Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века - Руслан Скрынников

Р. Г. Скрынников

Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века

Введение

В начале XVII в. Россия пережила неслыханное разорение, а затем гражданскую войну. Ослаблением страны воспользовались ее внешние враги. Русское государство оказалось на грани распада и утраты национальной независимости. Современники, пережившие то трагическое время, метко называли его «Смутным».

Историография событий начала XVII в., получивших наименование Смуты, весьма обширна. Во взглядах ранних дворянских историков прослеживается влияние летописной традиции. В. Н. Татищев видел в Смуте «безумную распрю знатных шляхетских родов». В то же время он первым высказал догадку, что «великая беда», приключившаяся в начале XVII в., явилась следствием законов Бориса Годунова, сделавших невольными крестьян и холопов.[1] Мысль В. Н. Татищева заложила основы научной концепции Смутного времени.

М. М. Щербатов описывал Смуту, также следуя в основном летописи. Выясняя «коренные причины буйства народного», он, подобно В. Н. Татищеву, указывал на политику Годунова, отнявшую свободу у «низкого народа» и тем вызвавшую негодование как крестьян, так и бояр.[2]

Официальный дворянский историограф Н. М. Карамзин не видел закономерных причин в выступлениях народа, восстание Болотникова назвал бунтом Шаховского и утверждал, что разврат в то время затронул все слои общества — «от черни до вельможного сана».[3] В наибольшей мере, по мнению Н. М. Карамзина, Смута была вызвана вмешательством внешних врагов России. В земской освободительной борьбе почин принадлежал государю и верхам общества.

Крупнейший буржуазный историк С. М. Соловьев выражал решительное несогласие с теми историками, которые полагали «причиною Смуты запрещение крестьянского выхода, сделанное Годуновым». Он выдвигал на первый план «дурное состояние нравственности», династический кризис, в особенности же развитие казачества. «Смутное время, — писал он, — мы имеем право рассматривать как борьбу между общественным и противообщественным элементом, борьбу земских людей собственников, которым было выгодно поддерживать спокойствие, наряд государственный… с так называемыми. казаками, людьми безземельными, бродячими, людьми, которые разрознили свои интересы с интересами общества…»[4] Оценка казаков как главных зачинщиков бунта начала XVII в. привела С. М. Соловьева к парадоксальному заключению, будто восстание Болотникова, местами нанесшее ущерб помещикам, еще больше направлено было против крестьян. Выступления самозванцев он связывал в первую очередь с действиями внутренних, а не внешних сил, а освободительное движение трактовал с точки зрения восстановления государственного порядка в первую очередь.

Возражая С. М. Соловьеву, Н. И. Костомаров подчеркивал, что казачество сыграло положительную роль в защите границ. Но бунты казаков, поднявших «кровавое знамя переворота Русской земли вверх дном», стремившихся разрушить весь общественный строй, имели одни отрицательные последствия, поскольку казачество при всяком своем самодеятельном движении к государству оказывалось неразумно и поэтому мешало успеху развития русской общественной жизни».[5] Самозванщину Н. И. Костомаров связывал прежде всего с внутренними факторами.

Вершиной буржуазной историографии явились труды В. О. Ключевского, разработавшего цельную концепцию Смутного времени. По мнению В. О. Ключевского, поводом к Смуте явилось пресечение династии Калиты, тогда как причины Смуты коренились в самом строе государства, в неравномерном распределении государственных повинностей, порождавшем социальную рознь.[6] Когда «поднялся общественный низ, — писал В. О. Ключевский, — Смута превратилась в социальную борьбу, в истребление высших классов низшими».[7] Междоусобная борьба уступила место национальной. «С конца 1611 г., когда изнемогли политические силы, начинают пробуждаться силы религиозные и национальные, которые пошли на выручку гибнущей земли».[8] Именно вмешательство во внутреннюю усобицу чужеземных сил положило конец Смуте, питавшейся «рознью классов земского общества».[9]

В ярком и большом исследовании С. Ф. Платонов более полно раскрыл сложный внутренний кризис второй половины XVI в., вылившийся позже в Смуту. С. Ф. Платонов различал три периода в развитии московской Смуты: династический, социальный и национальный.

В результате прекращения династии в конце XVI в. возник политический кризис, питательной почвой для которого была давняя вражда «московской верховной власти с родовой княжеской аристократией» (выражением этой вражды была, в глазах С. Ф. Платонова, опричнина). Для второго периода Смуты характерно «разложение государственного порядка и падение политической самостоятельности Москвы вследствие социального междоусобия». Главным фактором социальной борьбы, как полагал С. Ф. Платонов, было восстание Болотникова, имевшее целью не только смену царя, но и «общественный переворот в смысле низвержения крепостного порядка».

В период национальной борьбы происходит восстановление «государственной самостоятельности и общественного порядка, разрушенного Смутой и иноземным завоеванием».[10] В конце концов Смута уничтожила старое боярство и нанесла поражение казачеству. «Верх и низ московского общества проиграли игру, а выиграли ее средние общественные слои».[11]

С. Ф. Платонов развил знаменитую схему В. О. Ключевского, согласно которой все классы русского общества последовательно входили в Смуту «в том самом порядке, в каком они лежалй в тогдашнем составе русского общества». Бояре начали Смуту, затем настала очередь дворян, позже поднялись низы.

После революции советские историки предприняли попытку критически преодолевать концепцию Смуты, разработанную В. О. Ключевским и С. Ф. Платоновым. В их работах на первый план был выдвинут фактор классовой борьбы. М. Н. Покровский писал, что Смута началась не сверху, а снизу.[12] Оценивая события начала XVII в. в рамках теории «торгового капитализма», некоторые историки пришли к выводу, что в то время в России имел место мощный взрыв классовой борьбы — «крестьянская революция», или «крестьянская война».[13] Новую трактовку получил вопрос о самозванцах, появление которых связывали теперь не с иностранной интервенцией, а с внутренними событиями. В глазах С. М. Дубровского Лжедмитрий I был казацким царем, возглавившим казацкую революцию в России.[14]

Труды Б. Д. Грекова и И. И. Смирнова открыли новую страницу в изучении событий начала XVII в. Б. Д. Греков исследовал проблему закрепощения крестьян в России в конце XVI в. и доказал что становление крепостного права подготовило почву для восстаний начала XVII в.[15] И. И. Смирнов отверг представления о самозванческом движении как проявлении казацко-крестьянской революции и. впервые всесторонне изучил восстание Болотникова. В своем фундаментальном исследовании И. И. Смирнов доказывал, что восстание Болотникова 1606–1607 гг. фактически и явилось первой крестьянской войной в России.[16]

Преодолев тезис о том, что «революция» в начале XVII в. носила непрерывный характер и связана была с выступлениями как Болотникова, так и самозванцев, ранняя советская историография в определенной мере отказалась также от цельного взгляда на Смуту как единый комплекс внутренне связанных событий.[17]

Изучение Смуты вели теперь по нескольким в значительной мере изолированным друг от друга направлениям. Наряду с трудами по истории Крестьянской войны Болотникова появились многочисленные работы о борьбе с польско-шведской интервенцией в начале XVII в.[18] В литературе впервые утвердился термин «интервенция» применительно к иностранному военному вмешательству в дела Русского государства. Самозванцы Лжедмитрий I и др. стали рассматриваться исключительно как орудие иностранных интервентов. Тем самым игнорировался факт поддержки самозванцев социальными низами, служивший проявлением классовой борьбы. Изучение политической борьбы, интервенции и классовой борьбы оказалось разъединенным.

Преодолению такого разобщенного взгляда способствовал выход в свет книги И. С. Шепелева «Освободительная и классовая борьба в Русском государстве в 1608–1610 гг.»[19] и в еще большей мере — дискуссия по проблемам первой Крестьянской войны, развернувшаяся в 1958–1961 гг. В дискуссии приняли участие А. А. Зимин, И. И. Смирнов, В. И. Корецкий и др.[20] Вступив в спор с И. И. Смирновым, А. А. Зимин высказал мысль, что Крестьянская война не прекращалась на протяжении всего периода с 1603 по 1614 г., являясь как бы стержнем всех событий того времени. Называя Лжедмитрия I игрушкой в руках польских магнатов, А. А. Зимин в то же время связывает его успех с нарастанием Крестьянской войны на южных окраинах страны и восстанием низов в Москве.[21] Периодизация первой Крестьянской войны, предложенная А. А. Зиминым, получила признание в литературе.