Опыты, Век XX - Владимир Заяц

Заяц Владимир

Опыты, Век XX

Владимир Заяц

Опыты. Век XX

Тому, кто не постиг науки добра,

всякая иная наука приносит лишь вред.

М.Монтень

Утро было пронзительно холодное, беспощадно ясное. Небо ярко синело; белесое, точно заледеневшее, солнце излучало, казалось, не тепло, а холод. Изо рта идущих колонной людей вырывался пар. Шли молча, не было сил переговариваться. Да и не стоило бессмысленно рисковать. Охранники, идущие по краям, тоже устали и, с ненавистью зыркая на пленных, злобно ворчали. Того и гляди, за любую оплошность пулю в затылок всадят, а то и просто прикладами до смерти забьют. Достаточно просто оступиться.

Иван старался ступать экономнее, невысоко поднимая ноги. Он почему-то вспомнил такой же или чуть более теплый день, когда их подвергли так называемой санобработке. Военнопленных стригли и мыли в дощатом, продуваемом пронзительным ветром бараке, а затем в одних сапогах - тогда у некоторых еще были сапоги - заставляли бежать почти два километра до территории концлагеря. Многие не выдерживали, падали. Их сноровисто добивали выстрелами в упор и заставляли стаскивать трупы поближе к крематорию.

Тогда охрана была добродушнее, если так вообще можно сказать о палачах. Немцы наступали и надеялись на скорую победу. Один из охранников, толстый и всегда веселый, видя остекленевший взгляд Ивана, позволял себе снисходить до шутки с будущим рабом. Посмеиваясь и коверкая слова, говорил Ивану:

- Искать уходить нельзя. Выход нет отсюда. - Тут он надувал щеки и, указывая на крематорий, заканчивал: - Пуф! Выход есть только через труба. Как дым.

Довольный "удачной" шуткой, гоготал. Насмеявшись вдоволь, объяснял смысл сказанного напарнику, тощему и медлительному. Тот, не меняя выражения лица и пристально глядя на Ивана, скалил крупные желтые зубы и выдыхал нутром:

- Гэ-гэ-гэ.

Толстый остряк смеялся снова. За компанию.

Сзади раздался глухой стук от падения тела, потом брань охранника. Иван, обернувшись, увидел, как упавший бессильно сучит руками и ногами по заледеневшей земле, тщетно пытаясь встать. Иван и еще несколько человек бросились на помощь товарищу, но охранник был ближе. Раздался сухой треск выстрела...

Грубый окрик загнал пленных в колонну, и снова поплыла, покачиваясь, земля под ногами. И снова потекли воспоминания о недавнем прошлом...

Переезд в очередной лагерь. Сколько их уже было?! Вагон, битком набитый больными, истощенными людьми. В лагере заставили сбивать ящики для снарядов. Свирепствовали уголовники - капо, сводили с ума трехкратные аппель-проверки с диким воем сирен. Овчарки-людоеды, хрипя, рвались с поводка к людям в полосатой одежде. Иногда, будто бы случайно, собаки срывались с поводков. Охранников это очень забавляло.

Тот лагерь располагался на территории бывшего кирпичного завода, в котловане. Поначалу для пленных не было даже бараков, и людям приходилось голыми руками рыть себе в стене котлована ямы-убежища, срывая ногти, пятная кровью сухую глину.

Но даже в таких условиях люди старались помочь друг другу: отдавали ослабевшим часть своего пайка, носили на руках в команду и назад. С уголовниками, выбившимися в "начальство", боролись сообща. Загадочной, например, для немцев была смерть одного из особо рьяных, начавшего свою "карьеру" с выселения из ямы-убежища прежнего обитателя. Ночью земля оврага в том месте по непонятным причинам осела и погребла в своей толще предателя.

Куда же теперь? Странно, почему из их лагеря отобрали только семь человек? И почему отбор проводили врачи? Расспрашивал худощавый чопорный немец в халате поверх мундира. Он говорил по-русски медленно, но правильно, почти без акцента:

- Как учились?

- Средне.

- Очень хорошо, - узкое бледное лицо немца на мгновение оживилось. Он удовлетворенно покачал головой, и сверкающая искорка на позолоченных дужках его очков переместилась вверх-вниз.

- Кем работали?

- Учителем физики.

- Как успехи в труде и личной жизни?

В личной жизни?! Поисследовать душу захотелось! Иван огромным усилием воли погасил ярость и почти спокойно ответил:

- Средние... Средние были успехи.

- Очень, очень хорошо! - с энтузиазмом воскликнул врач. Он повернул голову к помощнику и скомандовал: - Вирхов, давайте ключевые слова. - И, уже обращаясь к Ивану, сказал почти доброжелательно: - Можете сесть. Будете, не думая, сразу же говорить слово, пришедшее на ум после того, как мой помощник произнес ключевое слово. Понятно?

Иван уронил в кивке тяжелую голову. Он едва держался на ногах, страшно хотелось спать, поэтому, плюхнувшись на табурет, сразу почувствовал, как неодолима сила сна. Искра от оправы очков остролицего снова ослепила его. Прикрыл глаза и почувствовал, что открыть их не в силах. Все быстрее заскользил Иван в безмолвную черноту и откуда-то услышал слабый бесцветный голос:

- Домашняя птица...

И тут же появились белые куры. Они степенно ходили меж пыльных картофельных кустов, шевеля их. Они разгребали землю и кланялись, дрожа гребнем. Над густо-зелеными шероховатыми листьями картофеля уже появились бледно-розовые цветки...

- Не спать! Встать! - вдруг раздался резкий голос врача.

Иван с натугой поднялся.

- Рыба?

- Карась.

- Цвет?

- Красный.

- Чувство?

- Месть. Ярость.

Врач удовлетворенно потер руки.

- Этого берем. Все психофизиологические и конституциональные данные стандартны и соответствуют среднестатистическим.

И вот теперь Ивану предстояло испытание еще одним лагерем. Его территория была видна уже от дороги - участок неглубокого оврага, обнесенный колючей проволокой.

Голова колонны медленно втягивалась в деревянные, грубо сколоченные ворота, покрытые белыми иглами инея. У входа в лагерь растопырилась вышка. Ее поставили совсем недавно, и на свежеободранных бревнах опор застыли желтые капли смолы. Автоматчик на вышке равнодушно посматривал на колонну и, навалившись грудью на перила, сплевывал вниз, с интересом наблюдая за полетом плевка.

На территории размещались три барака. Два - для немцев. Они поменьше и поаккуратнее. Один, без сомнения, - для пленных. У него не было ни окон, ни труб печного отопления.

Не прошло и часа, как пленных по одному стали вызывать из барака. Иван оказался в числе первых. В комнате, куда его привели, были те же два немца в халатах, которые занимались отбором. Худощавый сидел за двухтумбовым канцелярским столом. Второй - с отечным лицом и мясистым красным носом громоздился вполоборота к окну за обыкновенной школьной партой. "Все понятно, - холодея, подумал Иван. - Будут над нами экспериментировать". Он слышал о садистских экспериментах, ничем не отличающихся от пыток: и пальцы отрезали, а потом пытались приживить, и, по слухам, зачем-то замораживали людей. Сейчас как раз похолодало, для опытов по замораживанию самое время. Но к чему тогда психологические тесты?