Che Ti Dice La Patria - Эрнест Хемингуэй

Хемингуэй Эрнест

Che Ti Dice La Patria

Эрнест Хемингуэй

Che Ti Dice La Patria? (*)

* О чем говорит тебе родина? (итал.)

Рано утром дорога через перевал была твердая, гладкая и еще не пыльная. Внизу были холмы, поросшие дубом и каштановыми деревьями, а еще ниже вдали - море. По другую сторону - снеговые горы.

Мы спускались с перевала по лесистой местности. Вдоль дороги лежали груды угля, а между деревьями виднелись шалаши угольщиков. Был воскресный день. Дорога то поднималась, то опускалась, но все время удалялась от перевала, шла через деревни и мелкие кустарники.

За деревнями раскинулись виноградники. Они уже потемнели, и лоза стала жесткой и грубой. Домики были белые, а на улицах люди, одетые по-праздничному, гоняли мяч. Вдоль домиков росли грушевые деревья, и их ветки на фоне белых стен были похожи на канделябры. На листьях были заметны следы опрыскивания, и на стенах еще виднелись пятна, отливавшие сине-зеленым металлическим блеском. Вокруг деревень были небольшие расчищенные участки, где рос виноград, а за ними - леса.

В деревне, в двадцати километрах от Специи, на площади собралась толпа. Какой-то молодой человек с чемоданом в руке подошел к нашему автомобилю и попросил довезти его до Специи.

- Только два места, и оба заняты, - сказал я.

У нас был старый двухместный форд.

- Я поеду на подножке.

- Вряд ли вам будет удобно.

- Ничего. Мне нужно в Специю.

- Возьмем его? - спросил я Гая.

- Он все равно увяжется, - ответил Гай.

Молодой человек протянул нам в окно сверток.

- Возьмите это к себе, - сказал он.

Двое мужчин привязали его чемодан поверх нашего сзади машины. Он попрощался с ними за руку, сказав, что для фашиста и человека, привыкшего к путешествиям, не существует неудобств, вскочил на левую подножку автомобиля, просунув правую руку в окно.

- Можно ехать, - сказал он.

Из толпы ему замахали. Он махнул в ответ свободной рукой.

- Что он сказал? - спросил меня Гай.

- Что мы можем ехать.

- Хорош, а? - заметил Гай.

Дорога шла вдоль реки. За рекой тянулись горы. Иней на траве таял на солнце. Холодный прозрачный воздух врывался через поднятый щит машины.

- Интересно, как он там себя чувствует?

Гай смотрел вперед. С левой стороны наш спутник закрывал от него дорогу. Молодой человек торчал на подножке машины, как фигура на носу корабля. Он поднял воротник пальто и нахлобучил шляпу. Нос его посинел от холода.

- Может быть, это ему скоро надоест. С той стороны у нас садится шина, - сказал Гай.

- Да он живо соскочит, если шина лопнет, - ответил я. - Он не захочет испачкать в пыли свой дорожный костюм.

- Ладно. Он мне не мешает, - сказал Гай. - Только здорово кренит машину на поворотах.

Леса кончились; река осталась позади; дорога пошла в гору; вода в радиаторе кипела; молодой человек со скучающим и недоверчивым видом смотрел на пар и ржавую воду; машина кряхтела. Гай нажал педаль первой скорости, толчок вперед, еще вперед, потом назад, опять вперед, и машина взяла подъем. Кряхтенье прекратилось, и в наступившей тишине слышно было только бульканье воды в радиаторе. Мы были на самой высокой точке над Специей и морем. Дорога стала спускаться короткими крутыми петлями. Наш попутчик свешивался на виражах, почти опрокидывая на себя перегруженную машину.

- Нельзя же запретить ему, - сказал я Гаю. - Ведь это инстинкт самосохранения.

- Великий итальянский инстинкт.

- Величайший итальянский инстинкт.

Крутыми поворотами, сквозь густую пыль, мы спускались к морю. Оливы посерели от пыли. Внизу раскинулась Специя. Перед городом дорога выровнялась, Наш попутчик просунул голову в окно.

- Мне здесь надо сойти.

- Стой, - сказал я Гаю.

Мы замедлили ход и остановились у края дороги. Молодой человек соскочил, подошел сзади к машине и отвязал чемодан.

- Ну, я останусь здесь. Теперь у вас не будет неприятностей из-за пассажира. Мой сверток.

Я протянул ему сверток. Он порылся в кармане.

- Сколько с меня?

- Ничего.

- Почему?

- Да так, - ответил я.

- Ну что же, благодарю.

Молодой человек не сказал: "благодарю вас", или "очень вам благодарен", или "тысяча благодарностей", - словом, все то, что полагалось раньше говорить в Италии человеку, который протягивал вам расписание поездов или объяснял, как пройти куда-нибудь. Он выбрал самое сухое "благодарю" и очень подозрительно посмотрел на нас, когда Гай тронул машину. Я помахал ему рукой. Он был слишком преисполнен собственного достоинства, чтобы ответить. Мы въехали в город.

- Этот молодой человек в Италии далеко пойдет, - сказал я Гаю.

- Конечно, - ответил Гай. - На двадцать километров он уже продвинулся.

ЗАВТРАК В СПЕЦИИ

Мы заехали в Специю, чтобы закусить. Улица была широкая, дома высокие и желтые. По трамвайным путям мы добрались до центра города. На стенах домов виднелись сделанные при помощи трафарета портреты Муссолини с вытаращенными глазами, а под ними от руки "Vivas"; от двух V по стене шли брызги черной краски. Боковые улочки спускались к гавани. День был яркий, и все высыпали на улицу по случаю воскресенья. Мостовая была только что спрыснута, и струйки воды сбегали в пыли. Мы ехали вдоль тротуара, чтобы не столкнуться с трамваем.

- Выберем ресторанчик попроще, - сказал Гай.

Мы затормозили около двух ресторанных вывесок. Наша машина остановилась на противоположной стороне улицы. Я купил газеты. Оба ресторана были рядом. Женщина, стоявшая у входа одного из них, улыбнулась нам. Мы пересекли улицу и вошли.

Внутри было темно. В глубине комнаты за столом сидели три девушки и старуха. Прямо против нас за другим столиком сидел матрос. Он ничего не ел и не пил. Еще дальше - молодой человек в синем костюме писал за столом. Волосы его были напомажены и блестели; он был хорошо одет и имел франтоватый вид.

Свет проникал через входную дверь и окно, где на витрине были выставлены фрукты, овощи, ветчина. Одна из девушек подошла к нам принять заказ, другая стояла в дверях. Мы заметили, что платье ее было надето на голое тело. Девушка, принимавшая заказ, обняла Гая за шею, пока мы рассматривали меню. Девушек было три, и они по очереди выходили и стояли в дверях. Старуха, сидевшая в глубине комнаты за столом, пошепталась с ними, и они снова уселись вместе с ней.

В комнате была только одна дверь, которая вела в кухню. На ней висела занавеска. Девушка, принявшая заказ, принесла из кухни спагетти. Она поставила перед нами блюдо, подала бутылку красного вина и подсела к столику.

- Ну вот, - сказал Гай, - ты искал местечка попроще.

- Да, здесь как будто совсем не просто. Скорее - наоборот.

- Что вы говорите? - спросила девушка. - Вы немцы?

- Южные немцы, - ответил я. - Южные немцы, приветливый, хороший народ.

- Не понимаю, - сказала девушка.

- Как здесь принято? - спросил Гай. - Обязательно, чтобы она меня обнимала за шею?

- Конечно, - ответил я. - Муссолини уничтожил публичные дома. Это ресторан.

На девушке было надето гладкое платье. Она облокотилась на стол, скрестила руки на груди и улыбнулась. С одной стороны лица улыбка у нее была привлекательнее, чем с другой, и она все время поворачивала эту сторону к нам. Очарование этой стороны подчеркивалось еще тем, что с другой нос ее был вдавлен, точно он был из теплого воска. Но, в сущности, ее нос не был похож на теплый воск. Он был очень холодный и твердый, только сбоку немного вдавлен.

- Я вам нравлюсь? - спросила она Гая.

- Он обожает вас, - сказал я. - Только он не говорит по-итальянски.

- Ich spreche deutsch [я говорю по-немецки (нем.)], - сказала она и погладила Гая по волосам.

- Гай, поговори с леди на твоем родном языке.

- Откуда вы приехали? - спросила девушка.

- Из Потсдама.

- И побудете здесь?

- В этой чудесной Специи? - спросил я.

- Скажи ей, что мы собираемся уезжать. Скажи, что мы очень больны и у нас нет денег, - сказал Гай.

- Мой друг - закоренелый женоненавистник. Он настоящий немец и ненавидит женщин.

- Скажите, что я люблю его.

Я сказал.

- Перестань болтать вздор, и давай лучше удерем, - продолжал Гай.

Девушка обняла его другой рукой.

- Скажите ему, что он мой.

Я сказал.

- Уйдем мы отсюда когда-нибудь или нет?

- Отчего вы ссоритесь? - сказала девушка. - Вы не любите друг друга?

- Мы немцы, - ответил я с гордостью. - Настоящие немцы с юга.

- Скажите ему, что он красивый малый, - сказала девушка.

Гаю тридцать восемь лет, и он слегка гордится тем, что во Франции его принимают за путешествующего коммивояжера.

- Ты красивый малый, - сказал я.

- Кто это говорит? - спросил Гай. - Ты или она?

- Конечно, она. Я всего-навсего переводчик. Ведь только потому ты и взял меня с собой.

- Хорошо, что это она, - сказал Гай. - А не то пришлось бы нам тут расстаться.

- Ну что же. Специя - приятное местечко.

- Специя? - спросила девушка. - Вы говорите о Специи?