Душа освобожденная, или Бессильные мира иного - Владимир Васильев

Владимир Германович Васильев

(Василид 2)

Душа освобожденная, или Бессильные мира иного

За приливами — отливы:То, что вечно, остается.Отчего ж так сиротливоДух бессмертный к телу жмется?..…Потому что одинокоКвантом быть Души Вселенской,Запасной ячейкой Бога,Не мужскою и не женской.Медитировать мирами,Если быть доверят Богом,Пот духовный утирая —Это очень одиноко…

Это оказалось больно. Ощущалось, будто связи рвутся с треском… Словно руку от тела… живьем… Так мучительно рвались связи угасающих клеточных полей и центральной полевой структуры, в просторечии называемой душой. Этих связей насчитывалось десятки триллионов. Наверное, именно одновременность разрыва создавала ощущение боли, потому что и раньше связи рвались постоянно и множественно, но тут же на замену старым приходили новые, и процесс проходил безболезненно.

Душа мыслит, потому что является хранительницей разумной жизни. Причем, мыслит по-русски, потому что еще несколько мгновений назад она принадлежала русскому мужику. Но вот он скопытился, дал дуба и сыграл в ящик. Не слишком импозантный ящичек, да и тесноватый, но сам виноват — не заработал себе на полированного красавца и лимузинистый катафалк. Не браток, чать, и не политик, а нищий бывший ученый, а потом пенсионер с параноидальным уклоном в графоманию. Стишки на старости лет кропать принялся — вспомнил молодость. В детство впасть еще не успел, но до юности добрался. Помню образчик на есенинские мотивы про катафалк, пророчество, так сказать:

И меня на желтом катафалкеМощью в сто конейПовезут по серому асфальтуНакормить червей.

Сыто чавкнет, гроб глотая, глина,Прошуршит песок,Матюгнется вдруг могильщик длинно,Свой прозревши срок…

Тех, кто остался, жалко. Что умершему? Еще способное в нем чувствовать — вот оно: чувствует и соображает, сохраняя угасающие обертоны бывшей личности. И практически бессмертно, если забыть, что во вселенной нет ничего бессмертного, в том числе, и самой вселенной, но в определенных временных рамках можно и так постулировать. А вот те, кто остался, пребывают в неизвестности и тоске вечной разлуки. Их связи тоже рвутся по живому. Но для меня жизнь продолжается, пусть и совсем другая, а для Нее, для любимой, она фактически закончилась. По крайней мере, та, привычная, в которой был я. Хорошо, что дочка смогла приехать — она не даст матери глупость сотворить, удержит. Я ее заранее проинструктировал, чтобы в таком случае глаз не спускала и от себя не отпускала. Вот увезет к себе в Россию, в Петропавловск-Камчатский, где ее муж морским офицером служит, одарит бабушкиными заботами, которых мы тут не знали, может, тогда и полегчает на душе?

А ведь верно сказано — «на душе»: любящие души образуют мультисолитон[1] — единую устойчивую волновую структуру! Вот почему мне так больно!.. Не только в клетках дело, а в распаде мультисолитона на отдельные индивидуальные солитоны. Мне-то тут поможет вся структура мироздания, а там, у живых, еще неизвестно, чем кончится…

Да — клетки угасли, а боль осталась. Возможно, ослабла слегка, но осталась.

Вот уж никогда прежде не подумал бы, что волновая структура способна испытывать боль! Ее рецепторы — это точки приема информации. А сколько ее ко мне поступает — не берусь даже оценивать. Чувствовать вселенную — это вам не человеческим телом управлять. Другого уровня задачка. Хотя во плоти мне тоже приходилось ее чувствовать, но, скорее, как панцирю или защитному экрану: спасать клеточки тела требовалось от пагубного вселенского воздействия, ибо тело нежное не рассчитано на эти частоты, поля и их энергии. Приходилось для разных участков частот до семи экранов держать вокруг плоти трепетной. Иначе испепелили бы, с ума свели, муки адские дав отведать перед этим. Так что, на самом деле, человек в этих экранах, как космонавт в скафандре. Собственно, он и есть космонавт на космолете по имени Земля. У которого свои защитные экраны общего пользования.

Я начал различать, какие именно связи сейчас разрываются, к кому они тянутся. Вот эта — к жене, вместе с которой мы вершили духовное единство, к коему подключались остальные. Прежде всего, дочь.

Я чувствую растерянность дочери, привыкшей к тому, что родители всегда есть. Пусть далеко, но душой в любой момент можно потянуться и достать. Приобщиться к их жизни… Ох, береги мать, доченька! Береги ее, сколько сможешь! Она еще не выработала свой жизненный ресурс, я это хорошо вижу, хотя сейчас она искренне безутешна. Ей очень больно, но она полна жизни и вполне может стать частью нового вашего единства. Если ты ей поможешь, она и станет.

Зятя и внука я почти не чувствую. Юридические лица… Так уж сложилось — вроде и планета не слишком велика, да проезд кусается. Наш пенсионер финансовой удавкой к своей клетке прикован… Зять сочувствует жене, а для внука дед — пустой звук, который время от времени мама произносит. Нет живой связи. Зато и боли нет.

Друзья? Их много не бывает. У меня тоже один остался. Рассыпается старый пень, а еще стоит. Вцепился в землю. Молодец! С ним — да, многое связано в душе. Ему больно, мне — тоже. Но, вообще-то, мы, старики, заранее друг с другом прощаемся, свыкаемся с мыслью и неизбежностью. Спать ложимся, не зная, кто из нас завтра проснется.

А это чей одинокий солитон, ко мне прикипевший? Я-то думал, что это только мой вывих психики, болезнь старца, впавшего в юность…

Последняя любовь — печальная черта,Отчаянный рывок из бренности в бессмертье…

Потом-то осознаешь, что:

Есть первая любовь, последняя любовь,Но все они — лишь часть Единственной Любови.

Но это позже, а дух уже успел прикипеть, срезонировать, притянуть и этот солитончик к себе. Я-то был уверен, что это только моя внутренняя проблема, что меня лишь терпят, снисходя к моей старости и беспомощности перед стихией, а вот она, стихия моя, сидит у стола, смотрит на мой корявый стишок, не вникая в слова, и беззвучно плачет. Не пришла на похороны. Правильно — зрелище весьма не эстетичное, пусть лучше помнит меня живым и терпимозримым. Эта разлука у нее еще долго будет саднить — я был последним, кто ее любил, и на данном этапе ее жизни, увы, единственным. Хотя ей от этой любви ни жарко, ни холодно не было, разве что только чуть светлей… Дай Бог ей встретить хорошего человека и настоящую любовь!

Кстати, с Богом мне еще предстоит разобраться. Помню, когда-то уже все было ясно, но я пока еще не настолько просветлел, чтобы восстановить эту очевидность. Я с трудом выныриваю из боли, как из омута, облепленный водорослями, тиной и стекающими потоками воды, больше похожей на слезы.

Еще помню разнообразные ощущения человеческой боли, но нынешняя ни на одно не похожа. Потому, наверное, что она уже не человеческая. Пожалуй, это первый разумный шаг в осознании себя не человеком. Конечно, я уже с момента обнаружения себя в этой ипостаси, называл (или обзывал?) себя солитоном, душой, духом, но это были еще людские понятия. То есть я уже знал, что не человек, но еще ощущал себя человеком. Почти. Теперь, похоже, наступил момент влипания в истину. От которой потом уже не отскребешься. Намертво склеивает — в прямом смысле слова. Или до влипания еще далеко, а это только первое легкое касание, асимптотическое приближение?..

Можно лишь сказать, что моя не человеческая боль — очень отрицательное ощущение, из которого чрезвычайно сильно хочется выйти. Возможно, это стимул для скорейшего перехода в новое состояние?

Могилу уже закопали, женщины свое отрыдали, друзья отскрипели зубами и вытерли очень скупые и очень мужские, и мне полегчало: у них — с глаз долой… и у меня связи истоньшали, но, что интересно, перестали идти на разрыв, а, достигнув некоторого минимума, остались в этом состоянии. Надолго ли? Возможно, до тех недалеких пор, пока они меня помнят и любят.

С исчезновением разрывного импульса, пропало и ощущение боли. Хорошо бы навсегда, но кто нас знает? В блаженстве ли мы купаемся или от укусов мироздания уворачиваемся. Скоро, видимо, узнаю… Эй, Мироздание, узнаю?..

Что ж, я скинул с себя одежду плоти… И стою я пред тобой голый-голенький… Интересно, как бы смотрелся солитон в семейных трусах?..

Еще вопрос, где я, вообще, пребываю? Только что был кем-то вроде соглядатая на собственных похоронах и барахтался в этом процессе, не обращая внимания на окружающее — боль не позволяла, все на себе концентрировала, хотя я знал, что в фоновом режиме ко мне поступает информация со всей вселенной. Физика у меня такая. Конечно, она одна для всех точек, но проявляется разными частными следствиями в разных проекциях мироздания: — одиннадцатимерных, шестимерных, четырехмерных. Человек во плоти, например, воспринимает только четыре измерения. А все остальное для него — математические абстракции. Великое чудо, что он их помыслить может и формулами описать. А теперь я живу в этом и ощущаю во всей полноте. Не исключено, что доступная мне часть информации о мире — только часть всей правды о нем. Это было бы логично, потому что полную правду может воспринять только субъект соизмеримый объекту, а я — лишь малюсенькая часть необъятной системы.