Через тернии к звездам - Кир Булычев

Кир Булычев, Ричард Викторов

Через тернии к звездам

От автора

Мне повезло - я встречался в кино с милыми моему сердцу людьми, одних я почитаю, как Георгия Данелию и Романа Качанова, других считал друзьями, и они отвечают мне взаимностью - это Павел Арсенов и Александр Майоров. Но Ричард Викторов был мне близок как художник и дорог как надежный друг. Так что посвящение, которым я открываю этот том, надеюсь, не заденет чувства других людей.

В середине 80-х годов, вскоре после смерти Ричарда, в издательстве "Искусство" решили издать книгу воспоминаний соратников Викторова, посвященную его памяти. Стараниями жены Ричарда, актрисы Надежды Семенцовой, сборник был составлен, но затем, как у нас нередко бывает, интерес издательства к книге постепенно угас, и она, отлежав несколько лет на подходе к типографии, была возвращена составителям.

В том сборнике была и моя статья.

Я попросил ее у Надежды Мефодьевны и, сократив, воспроизвожу ее здесь. Хоть прошло более десяти лет, мое понимание Ричарда не изменилось, не утрачен и интерес к нему как к создателю отечественного детского фантастического фильма. Недаром и сегодня с экранов телевизора его ленты "Москва-Кассиопея", "Отроки во Вселенной" и "Через тернии к звездам" не исчезли и пользуются популярностью.

Так что прошу Вашего внимания.

... Фильмы Викторова - факт истории и искусства. О причинах и закономерностях путей к ним мне и хочется поговорить.

Мне кажется, что в становлении Викторова сыграла важную роль война.

Случилось так, что в дни, когда немцы вошли в Крым, Ричард находился в детском санатории - он болел костным туберкулезом. Мальчику было двенадцать лет. Возле Феодосии и Керчи наша армия была разгромлена и беспорядочно отступала. Детей из санатория, которые могли ходить, красноармейцы забрали с собой, и в последних боях в Крыму Ричарду пришлось самому стрелять, он был тяжко ранен и на одном из последних катеров вывезен на Большую землю.

Лечиться Ричарда отправили в Теберду, на Северный Кавказ, но и туда пришла война. Ричарду удалось бежать в горы, тех же, кто не мог убежать, фашисты убили. На Кавказе его отыскала мать, которая не поверила в смерть сына.

Эти невероятные испытания, голодные годы, невозможность быть таким же ловким, прыгучим, как твои сверстники, никак (что может, полагаю, подтвердить каждый, знавший Викторова близко) не сломили и не ожесточили его. Раны, хромоту, боль, все более угнетающие болезни он приучил себя скрывать, чтобы не обременять окружающих. В этом, кстати, выражалась и глубокая врожденная интеллигентность Ричарда, воспитанная его матерью и отточенная самим Ричардом. Она проявлялась для него не только в уровне образования, но в образе его жизни - сознательном, постоянном действии.

Честно говоря, первое время я подозревал, что Ричард всегда немного притворяется. Человек наших дней не может быть таким деликатным, предупредительным, вежливым. А уж тем более режиссер в силу специфики своей профессии - всегдашний воитель. Ведь процесс создания фильма - это бесконечное противоборство с чиновниками, со студией, с редактурой, с производственниками, с киногруппой; у всех свои интересы, и с режиссерскими стремлениями сделать фильм, если они и совпадают, то лишь на словах.

Но Ричард не притворялся. Он просто был таким, каким был. Даже когда ему не хотелось быть таким, сил не было. Это была часть его перманентной борьбы с собой - с телом, которое отказывалось выдерживать нагрузки, которые Ричард полагал обязательными, с духом, который тоже порой уставал, с обстоятельствами, что бывали непреодолимы.

В истории известен Мартин Лютер. Неистовый вождь реформации. Ради торжества идеи готовый послать на костер всех своих противников. Непримиримость и ярость Лютера вытеснили из истории некоторых его современников, создателей той же реформации, своеобразных борцов за свободу человеческой личности против безраздельной власти Рима. Когда совет Священной Римской империи в Вормсе объявил Лютера вне закона, а Папа отлучил его от церкви, Лютер с помощью своих покровителей убежал от суда и долго скрывался в одном из саксонских замков, осыпая шестнадцатый век многочисленными гневными сочинениями. Он и после этого, когда гроза миновала, продолжал потрясать идеологическим мечом, но редко покидал свой богатый дом, жену и многочисленных детей. И умер в почтенном возрасте в достатке, в славе, ни разу не услышав шума настоящей битвы.

А рядом с ним был куда менее известный вождь реформации Гульдрик Цвингли. Тот жил в Швейцарии. И остался в истории как человек, никогда не повышающий голос, обращавшийся к доводам разума и проповедовавший любовь к ближнему и свободу мысли. Лютер спорил с ним, осыпал проклятиями, но переспорить не смог. А когда началась война с католическими кантонами, Цвингли, мыслитель, пожилой человек, взял, как и рядовые его единомышленники, оружие и погиб в бою.

Разумеется, исторические аналогии более чем условны. Я говорю лишь о типе характера. Ричард был своего рода пророком, который никогда не требовал смерти врагов. Но когда надо было - ради картины, ради человека, попавшего в беду, ради обиженного, ради справедливости идти в бой, он никогда не отсиживался в окопах. Мне приходилось видеть Ричарда в таком бою. Это был танк. Вежливый, воспитанный, сдержанный - только глаза становились совсем светлыми от внутренней ярости. И противники, бросая щиты и копья, в конце концов бежали с поля боя. Правда, не всегда. Ричарду тоже приходилось терпеть поражения, и самые горькие из них - творческие, когда тебе, режиссеру, не дают снимать то, что ты хочешь, к чему ты готовишь себя годами. Но и в поражениях Викторов внешне оставался точно таким же, как прежде. Сила духа его была столь высока, что он мог подняться над личными обидами. И завтра, если не свалит болезнь, снова в бой...

Только через несколько лет после того, как мы познакомились, я увидел у него небольшую фотографию. Пожелтевший квадратик картона. Пожилой человек в морской форме. Адмирал Казнаков - прадед Ричарда, крупный военный специалист, теоретик, комендант Кронштадта. Мы были уже достаточно близки с Ричардом, чтобы он открыл для меня свой жгучий интерес к собственному прошлому, к той линии русских интеллигентов, продолжением которой он себя ощущал и принадлежностью к которой гордился, но не позволял своей гордости выглянуть наружу. Он попросил тогда меня как историка отыскать какие-нибудь материалы о прадеде, да и сам собирался в ленинградский Военно-морской архив, чтобы увидеть документы или письма, написанные рукой адмирала. Но не успел, некогда было...