Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса - Энтони Берджесс

Хор из одного человека. К 100-летию Энтони Бёрджесса

Николай Мельников

В тени «Заводного апельсина»

Энтони Бёрджесс (полное имя Джон Энтони Бёрджесс Уилсон) — один из тех английских писателей XX столетия, которому не только посчастливилось при жизни добиться мировой известности, но и удалось после смерти выйти за пределы своей эпохи и закрепиться в литературном каноне. Правда, своей посмертной славой он обязан одному-единственному роману — точнее, его скандальной экранизации, благодаря которой в сознании широкой публики намертво засела нехитрая формула: «Энтони Бёрджесс = ‘Заводной апельсин’». Не будет преувеличением сказать: именно эта формула до сих определяет восприятие писателя в России — несмотря на то что, начиная с перестроечных времен, его романы довольно бойко издаются и переиздаются. Казалось бы, отечественным поклонникам Бёрджесса грех жаловаться: к настоящему времени в их распоряжении русские версии примерно половины его романов, причем некоторые переведены дважды — в частности, «Inside Mr Enderby» (1960)[1], «Honey for the Bears» (1963)[2], «Nothing Like the Sun. A Story of Shakespeare’s Love-Life» (1964)[3], «MF» (1972)[4], — а зловещая антиутопия «The Wanting Seed» (1962)[5] и знаменитый «Апельсин» так и вовсе — трижды.

Правда, с переводами и перепереводами на русский бёрджессовским романам далеко не всегда везло: стараниями иных умельцев словесная парча «английского Набокова» перерабатывалась в дерюжку. Вспомним, как топорно один из переводчиков бёрджессовского шедевра передал специально изобретенный для романа язык nadsat — причудливую русско-английскую амальгаму, в которой сплавлены кокни и жаргон советских стиляг. Замена ядреных авторских неологизмов и загадочных для английского читателя русизмов на банальные американизмы («мэн», «фейс», «мани» и проч.), которыми в восьмидесятые годы пробавлялись советские неформалы, превратила изысканный макаронический коктейль в убогую бормотуху. Да и сам перевод был сделан по кастрированному американскому изданию, исказившему авторский замысел: в нем отсутствовала заключительная двадцать первая глава, в которой лихой бёрджессовский головорез, уставший от бессмысленного насилия и «старого-доброго sunn-vynn», начинает переосмыслять свою жизнь. А ведь именно эта глава, по мнению автора, «приближает роман к настоящей художественной литературе, к искусству, основанному на том принципе, что человеческие характеры склонны меняться».

Пострадали при русификации и беллетризованные жизнеописания двух гениев английской литературы, Шекспира и Марло, составившие своего рода «елизаветинскую дилогию». С романом о «сладостном Лебеде Эйвона» обошлись особенно бесцеремонно. В обоих переводах (центрполиграфовском А. Коршунова и АСТ-эшном А. Комаринец) поэтичное заглавие, представляющее собой цитату из 130 сонета («My mistress’ eyes are nothing like the sun…»), заменено на киношное «Влюбленный Шекспир» (хотя голливудская мелодрама не имеет ничего общего с книгой), а в первом, уж не знаю почему, заодно избавились от эпиграфа (первый катрен упомянутого сонета), от посвящения английскому прозаику Ч. П. Сноу и его супруге, писательнице Памеле Хэнсфорд Джонсон, а заодно — и от предисловия повествователя, в котором тот представлен пьянчугой-лектором, просвещающим малайских студентов.

Изданный посмертно, «Мертвец в Дептфорде» (1993) снискал похвалы англоязычных критиков за изысканный язык, тонко и ненавязчиво имитирующий стиль елизаветинской эпохи. Счастливо избежав произвольных сокращений и переименований, при переводе на русский лебединая песнь Бёрджесса, тем не менее, зазвучала фальшиво — из-за стилистических корявостей, вроде «Переезд королевы шотландцев и ее насильственная смерть были приведены в исполнение [курсив мой. — Н. М.] ее царственной соперницей» (с. 128)[6], или: «Он [памфлет Робина Грина] продается на сейле около собора Святого Павла» (с. 205), а также из-за нелепых анахронизмов и фактических ошибок, говорящих о том, что переводчица имела весьма смутное представление об описываемой эпохе. Например, после уличной потасовки, во время которой Марло и его друг Том Уотсон убивают своего обидчика, к ним подходит констебль «с двумя полицейскими, которые обнажили свои топорики, приготовившись подавлять бунт» (с. 238)[7]. (Напомню: время действия — восьмидесятые-девяностые годы XVI века, до основания муниципальной полиции Лондона Робертом Пилем (в 1829 году) остается двести с лишним лет; до этого времени поимкой преступников занимались предприимчивые частники, так называемые «охотники на воров».)

Фразу «…one led Kyd manacled» переводчица передает так: «…один из них повел Кида, закованного в наручники» (с. 328), не делая разницы между ручными кандалами (в которые и могли заковать арестанта XVI века) и относительно поздно (в начале прошлого века) изобретенными наручниками-браслетами.

Дуэ (Douai), город во Фландрии, во времена религиозных гонений ставший прибежищем английских католиков, она переименовывает в «Дьюи» (с. 43). Луи де Можирона, фаворита Генриха III, участника знаменитой «дуэли миньонов» и эпизодического персонажа трагедии Марло «Парижская резня», дважды обзывает Мерджроуном (с. 236).

Но самый забавный ляпсус, вопреки воле автора окрашивающий рассказ о трагической судьбе великого поэта в абсурдистско-комические тона, находим на 153-й странице, где Кристоферу Марло, ставшему шпионом всесильного Фрэнсиса Уолсингема, поручают встретиться с агентом Тайного совета в Голландии: «…он узнает вас. Он следил за вами во время вашей пьянки с мерзким Фоску и его бандой. Когда увидите его лицо, вспомните. Молодой человек, серьезный, однако ходит по тавернам и прогуливается вдоль берега моря. Он встречает пароходы из Англии и найдет вас»[8]. (До успешного испытания «Пироскафа» маркизом д’Аббаном — ровно двести лет! И вообще, прекратите отсебятину! Во времена Шекспира не было сигарет «Друг»! Не было!!!)

Стоит ли удивляться, что подобные переложения не вызвали особого интереса и не смогли укрепить репутацию Энтони Бёрджесса среди российских читателей? К тому же перевода удостаивались далеко не самые удачные его вещи, вроде никчемного пересказа Нового завета — романа «Человек из Назарета» (1979), переделанного из сценария к телефильму Франко Дзеффирелли, или «Трепета намерения» (1966), травестийной бондианы с механически пристегнутыми «философскими» разговорами о Добре и Зле.

Энтони Бёрджесс — позвольте уж говорить начистоту, без юбилейного елея! — из тех писателей, кто проигрывает в «Полном собрании сочинений» и выигрывает в «Избранном». Взыскательный художник и словесный виртуоз, по-джойсовски смело экспериментировавший с языком и романной формой, состязался в нем с беллетристом-попсовиком, ловким ремесленником, эксплуатирующим сюжетные схемы и штампы массовой беллетристики. Увы, последний порой одерживал верх. Подобно удачливому поставщику развлекательного чтива Кеннету Туми, протагонисту романа «Силы земные» (1980), Бёрджессу приходилось «жертвовать талантом ради весьма сомнительного творчества, но очень прибыльного ремесла». Особенно часто — в поздний период писательской карьеры, когда он наладил безотходное производство, переделывая киносценарии в романы, а романы писал как киносценарии: минимум описаний и авторских комментариев, скупо намеченные мизансцены и — диалоги, диалоги, диалоги… (Как тут не вспомнить его футурологическое эссе 1970 года, в котором он предсказывал, что роман XXI века будет «весьма похож на сценарий фильма», и обещал заняться написанием именно таких романов[9].)

И все же в высшей степени несправедливо приклеивать к одному из самых плодовитых и разносторонних писателей XX столетия ярлык homo unius libri, автора одной книги, затмившей все остальное творчество. Не «Апельсином» единым жив читатель, не ленивый и любопытный… Ведь «остальное творчество» Бёрджесса — это, ни много ни мало, тридцать романов, двухтомная автобиография, сборник малой прозы (рассказы плюс историческая повесть об Атилле «Гунн»), десяток литературоведческих книг (в том числе монографий о Шекспире, Джойсе, Д. Г. Лоуренсе, Хемингуэе), несколько сборников эссе, критических статей и рецензий (стоит ли пояснять, что они включают лишь малую толику литературно-критической продукции сверхплодовитого автора: бьльшая часть остается разбросанной в англоязычной периодике). И еще — посмертно изданные поэма «Бирн» (1995) и поэтический сборник «Революционные сонеты и другие стихи» (2002), а также сценарии, оперные либретто. И, разумеется, симфонии, джазовые пьесы, концерты для разных музыкальных инструментов, мюзиклы (не будем забывать, что и до того, как всерьез заняться литературой, и после завоевания мировой известности Бёрджесс мечтал о славе композитора).