Затея - Александр Зиновьев

Александр Зиновьев

ЗАТЕЯ

Сатира Александра Зиновьева

Этой книге уже более двадцати лет. Она продолжает начатое Зиновьевым в «Зияющих высотах» сатирическое описание советского общества — его образа жизни, общественных отношений, нравов, культуры. Читая эту книгу сегодня, часто спрашиваешь себя, что побудило тогда автора — всемирно известного ученого-логика — заняться этим делом, какие пели преследовала его критика, как он сам представлял себе последствия этой работы? И что дает современному читателю знакомство с сатирой Зиновьева?

Последний вопрос имеет особое значение.

Почему? Но об этом ниже, после того, как мы уясним себе, что такое представляет собой эта книга? Что такое, собственно говоря, затея? Затея, замысел, цель — понятия вроде бы ясные, но смысл можно вкладывать в них разный. «Главное — чтоб затея имелась. А когда есть затея, то под это можно пить, гулять, развлекаться — словом, жизнь без затеи скучная». Эта версия взята мной из самой популярной сегодня в России газеты. Как ни соблазнительно принять это толкование (в книге Зиновьева о развлечениях ее персонажей написано очень много и смешно), по, конечно, автор под затеей понимал другое.

Затея, по версии Зиновьева, была задумана властью для идеологической обработки населения, чтобы сделать людей послушными и безропотными. Затея — это такое «идеологическое оздоровление» человека, когда его превращают в безликое и со всем согласное существо.

В жизни все вышло иначе. Затеянная советской властью и КПСС перестройка привела к неожиданным и неадекватным результатам. К неожиданным результатам пришел и… сам Зиновьев. Что же вышло из «Затеи» Зиновьева? Что случилось с ним самим?

После издания на Западе «Зияющих высот», а позднее других книг автора, после вынужденной эмиграции в Германию за Зиновьевым закрепилась репутация писателя, резко критикующего советский общественный строй, разоблачителя коммунизма — словом, диссидента. Именно так обстояло дело до конца 80-х годов. Начавшаяся горбачевская перестройка, по сути, ничего не изменила в репутации писателя-отщепенца. «Катастройка», «Горбачевизм», «Кризис коммунизма», другие его книги того времени только усиливали это впечатление.

Но вот с конца 80-х все вдруг резко меняется. С возвращением Зиновьеву советского гражданства начинается его прорыв к советскому читателю. Издаются его книги, в газетах (в том числе партийных) печатается его публицистика. На глазах изумленного читателя из ярого обличителя всего советского Зиновьев превращается в пламенного патриота, защитника ценностей Страны Советов, противника тех, кто называет себя демократами. С развалом СССР в начале 90-х этот процесс идет по нарастающей. «Метили в коммунизм — попали в Россию» — эта фраза Зиновьева становится крылатой, и в ней, по сути, отразился новый этап в творческой эволюции мыслителя.

«Нельзя оплевывать прошлое. Если оплевать прошлое, мы ни шагу не сделаем в будущее» — так пишет Зиновьев о советском прошлом. Или следующее утверждение, в котором перед читателями предстал новый Зиновьев: «Я считаю советский период вершиной российской истории. Не будучи апологетом коммунизма, считаю этот период поистине удивительным. Пройдут века, и потомки будут с изумлением, с восхищением изучать это время, поражаться, как за удивительно короткий срок в стране, жившей в кошмарно трудных условиях, было сделано так много. Да, было много и плохого, были преступления, ошибки, разочарования. Но все равно это была величайшая эпоха в истории России и один из величайших феноменов в истории человечества». Возможно ли было такое услышать от Зиновьева в конце 70-х — начале 80-х годов?

В 1993 году Зиновьев впервые приезжает из Мюнхена на Родину, в новую Россию, и начинается процесс постепенного возвращения. Но это уже другой Зиновьев. Казалось бы, не было «Зияющих высот», «Желтого дома», других его сатирических работ. В это время и совершается переворот в сознании его читателей и почитателей. «Это не Зиновьев, а кто-то другой!», «Что с ним случилось?». Шквал этих и подобных вопросов обрушился на писателя. И в том же духе: «Как вы могли после «Зияющих высот», после жизни на Западе утверждать, что наше советское тоталитарное прошлое — яркая страница отечественной истории?!» В сознании многих его единомышленников происходила настоящая сшибка при мысли о противоречиях в Зиновьеве. Мне самому часто приходилось слышать подобное. И все-таки почему?

Ответ, думается, найти несложно. В истории страны, можно сказать, наступил момент истины. Горбачевская перестройка, а затем реформы 90-х годов ввергли Россию в пучину бедствий и потрясений. Нашлось много людей, которые с самого начала не приняли реформаторский курс, увидели в подражании западной демократии и в безоглядной рыночной экономике не эталон политической жизни, не спасительное средство для российской экономики, а страшную угрозу для страны, которая может привести к полному и окончательному разрушению государства, к утрате Россией независимости. В этой ситуации отношение к советскому прошлому стало тем оселком, на котором испытывались политика и политики. В этом и надо искать разгадку феномена двух Зиновьевых. Ценители его сатиры ждали от него негативной оценки прошлого, в особенности сталинизма. Но их постигло горькое разочарование. Вопреки логике и здравому смыслу (так казалось многим) Зиновьев давал высокую оценку советского семидесятилетия.

Нет и не было двух Зиновьевых, противоречие это кажущееся. Здесь надо учитывать особенности его сатиры. Она была беспощадной, резкой, но в ней не было злобы, диссидентской злобы. В ней не было злого умысла. Сам Зиновьев никогда не был диссидентом-антисоветчиком и антикоммунистом и не считал себя таковым. Он разоблачал язвы советского образа жизни, высмеивал все негативное и застойное, но при этом всегда оставался патриотом своей Родины. Он не уставал подчеркивать: СССР — моя Родина, «моя страна». Другой Родины у меня нет и не будет! На Родине его считали отщепенцем, и он признавал это. Отщепенец?! Да! Но не враг!

Многое в психологии Зиновьева становится понятным, когда вдумываешься в его слова: «Я считал развитие советского общества необратимым, а советский строй незыблемым на века. Кто мог раньше подумать, что случится такое?!»

Живя на Западе, Зиновьев раньше других узнал о глобальных планах западных стратегов, замысливших развалить СССР и затем Россию. Раньше всех он увидел губительные последствия перестройки и либеральных реформ. Потому и отошел он от своей сатиры и стал разоблачать планы превращения могучей советской и российской державы в общество колониальной демократии, полностью зависимое от метрополии, от стран «Большого Запада» (термин Зиновьева).

Россия вступает в третье тысячелетие. Какой она будет в двадцать первом столетии? Что она возьмет из ушедшего в прошлое двадцатого? От чего раз и навсегда откажется? Вопросы важные, можно сказать судьбоносные. Что может дать нам для ответа эта книга Зиновьева? Сам автор постоянно связывает свой ответ с необходимостью глубоко понять коммунизм — то общественное устройство, в котором жило российское население большую часть прошедшего века.

Современные российские реформаторы уже не один год ищут национальную идею, русскую идею, которая помогла бы сплотить российское общество, примирить раздирающие его острые социальные антагонизмы. Но они до сих пор ничего не добились и не добьются. Потому что они не понимают главного, того, что выразил Зиновьев в своем исследовании коммунизма. Вот квинтэссенция его концепции, сформулированная в книге «Затея»: «…Во всей прокоммунистической и антикоммунистической литературе не сказано ни одного слова о самой главной черте коммунистического строя жизни, которая сделала его таким привлекательным для миллиардов людей, несмотря на очевидные и общеизвестные ужасы становления и бытия его. Это главное состоит в органической способности порождать идеи и средства, организующие жизненный поток в единое осмысленное целое». В этой «последней мысли» (так назвал автор заключительный раздел книги) Зиновьева я вижу ту общую идею, которую пока безуспешно ищут идеологи наших властителей.

ЗАТЕЯ

В августе 1976 года на Западе были опубликованы «Зияющие высоты». Успех книги на Западе и в России, куда она проникала нелегально, меня изумил. Я на это не рассчитывал. И хотя я жил под строжайшим надзором органов государственной безопасности и в ожидании ареста, тем не менее я решил написать новую книгу, на сей раз — «настоящую». Что я имел при этом в виду? Дело в том, что я писал «Зияющие высоты», вообще не задумываясь над тем, о чем и как писать. Материал для книги был накоплен в голове за долгую жизнь в изобилии. Писал я так, каким был мой привычный способ мышления и речи. Теперь же я решил писать книгу в два этапа: сначала накопить достаточно большую совокупность хаотически написанных текстов, а затем на основе систематизированной обработки их написать задуманную книгу. Я так и делал в течение года с сентября 1976 года по сентябрь 1977-го. Хаотично написанные заметки пересылались на Запад. Многие терялись в дороге. Но значительная часть достигала моего издателя в Швейцарии. Угроза моего ареста становилась вполне реальной. И издатель решил подготовить мои заметки к публикации, если я на самом деле окажусь в тюрьме. Я сообщил ему принципы упорядочения заметок в более или менее связный текст. В августе 1978 года я оказался на Западе. Книга уже была подготовлена к печати. Я не смог даже вставить в предисловие предупреждение о том, что это — не законченное произведение, а лишь черновые наброски, публикуемые в силу из ряда вон выходящих обстоятельств. Книга вышла в свет в начале 1979 года под названием «В преддверии рая». Моему намерению обработать ее так, чтобы получилось законченное литературное произведение, удовлетворяющее моим критериям, не суждено было осуществиться. Не было времени. А главное — замысел книги фактически реализовывался в совокупности тех книг, которые я начал писать на Западе. И опубликованные в книге «В преддверии рая» черновые наброски так или иначе использовались в них. В предлагаемую вниманию читателя книгу я включил лишь те из этих набросков, которые остались неиспользованными и которые представляют, на мой взгляд, интерес для описания предкризисной ситуации в России в семидесятых годах. К тому же многие социальные явления, казавшиеся специфическими для общества коммунистического, оказались присущими как обществам западного типа, так и постсоветской России, — факт сам по себе заслуживающий внимания.