День Красного Письма - Кристин Раш

Кристин Кэтрин Раш

День Красного Письма

Репетиция выпускного — середина дня последнего понедельника последней школьной недели. Выпускники школы имени Барака Обамы собираются в спортзале; каждый получает упаковку с выпускной мантией (заказанной и пошитой задолго до того), академической шапочкой и синей и белой кисточками для неё. Кисточки вызывают наибольшее оживление — каждый желает знать, к какому краю шапочки их надо цеплять и на какой стороне носить.

Надвигается будущее, полное возможностей; до него всего неделя.

Но спектр возможностей уже сегодня будет ограничен, потому что сегодня также и День Красного Письма.

Я стою на эстраде рядом с лестницей, неподалёку от выхода. Сегодня на мне моя лучшая костюмная юбка и блузка, которой не жалко. Надевать в этот день блузку, которая мне не нравится, я научилась много лет назад: слишком много детей к концу дня выплачутся в неё, обслюнявят и вымажут помадой и бритвенным лосьоном.

Моё сердце колотится. Я довольно худа, хоть мне и говорят, что я выгляжу внушительно. Тренер должен выглядеть внушительно. А я продолжаю тренировать баскетбольную команду, хотя и не веду больше уроки физкультуры, потому что руководство решило, что консультант из меня лучший, чем физрук. Они пришли к этому выводу в мой первый День Красного Письма в школе Барака Обамы, больше двадцати лет назад.

Я — единственный взрослый в этой школе, кто по-настоящему осознаёт, насколько ужасающим может оказаться День Красного Письма. Я считаю жестоким уже само его существование, но эта жестокость возрастает многократно из-за того, что он проводится в школе.

День Красного Письма должен быть выходным, чтобы дети были дома с родителями, когда придёт письмо.

Или не придёт, что тоже возможно.

И проблема в том, что мы не можем даже толком подготовиться к этому дню. Мы не можем прочитать письма заранее: законы об охране конфиденциальности это запрещают.

Как и строгие законы, регулирующие путешествия во времени. Один контакт — только один — через эмиссара, который прибывает незадолго до репетиции, раскладывает конверты по папкам и снова исчезает. Сами письма старомодного бумажного типа, какие писали 150 лет назад и почти не пишут сейчас. Допускаются только настоящие письма, написанные от руки на специальной бумаге. Настоящие письма, чтобы можно было удостоверить подпись, проверить подлинность бумаги и конверта.

Видимо, даже в будущем никто не хочет делать ошибок.

На каждой папке напечатано имя и фамилия, так что письмо не попадёт не к тому адресату. А текст самого письма обязательно должен быть смутным и расплывчатым.

Я не работаю с теми, кто получил письмо. Для этого есть другие, профессиональные балаболы — по крайней мере, такое моё о них мнение. За малую мзду они проанализируют текст и автограф и попытаются прояснить намеренную расплывчатость письма и угадать социоэкономический статус писавшего, состояние его здоровья, настроение.

Я считаю, что эта часть Дня Красного Письма превращает его в профанацию. Но школы мирятся с этим, потому что консультанты (читай: я) заняты теми детьми, которые вообще не получили письма.

И мы не можем предсказать, чьё письмо не придёт. Мы не знаем, пока кто-то не остановится, не завершив шага, и не уставится в свою папку в полном и абсолютном шоке.

В папке либо есть красный конверт, либо его там нет.

И нам даже не дают времени проверить, в чьей папке что.

Мой День Красного Письма состоялся тридцать два года назад в капелле школы Сестры Марии Милосердной в Шейкер-Хайтс, Огайо. Это была небольшая католическая школа совместного обучения, теперь уже закрытая, но в своё время довольно влиятельная. Лучшая частная школа в Огайо, согласно некоторым опросам, которые не были единодушны лишь из-за её консервативной политики и настойчивости в насаждении религиозной доктрины.

Я насаждения не замечала. Я так хорошо играла в баскетбол, что у меня уже было три предложения с полной стипендией — от UCLA, UNLV, и университета Огайо (базовый вуз «Бакайз»![1]). Вербовщик профессиональной лиги обещал мне пятый раунд драфта, если только я пойду в профессионалы сразу после школы, но я хотела получить образование.

«Образованием займёшься потом, — говорил мне вербовщик. — Любой вуз тебя с руками оторвёт, когда ты прославишься и заработаешь деньжат.»

Но я была умнее. Я следила за спортсменами, которые пошли в профессионалы сразу после школы. Часто они получали травмы, теряли свои контракты и деньги и никогда больше не играли. Обычно им приходилось наниматься на всякую бросовую работу, чтобы оплатить обучение в колледже — если они вообще шли в колледж, чего большинство из них не делали.

Те, кого такая судьба миновала, отдавали большую часть заработанного тренерам, агентам и прочим прилипалам. Я не питала на свой счёт иллюзий. Я знала, что я лишь невежественный подросток, умеющий хорошо управляться с мячом. Я знала, что я доверчива, наивна и необразованна. И знала, что жизнь продолжается и после тридцати пяти, когда даже самые одарённые баскетболистки теряют форму.

Я много думала о своём будущем. Я размышляла о жизни после тридцати пяти. Я знала, что будущая я напишет мне письмо через пятнадцать лет после того, как ей стукнет тридцать пять. Я верила, что будущая я подскажет мне, какой путь выбрать, какое решение принять.

Я считала, что всё сводится к выбору между колледжем и профессиональным баскетболом.

Я даже не думала, что это может быть что-то ещё.

Видите ли, любой, кто захочет, кто почувствует такую склонность, может написать письмо в прошлое самому себе. Это письмо будет доставлено перед самым выпуском из школы, когда большинство подростков уже (теоретически) взрослые, но всё ещё находятся под защитой школы.

Рекомендуется писать это письмо так, чтобы оно вдохновляло. Либо оно должно предостерегать ваше прежнее «я» относительно какого-либо единственного человека или события, либо подсказывать правильный выбор в одной-единственной жизненной ситуации.

Одной-единственной.

Статистика говорит, что большинство людей не предостерегают. Им нравится жизнь, которую они прожили. Те, кто озаботился написанием письма, как правило, не хотят в ней ничего менять, разве что какие-то мелочи.

И лишь те, кто совершил в своей жизни какую-либо трагическую ошибку  — одна-единственная пьянка, приведшая к страшной аварии, одно неверное решение, стоившее жизни лучшему другу, один неудачный сексуальный опыт, разбивший сердце на всю жизнь — лишь такие пишут конкретное письмо.