100 шедевров русской лирики - Коллектив авторов

100 шедевров русской лирики

Анненский Иннокентий Фёдорович (1855–1909)

Среди миров, в мерцании светил…

Среди миров, в мерцании светил

Одной Звезды я повторяю имя…

Не потому, чтоб я Ее любил,

А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,

Я у Нее одной ищу ответа,

Не потому, что от Нее светло,

А потому, что с Ней не надо света.

Небо звездами в тумане не расцветится…

Небо звездами в тумане не расцветится

Робкий вечер их сегодня не зажег…

Только томные по окнам елки светятся,

Да, кружася, заметает нас снежок.

Меж ресниц твоих снежинки закидавшие

Не дают тебе в глаза мои смотреть,

Сами слезы, только сердца не сжигавшие,

Сами звезды, но уставшие гореть…

Это их любви безумною обидою

Против воли твои звезды залиты…

И мучительно снежинкам я завидую,

Потому что ими плачешь ты…

Бальмонт Константин Дмитриевич (1867–1942)

Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение…

Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение,

Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле.

Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления,

Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах, ни во мгле.

Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно,

Я тебя увидал – как слепой вдруг расширит глаза

И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,

Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.

Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.

Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лед?»

Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.

И люблю – и любовь – о любви – для любимой – поет.

«Люби!» – поют шуршащие березы…

«Люби!» – поют шуршащие березы,

Когда на них сережки расцвели.

«Люби!» – поет сирень в цветной пыли.

«Люби! Люби!» – поют, пылая, розы.

Страшись безлюбья. И беги угрозы

Бесстрастия. Твой полдень вмиг – вдали.

Твою зарю теченья зорь сожгли.

Люби любовь. Люби огонь и грезы.

Кто не любил, не выполнил закон,

Которым в мире движутся созвездья,

Которым так прекрасен небосклон.

Он в каждом часе слышит мертвый звон.

Ему никак не избежать возмездья.

Кто любит, счастлив. Пусть хоть распят он.

Она пришла ко мне, молчащая, как ночь…

Она пришла ко мне, молчащая, как ночь,

Глядящая, как ночь, фиалками-очами,

Где росы кроткие звездилися лучами,

Она пришла ко мне – такая же точь-в-точь,

Как тиховейная, как вкрадчивая ночь.

Ее единый взгляд проник до глуби тайной

Где в зеркале немом – мое другое я,

И я – как лик ея, она – как тень моя,

Мы молча смотримся в затон необычайный,

Горящий звездностью, бездонностью и тайной.

Баратынский Евгений Абрамович (1800–1844)

Она

Есть что-то в ней, что красоты прекрасней,

Что говорит не с чувствами – с душой;

Есть что-то в ней над сердцем самовластней

Земной любви и прелести земной.

Как сладкое душе воспоминанье,

Как милый свет родной звезды твоей,

Какое-то влечет очарованье

К ее ногам и под защиту к ней.

Когда ты с ней, мечты твоей неясной

Неясною владычицей она:

Не мыслишь ты – и только лишь прекрасной

Присутствием душа твоя полна.

Бредешь ль ты дорогою возвратной,

С ней разлучась, в пустынный угол твой —

Ты полон весь мечтою необъятной,

Ты полон весь таинственной тоской.

Когда, дитя и страсти и сомненья…

Когда, дитя и страсти и сомненья,

Поэт взглянул глубоко на тебя, —

Решилась ты делить его волненья,

В нём таинство печали полюбя.

Ты, смелая и кроткая, со мною

В мой дикий ад сошла рука с рукою, —

Рай зрела в нём чудесная любовь.

О, сколько раз к тебе, святой и нежной,

Я приникал главой моей мятежной,

С тобой себе и небу веря вновь.

О, верь: ты, нежная, дороже славы мне…

О, верь: ты, нежная, дороже славы мне.

Скажу ль? мне иногда докучно вдохновенье:

Мешает мне его волненье

Дышать любовью в тишине!

Я сердце предаю сердечному союзу:

Приди, мечты мои рассей,

Ласкай, ласкай меня, о друг души моей!

И покори себе бунтующую музу.

Белый Андрей (1880–1934)

Был тихий час. У ног шумел прибой…

Был тихий час. У ног шумел прибой.

Ты улыбнулась, молвив на прощанье:

«Мы встретимся… До нового свиданья…»

То был обман. И знали мы с тобой,

что навсегда в тот вечер мы прощались.

Пунцовым пламенем зарделись небеса.

На корабле надулись паруса.

Над морем крики чаек раздавались.

Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.

Мелькал корабль, с зарею уплывавший

средь нежных, изумрудно-пенных волн,

как лебедь белый, крылья распластавший.

И вот его в безбрежность унесло.

На фоне неба бледно-золотистом

вдруг облако туманное взошло

и запылало ярким аметистом.

Далёкая, родная…

Далёкая, родная,

Жди меня…

Далекая, родная:

Буду – я…

Твои глаза мне станут

Две звезды.

Тебе в тумане глянут —

Две звезды.

Мы в дали отстояний —

Поглядим;

И дали отстояний —

Станут: дым.

Меж нами, вспыхнувшими, —

Лепет лет…

Меж нами, вспыхнувшими,

Светит свет.

Блок Александр Александрович (1880–1921)

Одной тебе, тебе одной…

Одной тебе, тебе одной,

Любви и счастия царице,

Тебе прекрасной, молодой

Все жизни лучшие страницы!

Ни верный друг, ни брат, ни мать

Не знают друга, брата, сына,

Одна лишь можешь ты понять

Души неясную кручину.

Ты, ты одна, о, страсть моя,

Моя любовь, моя царица!

Во тьме ночной душа твоя

Блестит, как дальняя зарница.

Она молода и прекрасна была…

Она молода и прекрасна была

И чистой мадонной осталась,

Как зеркало речки спокойной, светла.

Как сердце мое разрывалось!..

Она беззаботна, как синяя даль,

Как лебедь уснувший, казалась;

Кто знает, быть может, была и печаль…

Как сердце мое разрывалось!..

Когда же мне пела она про любовь,

То песня в душе отзывалась,

Но страсти не ведала пылкая кровь…

Как сердце мое разрывалось!..

Я помню нежность ваших плеч…

Я помню нежность ваших плеч

Они застенчивы и чутки.

И лаской прерванную речь,

Вдруг, после болтовни и шутки.

Волос червонную руду

И голоса грудные звуки.

Сирени темной в час разлуки

Пятиконечную звезду.

И то, что больше и странней:

Из вихря музыки и света —

Взор, полный долгого привета,

И тайна верности… твоей.

Прошли года, но ты – все та же…

Прошли года, но ты – все та же:

Строга, прекрасна и ясна;

Лишь волосы немного глаже,

И в них сверкает седина.

А я – склонен над грудой книжной,

Высокий, сгорбленный старик,—

С одною думой непостижной

Смотрю на твой спокойный лик.

Да. Нас года не изменили.

Живем и дышим, как тогда,

И, вспоминая, сохранили те баснословные года…

Их светлый пепел – в длинной урне.

Наш светлый дух – в лазурной мгле.

И все чудесней, все лазурней—

Дышать прошедшим на земле.

Скрипка стонет под горой…

Скрипка стонет под горой.

В сонном парке вечер длинный,

Вечер длинный – Лик Невинный,

Образ девушки со мной.

Скрипки стон неутомимый

Напевает мне: «Живи…»

Образ девушки любимой —

Повесть ласковой любви.

Так окрыленно, так напевно…

Так окрыленно, так напевно

Царевна пела о весне.

И я сказал: «Смотри, царевна,

Ты будешь плакать обо мне».

Но руки мне легли на плечи,

И прозвучало: «Нет. Прости.

Возьми свой меч. Готовься к сече.

Я сохраню тебя в пути.

Иди, иди, вернёшься молод

И долгу верен своему.

Я сохраню мой лёд и холод,

Замкнусь в хрустальном терему.

И будет радость в долгих взорах,

И тихо протекут года.

Вкруг замка будет вечный шорох,

Во рву – прозрачная вода…

Да, я готова к поздней встрече,

Навстречу руки протяну

Тебе, несущему из сечи

На острие копья – весну».

Даль опустила синий полог

Над замком, башней и тобой.

Прости, царевна. Путь мой долог.

Иду за огненной весной.

Я не звал тебя – сама ты…

Я не звал тебя – сама ты

Подошла.

Каждый вечер – запах мяты,

Месяц узкий и щербатый,

Тишь и мгла.

Словно месяц встал из далей,

Ты пришла

В ткани легкой, без сандалий.

За плечами трепетали

Два крыла.

На траве, едва примятой,

Легкий след.

Свежий запах дикой мяты,

Неживой, голубоватый

Ночи свет.

И живу с тобою рядом,

Как во сне.

И живу под бледным взглядом

Долгой ночи,

Словно месяц там, над садом,

Смотрит в очи

Тишине.

Грустя и плача и смеясь…

Грустя и плача и смеясь,

Звенят ручьи моих стихов

У ног твоих,