Ночь большой луны - Карина Тихонова

Ночь большой луны

Карина Тихонова

ПРОЛОГ

Станция Заречная. Лето 1977 года.

Это был самый обыкновенный холм на берегу Дона.

Холмов в этом странном месте было довольно много. Такой пейзаж после бесконечной придонской степи казался непривычным, наверное, именно поэтому он увлекся и не заметил, как оказался далеко от станции. Так далеко, что найти дорогу обратно смог бы только взрослый, а не восьмилетний мальчишка.

Но он не испугался.

Во-первых, он был не один: конь под ним считался самым умным конем в станице и дорогу домой мог отыскать с закрытыми глазами. Старый добрый Карат давно был отправлен на пенсию, но бездельничать категорически отказывался и с удовольствием катал маленьких станичных ребятишек. Родители доверяли коню своих чад гораздо охотнее, чем некоторым воспитателям. Старый Карат обожал вопяще-галдящую детскую стайку, никогда не обижался на проказы и играл в любые предложенные игры, кроме опасных. Когда ему на спину влезал неумелый малолетний наездник, он трогался с места ровным плавным шагом, покачивая игрушечного седока с такой осторожностью, что упасть с его гладкой спины было просто невозможно. Поэтому коневод Тарас не стал возражать, когда на Карата уселся Егор, восьмилетний пацан, приехавший из Москвы на лето к бабушке.

Конечно, ездить верхом городской мальчишка не умел. Но Карат прекрасно это понимал и тронулся с места привычным осторожным шагом. Коневод проводил озабоченным взглядом маленькую фигурку, раскоряченную на широком лошадином корпусе. Неуклюжий, прости господи, и сидит некрепко… Ничего, Карат за ним присмотрит.

― Далеко не забирайся! ― крикнул он вслед мальчишке.

― Ладно, ― откликнулся тот, не оборачиваясь.

И не послушался.

Ехать на лошади оказалось ужасно интересно. Сначала сидеть было неудобно, да и трясло немного. Даже зубы громко клацали… Но потом Егор приноровился, приспособился, попал в такт ровной походке коня ― и все. Тряска кончилась, а с ней и неприятные ощущения. Через десять минут он уже сидел на спине старого работящего коняги, как на троне, и с интересом озирал окрестности.

Давно изученная станица стала казаться новой, неисследованной областью. Портило ее только одно: обилие взрослых, с которыми то и дело приходилось здороваться.

Бабушка ему строго внушила: ты не в Москве. Поэтому, будь добр, говори «здрасте» всем, кого увидишь на улице. Сначала Егор стеснялся здороваться с незнакомыми дяденьками и тетеньками, потом привык. И сейчас, едва увидев прохожего, громко кричал ему:

― Здрасте!

Встречные взрослые останавливались, прикладывали ладонь козырьком к бровям, защищая глаза от слепящего летнего солнца. С улыбкой отвечали на приветствие, обязательно добавляли к этому какой-нибудь вопрос, вроде того, как здоровье бабушки, когда приедут родители и тому подобное… Взрослые вообще страшно разговорчивые, прямо спасу от них нет!

Егор придерживал Карата, вежливо отвечал на вопросы, старался, чтобы собеседники не замечали нетерпения, которое в нем бушевало. Ему ужасно хотелось боднуть старого скакуна пятками в гладкие вычищенные бока, как это делали станичные пацаны, и пуститься рысью вдоль длинной береговой полосы. На скаку врезаться в воду, спрыгнуть с коня прямо на мелкий речной песок, опрокинуться спиной в прохладную реку, глянуть в высокое небо с кудрявыми белоснежными облаками и засмеяться от счастья. Но взрослые надоедали ему своими вопросами, он останавливал коня, отвечал уныло и вежливо, как подобает воспитанному столичному гостю.

Вот тогда он и решил вырваться подальше от станицы.

Во-первых, там не взрослых, а значит, нет надоедливых вопросов. Во-вторых, он сможет пустить коня рысью, не опасаясь, что свалится с него на глазах десятка насмешливых свидетелей. И наконец, его просто манила необъятная пустая степь. Чувство, которое рождал неисследованный простор, было одновременно тревожным и сладким, как ворованное варенье. Противостоять искушению было трудно.

Вот он и поддался. И заехал так далеко, что сам на мгновение испугался.

Но тут же вспомнил про старого Карата, способного добраться до дома без всяких подсказок, и успокоился.

Успокоился настолько, что спрыгнул с коня и решил осмотреть незнакомую холмистую местность.

Карат ткнул его в плечо теплой мордой. Егор обернулся. Темный мерцающий глаз смотрел на него укоризненно.

― Знаю, что назад пора, ― ответил Егор. ― Потерпи. Я только осмотрюсь, пока совсем не стемнело.

Конь фыркнул. Егор понял, что это означает.

«Бабушка давно волнуется».

― Я только наверх залезу, и все, ― пообещал он Карату. ― Ты подожди немного.

Конь легко, почти бесшумно вздохнул. Он знал, что спорить с восьмилетними мальчишками невозможно. Отошел к подножию холмы и стал щипать зеленую сочную траву. Изредка вскидывал голову, озабоченно проверял, где там его беспокойный седок…

А седок уже в упоении карабкался вверх, на вершину ближайшего холма.

Это был самый высокий холм среди всех. С его вершины должен открываться потрясающий вид на окрестности. Возможно, он сумеет разглядеть даже крыши станичных домов.

Карабкаться вверх было увлекательно. Он цеплялся руками за невысокий кустарник, легко подтягивал тело, осматривался, находил взглядом новый куст, и так до самой вершины. Добрался до нее, слегка запыхавшись, гордый свой храбростью и ловкостью. В городе таких приключений у него никогда не было.

Крыш домов он не увидел. Зато увидел такой простор, что по коже поползли мурашки восторга и ужаса. Вокруг холмов простиралась сумрачная бурая степь, и не было у нее ни конца, ни края. Внизу виднелась небольшая, почти игрушечная, фигурка коня. Карат смотрел на него, и Егор приветственно махнул рукой. Карат ответил негромким обеспокоенным ржанием.

Вот зануда! Почти такой же, как взрослые!

Егор обернулся в сторону реки, пытаясь разглядеть далекий противоположный берег. Но над рекой соткался серый туман, и от этого казалось, что старый Дон хмурится широкими седыми бровями, осуждает его за непослушание.

Егор вздохнул. Пора возвращаться.

― Иду, ― сказал он покорно.

― Давно пора, ― заметил Дон ворчливо. ― Темнеет уже.

― А у меня фонарик есть! ― похвастал Егор.

Дон не нашелся, что ответить.

Фонарик у него был замечательный. Он всегда таскал его с собой, больше для форсу, чем по необходимости. Фонарик ему подарил отец после окончания первого класса. Отличный мощный фонарик с двумя разными подсветками: желтой и красной. Такого фонарика в магазинах не было, его привез папин приятель из какой-то далекой командировки. Егору завидовали даже искушенные городские мальчишки, что уж говорить о деревенских пацанах!

Он не жадничал. Давал фонарик всем приятелям, охотно объяснял, как переключаются разноцветные лампочки. Ему нравилось это объяснять. Нравилось, что его слушают внимательно и почтительно, как взрослого.

К тому же, к фонарику прилагалась целая коробка сменных разноцветных лампочек, поэтому пользоваться им можно было очень долго.

Егор присел на корточки, оглядел склон холма. И почувствовал легкое беспокойство.

А как же спускаться вниз?

Сверху склон выглядел пологим, почти отвесным. Можно, конечно, и скатиться, но наверняка это будет больно. К тому же, здесь довольно высоко, можно заработать серьезный ушиб. Тогда бабушка точно уложит его в кровать и не выпустит на улицу до тех пор, пока лето не кончится.

Нет, только не это!

Егор встал не четвереньки, повернулся спиной к краю вершины и осторожно пошарил ногой внизу, отыскивая опору.

Нога уперлась в едва заметную выпуклость. Ненадежно, конечно, можно сорваться. Ну, ничего, он легкий.

Егор уцепился рукой за чахлый кустик, росший на краю срезанной верхушки холма, и медленно перенес вес тела на правую ногу. Опора дрогнула, но выдержала.

Он осторожно опустил вторую ногу, пошарил рядом с правой. Нашел точку опоры. Не отпуская руками куст, оглянулся. Далеко внизу простиралась низина. Карат беспокойно топтался у подножия склона и тихо ржал.

Голова закружилась, и Егор крепко зажмурился. Ему предстояло на собственном опыте убедиться в старой доброй истине: подниматься наверх значительно легче, чем спускаться вниз.

― Все нормально, ― сказал он вслух. ― Даже если я и упаду, то не разобьюсь. В крайнем случае, сломаю руку или ногу.

«Или шею», ― услужливо дополнил внутренний голос. Егор тряхнул головой, отгоняя неприятную мысль.

Он стоял чуть ниже вершины, упираясь ногами в небольшую выпуклость на склоне. Земля была рыхлой и грозила распасться на мелкие комки. Медлить было нельзя.

Он опустил правую ногу и зашарил ниже, выискивая опору. Нашел основание старого высохшего кустарника, уперся в него ступней. Сухие, почти окаменевшие, ветви больно кололи босую ногу, но он терпел.