталец. До последних дней певца восторженным слушателем оставался его друг, замкнутый и не любивший шумных сборищ Сергей Васильевич Рахманинов. Для него Федор Иванович специально запасался интересными «случаями из жизни».

Великим художником и реформатором отечественного и мирового искусства Федор Иванович Шаляпин стал не только благодаря своему трудолюбию, творческой целеустремленности, стечению обстоятельств, но еще и потому, что его природный дар был чутко услышан, замечен, заботливо взлелеян, понят и взращен окружавшими его талантливыми людьми, остро ощутившими бунтарский освободительный дух времени в самом широком смысле. Творец великих сценических шедевров, Шаляпин сам становился персонажем литературных и музыкальных произведений, живописных полотен, зарисовок, скульптурных изваяний… Современники увидели в нем портрет времени, обобщенный символ эпохи, воплощение творческих и мировоззренческих исканий целых поколений.

Соответствовал ли Шаляпин как реальная фигура представлениям о нем, нередко односторонним, восторженным, подчас демонстративно категоричным, а порой и искусственно навязанным публике? Однозначно ответить на этот вопрос трудно. Художник, щедро одаренная природой личность, великий работник в искусстве! В Шаляпине боролось, уживалось, конфликтовало множество противоречивых идей, рожденных полетом вдохновения, ищущей мысли, остротой пережитых чувств. В их борениях рождался гений созидания, в них прямо и косвенно проявилось и то живое влияние, которое оказывали на Шаляпина современники и породившая их эпоха. Художник, творец и в то же время человек — неотразимо обаятельный, страстный, открытый людям, окрыленный светлой увлеченностью жизнью, театром, любимой женщиной, природой, детьми, друзьями, товарищами по искусству.

…Существуют две могилы Шаляпина: одна в Париже, на кладбище Батиньоль, где артист покоился с 1938 до 1984 года, другая в Москве, на Новодевичьем кладбище. Здесь перезахоронен прах певца. Белый мраморный памятник работы скульптора А. Елецкого не предназначался для надгробия и попал в некрополь по воле случая, впрочем, весьма закономерного, если вспомнить непростую судьбу Федора Ивановича Шаляпина.

Так случилось, что и при жизни, и после смерти великого артиста его биографию многократно переписывали — в зависимости от «злобы дня». Идея перезахоронения праха Шаляпина на родине возникла под знаком «восстановления исторической справедливости», и ее реализация была по-своему смелым поступком. Эмиграция из Советской России — тяжкий грех и одновременно «трагедия художника, не принявшего революцию». Событию предшествовала долгая борьба с «консерваторами», которую самоотверженно возглавил писатель Юлиан Семенов, и только его личное приятельство с влиятельными в ту пору фигурами — например, с председателем Комитета государственной безопасности СССР Ю. В. Андроповым — решило дело. Тем не менее высшие власти дистанцировались от церемонии. Хоронили прах великого артиста на Новодевичьем кладбище «полуофициально», провести «мероприятие» доверили Большому театру и Союзу композиторов.