Ангелополис - Даниэль Труссони

Даниэль Труссони

Ангелополис

© Соколов Ю. Р., перевод на русский язык, 2014

© ООО «Издательство «Э», 2016

Анджеле

Ангелология является одной из двенадцати исходных ветвей теологии. В обязанности ученых-ангелологов входит изучение ангелов, а также их священное истребление.

Был взор ее звезде подобен ясной;

Ее рассказ струился не спеша,

Как ангельские речи, сладкогласный[1].

Пролог

33, Марсово поле, седьмой аррондисман, Париж, 1983

Ученый обследовал девочку, прощупывая пальцами кожу. Она чувствовала прикосновение к лопаткам, бугоркам позвонков, крестцу. Движения были продуманными, врачебными, как будто он рассчитывал обнаружить в ее организме нечто неправильное – тринадцатое ребро или второй позвоночник, твердым следом протянувшийся рядом с родным. Мать ребенка велела, чтобы та выполнила все просьбы ученого, и потому дочь молча переносила процедуру. Она не сопротивлялась, когда мужчина перехватил жгутом ее руку; не шевельнулась, когда кончиком иглы прощупывал изгиб вены; а когда игла скользнула под кожу и поток крови наполнил шприц, она лишь сильно стиснула губы. Взгляд ее был обращен к солнечным лучам, наполнявшим стерильную комнату красками; она ощущала наблюдавшее за ней присутствие, словно бы некий дух спустился, чтобы хранить ее.

Когда ученый наполнил кровью три шприца, девочка зажмурила глаза и попыталась представить себе голос матери, любившей рассказывать ей о зачарованных королевствах, спящих красавицах и отважных рыцарях, всегда готовых сразиться за победу добра. Матушка часто говорила о том, как боги превращаются в лебедей, о том, как прекрасные юноши и девицы становятся цветами и деревьями; шептала об ангелах, живущих не только на небе, но и на земле, и о том, что некоторые люди, подобно ангелам, способны летать. Дочь слушала ее истории, не зная, правдивы они или нет. Но была одна подробность, которой она верила: в каждой сказке принцесса пробуждалась, лебедь становился Зевсом и рыцарь побеждал зло. Кошмар заканчивался по мановению волшебной палочки, и начиналась новая жизнь.

Первый круг

Лимб

Аллея Отказников, Эйфелева башня, седьмой аррондисман, Париж, 2010

Верлен протолкнулся сквозь строй жандармов, направляясь к телу. Время близилось к полуночи, окрестности обезлюдели, однако весь периметр Марсова поля – от набережной Бранли до авеню Гюстава Эйфеля – оцепили полицейские машины. Над ними во тьме пульсировали красные и синие огни. В углу сцены располагался прожектор, резким светом выхватывавший изуродованное существо посреди лужи голубой крови. Черты лица жертвы оставались невозмутимыми, но окровавленное тело было изломано, а руки и ноги разбросаны под немыслимыми в жизни углами – словно надломленные ветви дерева. Верлен невольно припомнил выражение «растерзан на части».

Он внимательно изучал умиравшее создание, распущенные над телом крылья. Смотрел, как трепещет оно от боли, прислушивался к резкому, животному ворчанию, превратившемуся в итоге в слабый визг. Раны были чудовищны – глубокий разрез на голове и второй на груди. И все же казалось, что существо не прекращает борьбу, что стремление его выжить не имеет предела, что оно будет продолжать борьбу и в луже крови, похожей на темный густой сироп. Наконец молочная пленка подернула глаза страдальца, сделав его взгляд подобием пустого взгляда ящерицы, и Верлен понял, что ангел умер.

Глянув через плечо, он скрипнул зубами. За кольцом полицейских обнаружилось скопище всякого рода созданий – живая энциклопедия бытия, – которые убили бы его на месте, если б знали, что он способен видеть их такими, какие они есть на самом деле. Верлен помедлил, постаравшись принять холодный и сосредоточенный, подобающий ученому вид. Он припоминал, кто из присутствующих созданий ему известен. Вот ангелы-мара, прекрасные и обреченные проститутки, чей дар являлся таким соблазном для людей; а вон там ангелы-гусиане, способные предсказывать будущее и открывать прошедшее; а это ангелы-раавы, сломленные существа, неприкасаемые мира ангелов. Верлен угадывал отличительные черты ангелов-анакимов – острые ногти, широкий лоб, неправильную структуру скелета. Охотник замечал всех тварей с безжалостной ясностью и продолжал фиксировать их боковым зрением даже после того, как углубился в рассмотрение обстоятельств убийства. Кровь жертвы начинала вытекать за пределы прожекторного луча, просачиваясь в тень. Мужчина попытался сфокусироваться на железной конструкции Эйфелевой башни, чтобы прийти в себя, однако внимание ангелолога было приковано к окружавшим его тварям. Он следил за их крыльями, трепетавшими на фоне чернильного ночного неба.

Верлен обнаружил, что способен видеть этих созданий еще десять лет назад. Такую способность следовало считать даром – очень немногие люди были способны увидеть крылья ангела без долгой тренировки. Вышло так, что плохое зрение – ангелолог носил очки с пятого класса и видел без них всего лишь на фут перед собой – пропускало в глаза свет в той самой пропорции, какая позволяла замечать весь спектр ангельских крыльев. Он был рожден охотником на ангелов.

И теперь мужчина не мог не обращать внимания на облака цветного света, окружавшего ангельских творений, на поля энергии, отделявшие небесных существ от ровных бесцветных пространств, занятых людьми. Он следил за тем, как они передвигаются по Марсову полю, взволнованный притягательностью небесных существ. Иногда Верлен не сомневался в том, что сходит с ума и создания приставлены к нему как персональные демоны. Порой охотнику казалось, что он живет в новом круге ада, населенном бесконечным разнообразием монстров, собравшихся для того, чтобы дразнить и мучить его.

Однако подобные размышления вполне могли привести в сумасшедший дом. Приходилось заставлять себя сохранять душевное равновесие, помнить, что он видит предметы на более высоких частотах, чем обычные люди. Такой дар следует хранить и защищать при всей его ненормальности.

Бруно, друг и наставник, человек, привезший его из Нью-Йорка и научивший охоте на ангелов, давал ему таблетки, чтобы успокоить нервы, и хотя Верлен старался принимать по возможности меньше, он невольно потянулся к лежавшей в кармане эмалевой бонбоньерке и достал две белые пилюли.

Ощутив прикосновение к плечу, Верлен обернулся. За спиной стоял Бруно с мрачным выражением лица.

– Порезы свидетельствуют о нападении имима[2], – произнес он негромко.

– Что подтверждает и обугленная кожа, – проговорил Верлен. Расстегнув куртку – сомнительных достоинств желтое старомодное полупальто из полиэфирного материала, модного в семидесятых годах, – он шагнул ближе к телу. – Какие-нибудь документы имеются?

Наставник забрал бумажник покойного – замшевая поверхность его была запятнана кровью – и начал просматривать содержимое. Внезапно выражение лица Бруно изменилось. Он поднял пластиковую карту.

Верлен взял ее в руки. С нью-йоркских водительских прав на него смотрело лицо женщины – черноволосой и зеленоглазой. Сердце забилось в груди, когда он осознал, что видит документы Эванджелины Каччаторе.

Верлен глубоко вздохнул, прежде чем вернуть документ.

– Ты уверен, что это действительно она? – проговорил он, внимательно наблюдая за выражением лица босса и понимая, что все в его судьбе – отношения с Бруно, связь с Обществом ангелологии, все дальнейшее течение жизни – будет зависеть от того, как он проявит себя в этом деле в ближайшие десять минут.

– Эванджелина – человек, женщина; а это – женская особь нефилима, – ответил Бруно, кивая в сторону окровавленного трупа. – Однако распоряжайся.

Мужчина пропустил пальцы между пуговиц длинного плаща жертвы; руки его тряслись так, что ему пришлось заставить себя успокоиться, прежде чем приступить к ощупыванию контуров ее плеч. Лицо убитой сделалось совершенно не поддающимся опознанию.

Верлен вспомнил свою первую встречу с монахиней[3]. Она была грустна и прекрасна, огромные зеленые глаза ее смотрели на него так, будто он явился затем, чтобы украсть их священные тексты. Она с подозрительностью отнеслась к незваному гостю и намеревалась выставить его вон – причем самым жестким образом. Однако Верлен сумел рассмешить ее, чем вызвал доверие. Это мгновение запомнилось надолго, и, невзирая на все приложенные усилия, он никогда не смог забыть Эванджелину. Прошло более десяти лет с того момента, как они стояли рядом в библиотеке женского монастыря Святой Розы перед раскрытыми книгами, не подозревая о подлинной природе мира. «В то время были на земле исполины»[4]. Эти слова и показавшая ему их женщина изменили жизнь ангелолога.