Проходом через здешнее селение - Петр Оленин-Волгарь

Пётр Алексеевич Оленин

"Проходом через здешнее селение"

— Ты, братец, пешком?

— На своих-с…

Возвращаясь из уездного города Любима в своё село Берёзки, дядя Прохор, серьёзный и представительный мужик, говорящий на «о», обогнал троих, странно одетых, пешеходов и подвёз их на своей телеге за двугривенный до села.

Пешеходы эти были артисты драматического товарищества, лопнувшего среди летнего сезона: второй любовник и водевильный «с пением» Александров-Майский, комик-буфф Лисенко и инженю-комик Людмилина. Получив «на марку» за последний месяц по 6½ копеек, что составило на троих около двадцати рублей, все трое, не задумываясь долго, отрясли прах негостеприимного города X от ног своих, оставили всё своё имущество на общей квартире, которую они занимали, завещав его таким образом хозяйке, и отправились пешком до ближайшего уездного города Любима, не простившись ни с кем, и захватив с собой только самое необходимое: французский пейзанский костюм, цилиндр, поношенную фрачную пару, кое-что из гардероба г-жи Людмилиной, несколько пьес, кларнет, четвёрку табаку и разные мелочи.

В Любиме они рассчитывали дать вокально-инструментальный вечер, но им не повезло: как раз в это время город был взволнован несколькими дерзкими кражами и поэтому смотрел подозрительно на всяких незнакомцев; в первом же дворе, где путники решились попроситься на ночлег, на них натравили собак, причём пострадали «на самом видном месте» триковые полосатые брюки Александрова-Майского, а местный исправник попросил их «попросту» проваливать… и они «пошли» далее.

Нельзя сказать, чтобы они унывали. Тёплая, летняя погода, молодость, актёрское легкомыслие много способствовали хорошему расположению духа пешеходов. Самому старшему из них комику-буффу Лисенко было всего лет тридцать. Александров-Майский не более года назад променял место помощника бухгалтера городской управы на заманчивую карьеру артиста… («на грех в их городе зимовала труппа»…), ему было немного за двадцать, а Людмилина едва ли достигла и этого возраста.

Какими судьбами попала она на сцену, мы допытываться не станем. Достаточно знать, что актёрствовала она уже второй сезон, начав «с выходов», к жизни относилась легко, была хорошим товарищем, почему и сидела всегда без гроша и в настоящее время была «театральной женой» Лисенко. Оба они подходили как нельзя лучше друг к другу: их свело вместе легкомысленное отношение к собственной судьбе, цыганские нравы актёрствующей братии и, может быть, сходство «амплуа». Александров-Майский был также неравнодушен к Людмилиной, и Лисенко не мало трунил над Александровым-Майским, вышучивая его томные («профессиональные») взгляды… В общем все трое были дружны и чувствовали себя на подобие птиц перелётных. Голода ещё не испытали и не имели «паспортных» и других недоразумений.

На привалах Лисенко, в качестве главы семейства, располагался прежде всего на отдых, устроив нечто вроде полога из своей крылатки, Людмилина поправляла свою причёску перед крохотным зеркальцем, а Александров-Майский, в качестве влюблённого, разводил огонь, ходил за водой и делался настоящим поваром. Такое распределение труда установилось без всякого предварительного соглашения.

Дядя Прохор, убедившись, что его пассажиры не похожи ни на поджигателей, ни на беглых из тюрьмы, «покумекав» сам с собой, предложил им передохнуть сутки у него в избе, попросив за это целковый за «покой, кров и пищию». Предложение это было радостно принято, и в предприимчивой голове Лисенко немедленно как-то сама собой родилась счастливая мысль воспользоваться этим отдыхом с целью поправить «финансы», дошедшие до грустного положения: «один франк и несколько сантимов»…

Сидя в телеге, приятели вели нескончаемый разговор чисто профессионального свойства (известно, что ни о чём другом, кроме театра, русские провинциальные актёры не говорят). В десятый раз повторялись старые анекдоты, вспоминались разные сцены и случаи из собственной жизни. Людмилина с негодованием рассказала в пятый раз, как она «послала к чертям купеческого сына Недошивина, приславшего за ней извозчика», Александров-Майский вспомнил, как его принимали в Бузулуке в роли Колычева, которую он исполнил «внезапно», по случаю каприза «героя»… Лисенко больше молчал и думал, соображая нечто весьма важное. В таких занятиях время прошло незаметно. Наконец дядя Прохор сказал: «тпру» и остановил телегу у своего двора; из калитки выскочила некрасивая, сутуловатая баба, «хозяйка дяди Прохора», и, узнав в чём дело, объявила, что не пустит всяких «шатущих» в свой дом; дядя Прохор постращал свою бабу, и в конце концов трое пешеходов были водворены в чистой и просторной клети; та же негостеприимная хозяйка хлопотала над ужином, соболезнуя о Людмилиной: «Такая молоденькая, ровно девочка, и такую нужду видит»…

Результаты предприимчивости Лисенко обнаружились на другое же утро в виде большого листа белой бумаги (склеенного из двух) и прибитого к воротам дяди Прохора. На этом листе значилось:

Проходом через здешнее селение.Товарищество московских и петербургских артистовна гумне крестьянина Прохора Карповабудет иметь честь дать только одно (!!)блестящее гала-представление,иначе «вечер смеха, веселья и потехи».

Комические куплеты с подражанием разным животным,

как-то: лай собаки, рёв коров, блеяние овец, гудение

шмеля и пр. исполн. артист московских театров г-н Лисенко.

2) Комический дуэт из оперетты «Красное солнышко» исп.

артистка Людмилина и г-н Александров-Майский.

3) Solo на кларнете — исп. г-н Лисенко.

«Ночное», народный водевиль с пением, пляской и

национальными танцами. Действие происходит на берегу реки,

нарочно для этого устроенной. Участвует вся труппа.

1) Русские народные песни… испол. г-жа Людмилина,

аккомпанировать будет г-н Лисенко.

2) Рассказ из сборника «Живая струна». (Звукоподражание

немцу, еврею, армянину и прочее в гриме этих

лиц — исп. г-н Лисенко.

3) Пастух и пастушка. Живая картина. В национальных

французских костюмах.

Начало в 7 часов вечера. Плата за вход по усмотрению

публики. Сидеть десять копеек.

Милости просим.

Только одно представление!.. Одно! Одно!

«Сегодня театр играет, а завтра уезжает»…

Для того, чтобы не вышло каких-нибудь недоразумений с «начальством», Александров-Майский был командирован для переговоров в местное волостное правление. Там старшины не оказалось: он уехал на пчельник… Писарь Храповицкий счёл долгом сначала «поломаться» и изобразил из себя «начальство». Он даже потребовал паспорт, который и был ему показан. Но, во-первых, самому г-ну Храповицкому любопытно было взглянуть на «московских артистов», а во-вторых из бокового кармана известной уже нам крылатки очень соблазнительно выглядывало стеклянное горлышко… Как бы то ни было, в конце концов писарь изъявил своё согласие и через полчаса был уже «приятелем» Александрова-Майского, хлопал его по плечу и осведомлялся «нельзя ли как насчёт ахтёрки», вследствие чего Александров-Майский показал ему жест, неупотребительный в обществе. Тут же были изготовлены «почётные билеты» для важных сельских обывателей по указанию писаря. Они предназначались для самого Храповицкого, для земского фельдшера Косухина, для собственника мелочной лавочки мещанина Обирихина… Учительница земской школы, по требованию писаря, была лишена этого «почёта»: «вольнодумствует и много о себе понимает»…

К счастью, в этот знаменательный день был праздник: «десятая пятница», и поэтому крестьяне не работали: староста грозился штрафом, если кто поедет в поле. Уже к пяти часам вечера около гумна крестьянина Прохора Карпова вся изгородь была плотно облеплена ребятишками, которые быстро соскакивали и бежали прочь, как только показывался из сарая кто-нибудь из «московских» артистов. В сарае была устроена из нескольких досок длинная скамья, перед которой было поставлено несколько стульев для «почётных» лиц. Сарай был разделён надвое чем-то вроде занавеса, состряпанного из рогож, окрашенных извёсткой, по которой были пущены красные разводы.

«За кулисами» устраивалась «лесная декорация» с рекой для «Ночного». Тут же в углу была приспособлена уборная для Людмилиной… Александров-Майский расхаживал перед «рампой», во фрачной паре… Людмилина волновалась, повторяя роль из «Ночного»: точно перед настоящим спектаклем. Она возмущалась, что не будет суфлёра, и боялась «накладок»… Лисенко занимался более важным делом: он сидел у входа в сарай и собирал плату за вход. Многие платили по пятаку, по три копейки, а те, кто рассчитывал пробраться даром, стояли поодаль. В толпе шёл говор, смешки, замечания. Очевидно, всех заинтересовало необыкновенное событие. Лисенко был доволен своей выдумкой. В «кассе» уже набралось рублей пять-шесть, кроме того мещанин Обирихин прислал? ф. чаю и два фунта сахару. Писарь обещал устроить по окончании представления «угощение». Словом всё шло как по маслу… К семи собрались «аристократы», Лисенко, протрубив трижды в кларнет, исчез за перегородку; быстро осмотрел «партер» и, выслав к «кассе» дьячкова сына Тишу, навязавшегося в помощники, крикнул: «Давай!» «Занавес» распахнулся, и первое отделение началось.