Влюбленный Байрон - Эдна О’Брайен

Эдна О’Брайен

Влюбленный Байрон

На литературном поприще прежде, чем выходить на арену, следует рассчитать, какой силой сопротивления ты обладаешь.

Все связанное с жизнью и личностью такого прославленного барда, как покойный лорд Байрон, становится публичным достоянием.

Слова весьма вещественны: чернила,Бессмертия чудесная роса!Она мильоны мыслей сохранила…

Чем больше станет известно о Байроне, тем сильнее станут любить его.

ВСТУПЛЕНИЕ

В своем наброске эссе об «Антонии и Клеопатре» Шекспира Харолд Блум называет Клеопатру «архетипом “звезды” и первой мировой знаменитостью», которая затмила своих любовников — Помпея, Цезаря, Антония — и никогда не уклонялась от практической необходимости играть самое себя. Байрона, разумеется, надо рассматривать как ее двойника в реальной жизни: первая знаменитость, надолго сохранившая этот статус, герой и злодей, дамский угодник и самовлюбленный эгоист, к которому намертво прилип ярлык: «шальной, дурной и опасный для общения».

И этот же самый Байрон писал:В чем слава? В том, чтоб именем своимСтолбцы газет заполнить поплотнее.

Мы пишем, поучаем, говорим,Ломаем копья и ломаем шеи,Чтоб после нашей смерти помнил светФамилию и плохонький портрет![1]

О Байроне написан легион книг — трактатов, эссе и биографий, — научных, документальных, восторженных, противоречивых, провокативных, непристойных, фантастичных; одни превозносили его, другие втаптывали в грязь. Биография, написанная Лесли Марчендом и опубликованная в 1957 году, — это титанический труд, открывший многое из того, что до той поры было скрыто, и развенчавший некоторые наиболее нелепые утверждения и фантазии.

Так зачем же нужна еще одна книга о Байроне?

Много лет назад мне попалось на глаза высказывание леди Блессингтон о том, что Байрон был «самый необыкновенный и самый ужасный человек из всех, кого ей довелось встречать», и эта характеристика пробудила во мне интерес. Меня всегда привлекали писатели, пишущие о других людях искусства: Рильке размышляет о таинственной связи искусства и жизни в работе о Родене; Вирджиния Вулф в «Обыкновенном читателе» набрасывает мгновенные мастерские картинки, передающие скрытые в житейской обыденности проблески гения; а вот Харди, роняющий слезы в чернильницу, или Дороти Вордсворт[2], плетущаяся с «дорогим Уильямом» в гору по мокрой дороге в поисках водопада.

То же и с Байроном. Мне хотелось следовать за ним по его «Пути повесы»[3] и «Пути поэта»; быть рядом, когда он играл на бильярде в английском загородном доме и передавал тайные любовные записки юной супруге под самым носом ее непогрешимого мужа, сэра Уэддерберна Уэбстера; проследить за Байроном, читающим «Коринну» мадам де Сталь в саду своей итальянской любовницы и пишущим ей послания по-английски, которые ни она, ни ее ревнивый муж не могли понять. Байрон влюбленный, Байрон, обуреваемый меланхолией, и в промежутках — Байрон разъяренный и его многотерпеливый издатель Джон Меррей. Байрон, который намечал для себя великую и трагическую судьбу, отправляясь, как он думал, к «театру военных действий», чтобы бороться за независимость Греции, а вместо этого умирающий в свои тридцать шесть лет от лихорадки в топях Миссолунги с лицом (тем, что вся Европа сравнивала с лицом Адониса) в пиявках и бинтах.

И вот я окунулась в двенадцать томов его писем и дневников, где он раскрывается как человек страстный и ранимый, как интеллектуал и насмешник, как личность, сочетающая в себе черты Наполеона, Дон Кихота, Дон Жуана, Ричарда Лавлейса[4], Ричарда III, Ричарда II и даже короля Лира, окруженного негодяями и шутами. Я перечитала его бесчисленные биографии, биографии леди Байрон и полные лицемерия рассказы об их длившемся чуть более года браке, который не только послужил в свое время привлекательной темой для бульварных журналов и карикатуристов, но и вызвал живой интерес такого возвышенного ума, как Гёте.

Байрон со своими одами и дифирамбами, насмешками над литературой, сочетающимися с пожизненным служением ей же, с его шутливыми и серьезными беседами, с мучительным копанием в собственных проступках — этот Байрон оказался великолепным и совсем не докучливым попутчиком.

ГЛАВА I

Лорд Джордж Гордон Байрон, пяти футов и восьми с половиной дюймов ростом, был обладателем уродливой правой ноги, каштановых волос, запоминающейся бледности, алебастровых висков, жемчужных зубов, серых глаз, обрамленных черными ресницами, и неотразимого обаяния, которое равно действовало на мужчин и на женщин. Все в нем было парадоксально: свой в обществе — и белая ворона, красавец и урод, человек серьезный и насмешник, транжира и — временами — скряга, обладатель острого ума и зловредный ребенок, веривший в чудеса. Написанное им о Роберте Бёрнсе, вполне подошло бы и для его собственной эпитафии: «нежность и грубость, мягкость и суровость, сентиментальность и похотливость, низкое и божественное — все смешалось в этом вдохновленном свыше куске глины».

Помимо прочего, Байрон был величайшим поэтом, но, как он сам напоминает нам, поэзия — это особый дар, принадлежащий человеку не в большей степени, чем пифии, покинувшей свой треножник. Байрон без своего треножника становится Байроном-Человеком, который, по его собственному утверждению, не способен существовать без того или иного предмета любви. С ранних лет он был обуреваем страстями, они порождали волнение, меланхолию, предчувствие утраты, уготованной ему судьбой в «земном раю». Он любил и мужчин, и женщин; ему нужен был объект любви, кем бы он ни оказался. Один взгляд на красивое лицо — и Байрон был готов «строить иль сжигать новую Трою».

Слово «байронический» вплоть до наших дней предполагает чрезмерность, дьявольские поступки и бунтарство в отношении и короля, и черни. Байрон более, чем какой-либо другой стихотворец, воплощает для нас поэта-бунтаря, одаренного воображением и презирающего законы Творца, чье влияние не ведает национальных, религиозных и географических границ; его очевидные недостатки искупаются личным обаянием и в конечном счете героизмом, который, благодаря трагическому финалу, вознес его судьбу и образ от частного случая до универсального символа, от индивидуального до архетипического.