Возвращение - Наталья Рузанкина

Наталья Рузанкина

Возвращение

Ибо нет больше той любви, если кто положит душу свою за друзей своих…

У каждого человека есть свое Погибшее.

Глава I

Сон был страданием или страдание было сном — он не знал, он только знал, что проснуться необходимо. Открыв глаза, он взглянул на ветку шиповника в руке и вошел в память, как в разрушенный храм.

Шиповник, прошедший тысячелетия, был путеводной звездой на воротах убитого им рая, и теперь проснувшийся припоминал жизнь свою, припоминал Сон-Страдание и Великую потерю. Малой толикой потери была Женщина, кроткой тенью склонившаяся к изголовью, но когда он пытался позвать ее нежно-насмешливо, как прежде, Женщина, вздрогнув, растаяла, и он застонал от тоски, ибо Женщина была утрачена тысячи лет назад, а здесь, в его нынешнем времени, было три часа утра и то предрассветно-сумрачное затишье, от которого печалится душа и немеет сердце.

Он взглянул в сад, крохотный, притихший, с погибающими звездами в светлой высоте, и подумал, что это — насмешка Божья, напоминающая о том, какие сады окружали его в Долине, и содрогнулся при воспоминании о той Долине, ибо он предал. Тысячи тысяч лет назад он совершил свое единственное Верховное предательство, и с тех пор жил и умирал с ним тысячи лет, и не было муки горше этой, ибо Долина шла следом, лучилась сквозь тьму и безумие невообразимым горным и луговым светом, сквозила солоноватой ветреной дрожью забытого моря, прикасаясь цветущими ветвями к изуродованному разлукой сердцу. Долина была призраком, Призраком былой великой Любви, в которой жил он некогда, как в заповедном храме, но однажды он предал эту Любовь, неосторожно ступив за ворота храма и повстречав… Пыльную Тень. Он застонал, как от боли, припомнив ту встречу и голос Тени, похожий на золотой водопад. Он внял дивным речам Пыльной Тени и проклял скудость своего бытия и вышней благодати, любимую и друга, проклял Долину.

Он плакал, вспоминая проклятие, плакал от невозможности возвратить минувшее и радостное, смутно понимая, что пора в Путь, что завершит наконец череду его мучительных и бессмысленных жизней, и что-то неясно звало его вдаль, тихо обещая Прощение и искупление.

В этот путь он вышел на рассвете. Было сумрачно, терпко и холодно, и апельсиновый свет утра стекал с веток. Полынью пропах этот мир, эти жесткие, бледные звезды над ним, горечь полыни была и в дорожной пыли, и в печальных огнях на горизонте, и отблеск Родины реял в его сердце, и ему казалось, что всё вокруг переполнено им, а это был лишь свет недалекой осени, вкрадчивый, всепобеждающий, бессмертный. Серый пушистый комок ткнулся в его колени, и, наклонившись, он увидел маленького печального Кота, взирающего на него глазами, звездными от слез. Он узнал его тотчас, он вспомнил, каким тот был тысячи тысяч лет назад в ином, человеческом облике, в облике Друга, преданней которого и не было в подлунной, и улыбнулся темно и печально, ибо его Проклятие по-прежнему было возле. Кот прильнул к ногам его, как бы защищаясь от сотворенного зла, не помня обиды и всё простив до скончанья миров.

— Куда ты, принц?

— В Долину, — вновь рассеянно улыбнулся он, плотнее кутаясь в плащ. — К цветущим рощам и тихому замку, к зеленым заводям реки и раковинам поющего океана. К лугам и цветам той красоты, что бывает только в детстве. Домой. Должен же когда-нибудь кончиться этот ужас…

— У тебя не получится, принц. Слишком многое принесено в жертву…

— Я принесу больше. Я переставлю местами времена, я выжгу теперешнее сердце и выращу новое, я вымолю у Мрака души тех, кого любил больше жизни, и твой прежний облик. И я вернусь в Долину…

Глава II

Перламутрово-пасмурно было за окном в тот день, за невысокими горами таяли, вздыхая, снеговые главы тумана, соленый, горький ветер налетал с моря. Те, кого любил он, кого желал видеть, собрались сегодня под самоцветными сводами замкового зала. Слышался особый, торжественный шум, шум ожидания его, хозяина, принца и повелителя Долины, сердечный смех его юной, прекрасной жены, а он, в маленькой комнате с окнами на туманные сонные горы, вдруг ощутил странную тоску и пустоту в сердце, будто вынули из того сердца что-то бесконечно дорогое, единственное. Новым взглядом смотрел он на Долину, и был это взгляд растерянный, недоумевающий, и таилось в нем разочарование. Ледниковую тяжесть ощутил он вдруг на левом плече, и показалось ему, будто странная, неведомая рука коснулась бархата одежды у самого лица его. Но не рука то была, нет, просто некая тень углом лежала на плече его, о, в его Долине, где гостили солнечный и лунный свет, было много теней! Он улыбнулся случайному страху, он еще раз взглянул на далекие туманные горы, стараясь унять ознобный темный сквозняк, пришедший неведомо откуда прямо в сердце, хотел двинуться… и не смог.

Плечо занемело, будто вырезанное изо льда, а за плечом он ощутил чье-то присутствие и почувствовал все ту же бесконечную тоску и ужас. Ласковый, странно-умиротворенный голос колыхнул воздух комнаты, золотом зажег пыль на карнизах и заглушил звуки, льющиеся из пиршественной залы. Казалось, тот голос был едва слышен, и вместе с тем оглушал, ошеломлял, заполнял все вокруг до самого свода, до звезд и облаков, а неумолимый пронзительный сквозняк продолжал гулять в сердце.

— Вот здесь ты и живешь, принц? — бесконечной ранящей нежностью исходил голос, и, не в силах обернуться, он все же подивился, как можно сочетать то страшное, ледяное присутствие за спиной с подобной всеохватной, всемирной и вместе с тем такой земной, такой застенчивой нежностью.

— Да… — рот его пересох от страха, собственные слова казались хрустом щебня под ногами по сравнению с колыханием дивного голоса.

— Маленькая и убогая, — нежность золотой росой стекала с каждого звука, — маленькая и убогая долина приютила в себе столь великое сердце, как твое? Неужели навсегда? Эти чахлые, больные деревья, некрасивое небо, тусклое и громкое море… Это твоя вечность? Вот этому ты посвятил свою жизнь?

Голос колыхался медленно, гулко, словно раскачивал пространство и время вокруг, а он стыл, немея, и не смел обернуться, и душа его обмирала от присутствия того ледяного и темного, что было за плечами, и плакала блаженно, радостно-сладко от великой нежности, текущей над временем и пространством.

Туман рассеялся, погиб над дальними горами, и они вспыхнули, как драгоценные камни, легкие перистые облака, трепеща, как птицы, растаяли над морем, и из лазурной яркой глубины теплый просторный свет полился в волны. Деревья, притихшие и важные, стояли в тяжелых росистых плодах в абрикосовом и изумрудном свете.