Дом на Мойке - Вячеслав Пьецух

Пьецух Вячеслав

Дом на Мойке

Вячеслав Пьецух

Дом на Мойке

В другой раз сделается как-то умственно и печально, когда невзначай приглядишься к какому-нибудь старому дому, предположительно пережившему пять поколений своих жильцов; внезапно придет на мысль: святые угодники! сколько за этими понурыми стенами дышало живых людей, красивых и глупых, знаменитых и несчастных, образованных и больных, которые ели-пили, ссорились, чудили, интриговали и в конце концов растаяли без следа... Кажется, не теодицея какая пришла на мысль, кажется, не родня тебе эти люди, канувшие во тьму, а такой вдруг тоской обольется сердце, что плакать хочется...

Нет, не то.

Как известно, нежные и глупые динозавры вымерли в конце мелового периода вследствие какого-то темного катаклизма, и тогда наступило царство крошечных грызунов, первых млекопитающих, давших жизнь, в частности, роду человеческому, именно царство крыс. Коли принять в расчет, что природа не создала более жизнестойкого существа, то по мере вырождения человечества, если что, опять нужно ожидать пришествия царства крыс. Это самое "если что" может быть войной с применением ядерного оружия или вторым всемирным потопом, но, скорее всего, человечество со временем просто изнежится, одуреет и вымрет само собой. Между тем, уже кое-какие симптомы вырождения налицо, например, на весь город Малоярославец только один человек знает, что такое теодицея, да и тот окончательно спился с круга...

Опять не то.

Поэт! не дорожи любовию народной.

Восторженных похвал пройдет минутный шум;

Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,

Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один...

- вот это, пожалуй, то. Эти величественные стихи, как теперь говорится, _в кассу_, хотя они вроде бы не отвечают ни настроению, ни погоде. А погода в Петербурге стоит ленинградская, которую точно сочинили большевики: осень не осень, весна не весна, а что-то недоделанное, частичное, вроде молочной сыворотки или необожженного кирпича. И дождик не то чтобы идет, а висит в воздухе такая противная взвесь, пахнущая гарью и Финским заливом, ветер гонит по светло-серому небу темно-серые облака и хлопает мокрым флагом, который, видно, забыли снять, у пивных ларьков на Мойке куксятся господа, похмеляющиеся по утрам, и рожи у них такие же кислые, как разливное пиво, погода, настроение, Петербург. Ах, где вы, ясные имперские весны, от которых у наших предков чесалась кровь, где вы, пряные осенние деньки, когда до зарезу хотелось писать продолжение "Евгения Онегина" или отравиться шведскими спичками фабрики "Клюев и сыновья"?.. Нету их больше, почили в бозе, вместе с семейным чтением, балетоманией и пирожными от Берре. Что ни говорите, а все хуже идут на Земле дела, все приметнее портится человек, все беднее и проще становится его жизнь. Взять хотя бы опыт нашего поколения: как мы в свое время пили в городе Ленинграде, как пили! - так мы в Москве никогда не пили; бывало, из всех достопримечательностей только и запомнишь что Египетский мост, через который лежала дорога в полуподвальный винно-водочный магазин, где наша компания пополняла свои запасы.

Но ежели не пьянствовать, а перейдя через Египетский мост, все идти по бывшей Гороховой улице до набережной Мойки, а потом повернуть направо, то долго ли, коротко ли, увидишь трехэтажный, сизого цвета дом, каких множество в Петербурге, с высокими окнами и двумя подворотнями по фасаду. Был он построен еще при государыне Елизавете Петровне, и владел им тогда престарелый барон Черкасов, некогда служивший секретарем кабинета у самого Петра Великого и сумевший себе составить порядочный капитал. Сын его, барон Андрей Иванович, женился на дочери Эрнста Иоганна Бирона, известного воротилы при императрице Анне Ивановне, красавца, лошадника и нашего первого нумизмата. На другой день после свадьбы молодым был пожалован первый этаж дома на Мойке, и они не вылезали оттуда полный медовый месяц, даже кушать им подавали в спальню, просторную комнату двумя окнами на двор, и даже всех разговоров у них только и было что барон Андрей Иванович спросит молодую:

- Зинд ире хохайт бефридикт? [Вы удовлетворены, ваше высочество?]

- Ganz befriedigt [совершенно удовлетворена (нем.)], - отвечает ему жена.

Кажется, в ноябре 1740 года герцога Бирона арестовали, побили и сослали в Сибирь, где он существовал на положении босяка. Автоматически опала коснулась и его зятя, то есть в доме на Мойке определили на постой квартирмейстерскую часть Измайловского полка. Квартирмейстеры безобразничали, обрывали юбки у прислуги, говорили непристойности баронессе, но делать было нечего, - и она терпела, и он терпел. Зато же отлились кошке мышкины слезки, когда воцарился император Петр Федорович: квартирмейстеров, по жалобе барона Андрея Ивановича, разжаловали в обозные и отослали в Астраханский пехотный полк. А тесть, отгоревавший в Сибири ровно двадцать лет и два года, был возвращен в столицу и поселился у _молодых_. Он важно расхаживал по комнатам первого этажа, заложив правую руку за лацкан шелкового шлафрока, и говорил о том, что-де в России нужно жить долго, чтобы сделать головокружительную карьеру, пасть ниже последнего коломенского булочника, претерпеть десятилетия гонений и наконец дождаться торжества справедливости, каковое торжество и есть лютеранский бог.

- Ach, Vater, - говорила ему дочь, молитвенно сложив ручки у подбородка, - Sie haben so gelitten doch! [Ах, отец, как же вы настрадались! (нем.)]

Герцог отвечал значительно и туманно:

- Кто в море не бывал, тот Богу не маливался.

Барон Андрей Иванович вскоре скончался от гриппа, который тогда назывался испанкой и считался болезнью, неизбежно ведущей к трагическому концу. Вдова сдала два верхних этажа под наем и для утешения завела себе стаю кошек; когда же и она померла, дом на Мойке купила княгиня Волконская, которая подарила России видного бунтаря.

Молодой князь Сергей Григорьевич как раз живал в одиннадцати комнатах первого этажа. Тогда его образ жизни был отчасти предосудительный, то есть не совсем трезвый, однако еще задолго до декабрьской авантюры 1825 года он водил со своими приятелями опасные разговоры. Бывало, в просторной комнате двумя окнами на двор, при зажженных сальных свечах, хотя и приванивавших, но дававших приютное освещение, за чашей пунша, соберутся юные правдолюбцы и давай молоть грозную чепуху:

- Первым делом, князь, нужно всех Романовых перерезать, и тогда само собой образуется республиканское устройство, ибо такое устройство у нас в крови.

- Не скажите, барон. Русский мужик переменчив: спьяну он, пожалуй, республиканец, но с похмелья положительно монархист.

- Как бы там ни было, господа, а народ нужно будет по-прежнему держать в ежовых рукавицах, не то и нашему брату республиканцу несдобровать. На мой взгляд, la facon moyenne [наиболее приемлемый вариант (фр.)] государственного устройства есть аристократическая республика, когда, стало быть, демос прижат к ногтю.

- Бог не выдаст, свинья не съест. Главное, господа, это хранить в своих сердцах верность бессмертному учению графа де Сен-Симона, которое поведет нас от победы к победе до самого логического конца!

Примерно год спустя после поражения декабристов на Сенатской площади в квартире первого этажа поселилась супруга осужденного Волконского, княгиня Мария Николаевна, которая приехала в Петербург хлопотать о разрешении следовать за мужем на Нерчинскую каторгу, в гибельную Сибирь. Поскольку княгиня носила траур, отчетливо было видно сквозь окна, выходившие на набережную Мойки, как она день-деньской бродит из комнаты в комнату, и, кажется, даже слышались ее неженские, размеренные шаги.

Золовка Софья Григорьевна ей говорила:

- И что это, Маша, тебе вздумалось, к чему эти простонародные замашки, ведь это только темные бабы сопровождают на каторгу своих поджигателей да воров! Я, разумеется, желаю Сергею добра, однако же он так виноват перед государем, что твоей жертвы не заслужил.

Мария Николаевна стояла на своем:

- Кто Богу не грешен, тот царю не виноват.

Впоследствии дом на Мойке к этой самой золовке и перешел. При Софье Григорьевне, в дополнение к прежним службам, был вырыт просторный ледник и построен новый сенной сарай.

В сентябре 1835 года первый этаж занял Александр Сергеевич Пушкин. Одиннадцать комнат первого этажа он обставил частью старой мебелью, частью новой от мастера Гамбса, понавез книг на двенадцати подводах и зажил в свое удовольствие вместе с женой, свояченицей и детьми. Покойный был жилец: званых вечеров не давал, не музицировал, разве Наталья Николаевна в другой раз что сыграет на клавесине, прислугу содержал в строгости, своего выезда не имел. Перовский, управляющий делами Софьи Григорьевны, вспоминал о нем:

- Препустой был человек. Все любил на пожары ездить. Как где случится несчастье, он сейчас сломя голову скачет смотреть пожар. Говорит, потешно наблюдать, как кошки мечутся по раскаленной крыше, смешней этого зрелища ничего нет.