Крестовый поход против Грааля - Отто Ран

Отто Ран

КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ПРОТИВ ГРААЛЯ

Ну, а теперь сочтем уместным

Начать о доблестном и честном,

О гордом рыцаре рассказ…

Предисловие

Немало стоило труда

Рассказ Кретьена де Труа

Здесь выправить с таким расчетом,

Чтоб то, что было нам Киотом

Поведано, восстановить

И эту быль возобновить…

В повествовании своем

Я, разбираясь мало-мальски,

Что сказано по-провансальски.

Вам по-немецки изложил,

Да, я, Вольфрам фон Эшенбах,

За совесть пел, а не за страх…

Вольфрам фон Эшенбах говорит нам о том, что «господин Киот, известный также как Мейстер, поведал в немецкой земле истинную легенду о Граале из Прованса и что Кретьен де Труа[1] эту легенду исказил». Эпос о Граале, автором которого является Киот, нам почти неизвестен. Впрочем, мы знаем, что в конце двенадцатого столетия французский поэт Гийом де Прованс посетил самые знаменитые дворы Северной и Южной Франции; среди прочих его стихотворений мы находим так называемую «Библию», в которой он дает карикатурное изображение своих современников. Полагают, что этому Гийому принадлежит авторство не дошедшего до нас варианта «Парцифаля». В первой части «Парцифаля» Вольфрама фон Эшенбаха прослеживается влияние «Perceval le gallois», и весьма вероятно, что она была написана в подражание последнему. Но, начиная с девятой книги своего «Парцифаля», Вольфрам дает совершенно новую трактовку саги о Граале. Если Гийом действительно был вторым авторитетом для Вольфрама, нужно учитывать его влияние только при чтении последней части, которая — в том, что касается Грааля, — и является важнейшей{1}.

Почему же первоначальный текст Гийома оказался утерян? На сей счет выдвигалось множество гипотез, но точка зрения, предлагаемая здесь, на мой взгляд, до сих пор никем не высказывалась. Никогда не учитывалось то обстоятельство, что следствием крестовых походов против Лангедока и Прованса (1209–1229{2}) и, в особенности, деятельности инквизиции в Южной Франции явилось уничтожение значительной части провансальской литературы. Цензура, применяемая крестоносцами, участвовавшими в Альбигойских войнах, и инквизиторами, была весьма эффективной. Все книги, содержание которых казалось подозрительным, еретическим, бросали в костер, где им предстояло выдержать пробу огнем. И только лишь те, что неповрежденными взлетали к небу, признавались свободными от ереси. Но такое случалось нечасто.

Вальтер Мэп (священник при дворе Генриха II Английского, предполагаемый автор появившегося около 1189 года «Grand Saint-Graal») сообщает нам, что в Бретани еретиков не было, но зато большое количество противников истинной веры находилось в Анжу (среди них «Anschauwe» Вольфрама), и бесчисленное множество — в Бургундии и Аквитании (а также в Провансе и Лангедоке{3}). От Цезария Гейстербахского мы узнаем, что «альбигойская ересь» привлекла к себе столько сторонников, что число городов, в которых можно было найти приверженцев этого учения, приближалось к тысяче. И вскоре по всей Европе разлился бы яд этой ереси, если бы не была она истреблена огнем и мечом. Некий историограф из числа миноритов причисляет их вместе с иудеями, язычниками, мусульманами и германскими императорами к пяти главным преследователям Рима.

«Альбигойцы», обязанные своим названием южно-французскому городу Альби, представляли собой два направления, различные в том, что касалось их учения, ереси. Самыми известными были «вальденсы»{4} (родоначальником этой ереси был лионский купец Пьер Вальдо), учение которых в невероятно короткие сроки распространилось по всей Германии. Вторую секту «катаров»[2] можно было бы назвать Махатмой Ганди средневековья. Склонившись над ткацкими станками, они размышляли, «действительно ли земной дух ткет на шумящем станке времени нетленную одежду божеству». Их называли также «tisserands» — ткачи.

Так как в задачу этой книги не входит рассмотрение истории сект, я говорю о вальденсах лишь постольку, поскольку они относятся к предмету моего исследования.

Ради таинственных катаров была написана эта книга…

Из-за того что вся катарская литература была уничтожена, мы знаем о них крайне мало. Вряд ли есть смысл более пристально изучать показания некоторых еретиков, выбитые пыткой в подвалах инквизиции. А потому, кроме некоторых специальных исторических и богословских трудов, которые, как мне кажется, лишь в малой степени приближают нас к правде, о катарах не было написано практически ничего. Не без оснований также скрывают свою «чистоту» и неслыханное исповедническое мужество те персонажи, имена которых будут упоминаться по ходу моей работы.

Морис Магр, на дружеский поклон которого на его южнофранцузской родине я, пользуясь случаем, хотел бы с благодарностью ответить, вставил в свою книгу «Magiciens et Illumines» несколько глав о тайне альбигойцев («Le maitre inconnu des Albigeous»). Его предположение о том, что катары были западноевропейскими буддистами, отнюдь не является «гласом вопиющего в пустыне». Аналогичное мнение высказывает, например, и такой известный историк, как Жиро, в своей книге «Cartullaire de Notre-Dame de Prouille». Нам следует подробнее остановиться на этом. Точка зрения Магра по поводу того, что индийское учение о переселении душ и нирване было перенесено неким мудрецом из Тибета на беззаботный юг Франции, несмотря на всю свою привлекательность, не выдерживает между тем даже самой легкой критики.

Когда я решился задержаться на достаточно продолжительный срок в одном из самых прекрасных, хотя и довольно диком и негостеприимном уголке Пиренеев, то речь ни в коем случае не шла о том, чтобы проверить книгу моего друга Морис Магра, как хотелось бы думать некоторым французским газетам. Я сделал это с целью придать на месте форму материалу, «скопившемуся» в глубине моей души.

Когда я собирался просмотреть и проверить результаты своей исследовательской работы, мне попалась на глаза брошюра Пеладана под названием «Тайна трубадуров», в которой он указывает на таинственные связи между трубадурами-катарами и den Templeisen (?), между Монсальватом и развалинами Мон-сегюра, последнего убежища катаров во время Альбигойских крестовых походов…

Между тем мне посчастливилось обнаружить в Пиренеях следы неизвестной стоянки еретиков, которые в сочетании с местными легендами не оставили у меня сомнений в более сложной, нежели просто этимологической, связи между Монсальватом[3] и Монсегюром[4].

Катаризм был ересью. И только богословие предлагает возможную разгадку его таинственной мистики{5}. Нарисовать картину становления и упадка римской культуры достойным образом может лишь специально занимающийся этим предметом историк. Изучая эпос о короле Артуре, только историк литературы способен найти Персеваля (Парцифаля), Галахада и Титуреля. Исследование пещер — а они были для меня самыми важными, хотя молчаливыми и опасными «документами» — требует навыков спелеолога и историка древностей. И только художнику достаточно сказать «Сезам, откройся» для проникновения в таинственно-сказочный круг Грааля.

Я прошу о снисхождении, если у меня отсутствуют те или иные предпосылки. Но мне хочется лишь ввести моих современников в новую землю, открытую мной с помощью каната и шахтерской лампочки, а также рассказать людям о мученичестве еретических Templeisen.

Это предисловие я хотел бы закончить высказыванием, которое наряду с лампочкой несколько раз освещало во время моих поисков стены темных закоулков пещеры Грааля.

«Слово «Грааль» еще ранее было покрыто мраком. Неясность не только в вопросах формы, но также и относительно происхождения названия отчетливо указывает на то, что святыня имела свою предысторию, в которой была еще одна известная осязаемая величина, также называемая «Грааль»».

Часть первая

ПАРЦИФАЛЬ

А Парцифаль и отвечает:

«Стать рыцарем сначала надо,

Ведь это — райская награда.

Тот, кто несет копье и щит —

Вот тот и рыцарь», — говорит…

Твое прозванье — Парцифаль!

Оно тебя в веках прославит…

Яркие краски, опасные для глаз, привыкших к северному полумраку, неотделимы от полей Прованса и Лангедока, царства солнца и лазурного неба. Синее небо и еще более синее море, прибрежные скалы, желтые мимозы, черные сосны, зеленый лавр и горы, с вершин которых еще не сошел снег…