Очевидное? Нет, еще неизведанное… - Вольдемар Смилга

Вольдемар Петрович Смилга

Очевидное? Нет, еще неизведанное…

Введение,

Не знаю, каким я могу казаться миру, но самому себе я представляюсь ребенком, который играет на берегу и развлекается тем, что иногда отыскивает красивую раковину или камешек, более яркий, чем обычно, в то время как великий океан истины неисследованной расстилается передо мной.

Эта книга в конечном итоге посвящена специальной теории относительности. Чтобы понять ее содержание с чисто формальной точки зрения, достаточны знания в объеме восьми-девяти классов средней школы. Но фактически для чтения необходимы и известная привычка к абстракции и довольно напряженное внимание. Поэтому книга, возможно, покажется трудной и утомительной и для человека со средним образованием.

Однако поскольку изложение неоднократно прерывается общими рассуждениями, различными примерами и аналогиями, поскольку почти все утверждения декларируются, но не доказываются, — очевидно, получилось нечто, что следует отнести к научно-популярному произведению.

В мировой литературе есть немало популярных книг, посвященных теории Эйнштейна. Некоторые из них написаны крупнейшими учеными. Автор же должен с законным сожалением заметить, что не принадлежит к их числу. И неужели он надеется, что этот его очерк кое в чем выгодно отличается от остальных популярных изложений теории относительности?

Ведь в нем нет почти ни одного примера, соображения, факта или обобщения, которые не были бы целиком взяты у других.

Мало того, план рассказа, основная идея его построения также заимствованы.

Все же одно обстоятельство, может быть, можно рассматривать как достоинство книги: автор использовал много различных источников, попытавшись отобрать то лучшее, что есть в различных работах, и «творческое лицо автора» проявилось только в оценке уже написанных книг.

Таким образом, как принято говорить в подобных случаях, личной собственностью автора являются только ошибки.

Такой метод творчества, вообще говоря, не нов, однако автор проводил его исключительно последовательно и неуклонно.

Впрочем, суметь выбрать из разных источников лучшее — весьма почетная и благородная задача, и я буду по-настоящему рад, если читатель признает, что в какой-то мере она выполнена.

Остается сказать, ради какой цели написано все дальнейшее.

Стиль и характер любого рассказа (даже если вы просто пересказываете чужие мысли), естественно, во многом зависят от личного отношения к нему рассказчика.

Этот очерк целиком продиктован восхищенным удивлением. И это чувство, чувство преклонения перед настоящей наукой и настоящими учеными, восхищенное удивление перед силой человеческого разума мне и хотелось передать.

Я очень боюсь показаться сентиментальным и меньше всего хотел бы оказаться в позе поучающего, но, по-моему, это хорошее чувство.

Если вы наберетесь терпения и прочитаете все дальнейшее, может быть, вам станет несколько ближе психология ученого, и вы почувствуете в какой-то мере, какая замечательная вещь физика! И тогда, надеюсь, вы простите автору все недостатки, которых, смею уверить, найдется немало.

Вполне естественно поинтересоваться: какое отношение все только что сказанное имеет к теории Эйнштейна?

Самое непосредственное. Теория относительности, пожалуй, самый красивый пример работы физиков. А поскольку автор несколько связан именно с физикой, он, естественно, считает, что физика самая замечательная из наук. И поэтому понятно, почему мне хотелось рассказать именно о теории относительности.

Есть, впрочем, еще одна причина.

Теории Эйнштейна парадоксальным образом «не повезло». Революционна роль ее не только в коренном изменении чисто физических взглядов. Не менее важная сторона дела в том, что после Эйнштейна в физике совершенно немыслимо использование «самоочевидных» понятий, терминов и утверждений, которые так часто при непосредственном анализе оказываются бессодержательными. А завораживающая магия красивых словосочетаний настолько сильна, что в известной степени гипнотизировала даже физиков, пока не пришел Эйнштейн.

И вместе с тем нет другой такой физической теории, вокруг которой нагромождалось бы столько бессмысленных слов. Особенно это относится к представлению о ней в широких кругах нефизиков.

Теория Эйнштейна окутана тяжелым туманом вздорных философских построений, сенсационных выводов, нелепыми возражениями и столь же нелепыми восхищенными толкованиями. Короче — всем тем, что Л. И. Мандельштам классически четко определил, как «непонятное философствование о непонятных вещах».

И наша непосредственная задача — по возможности строго разобраться в чисто физическом содержании теории, не занимаясь обсуждением тех проблем, ясное объяснение которым в нашей беседе дать нельзя.

В частности, я с тяжелым сердцем отказался от возможности поговорить об общей теории относительности.

Прошу оценить эту жертву, ибо нет ничего приятней, чем порассуждать о непонятном и тем «свою образованность показать».

Но непонимание теории Эйнштейна широкими кругами нефизиков, по моему подозрению, в основном связано даже не с трудностью самой теории. Главная причина в том, что основы классической механики Ньютона (не говоря уже о классической теории электромагнетизма) так же загадочны для неспециалистов, как самые сложные и абстрактные построения современной науки. Причем самое печальное, что, когда речь заходит о механике Ньютона, есть иллюзия понимания, поскольку механика включена в курс средней школы. Эта иллюзия, вероятно, и приводит к очень распространенному мнению, что современная физика в отличие от физики XIX века недоступна непосвященным. И отсюда естественный вывод: «Наука в наши дни сложнее, чем раньше».

Но идейная сторона физики Ньютона не проще (если не сложнее) теории Эйнштейна. Автору кажется, что во все времена физика была достаточно сложна. И поэтому, прежде чем говорить об Эйнштейне, необходимо проследить тот путь, который привел к теории относительности. А с другой стороны, настоящее уважение к ученым может появиться только в том случае, если хоть в малой степени представить, как тяжелы их поиски.

Наконец, последнее замечание. В физике нельзя принимать на веру ничьи слова, даже слова Эйнштейна или Ньютона. Утверждая, что вы убеждены в справедливости какого-нибудь положения только потому, что оно принадлежит величайшему физику нашего времени — Эйнштейну, вы нанесете, пожалуй, худшее оскорбление его памяти. Поэтому любое замечание в нашей беседе, а, вероятно, встретится много непривычного и нового даже в тех вопросах, которые обычно считают совершенно ясными, следует принимать очень осторожно.

Вообще при более основательном знакомстве с физикой, естественно, может возникнуть чувство некоторой подавленности.

Вы видите, как изящны, законченны физические теории, вас увлекает безукоризненная и строгая логика авторов этих теорий, вы невольно попадаете под влияние чужой мысли или, что значительно печальней, чужого авторитета.

Вы перестаете думать и начинаете цитировать. Очень часто этому процессу сопутствует бессознательное убеждение, что все существенное в науке уже сделано, даже если на словах вы признаете обратное. Мысль перестает работать, и со временем привычное все более охотно принимается за истинное.

Поучения вряд ли могут рассеять подобные настроения. Предмет нашего разговора — теория относительности — лучший пример вечной незаконченности науки. И может быть, к концу вы увидите, что исполненные гордого смирения слова Ньютона, взятые эпиграфом, не просто красивая фраза.

В своей работе автор в наибольшей степени использовал труды и идеи замечательных советских ученых Л. И. Мандельштама и С. И. Вавилова.

Мне очень хочется верить, что не будет дерзостью посвятить этот скромный очерк их памяти.

Глава I,

Мы даем здесь основания учения совершенно нового о предмете, столь же древнем, как мир. Движение есть явление, по-видимому, всем знакомое, но, между тем, несмотря на то, что философы написали об этом предмете большое количество толстых томов, важнейшие свойства движения остаются неизвестными… Мы покажем все это, и наша работа послужит основанием науки, которую великие умы разработают обширнее.