Близнецы (Исповедь приговоренного к смертной казни тюремному священнику) - Эдогава Рампо

Рампо Эдогава

Близнецы

(Исповедь приговоренного к смертной казни тюремному священнику)

Святой отец, сегодня я решил исповедаться перед вами. Близится день моей казни, и я хочу признаться во всех своих прегрешениях, чтобы хоть напоследок пожить с чистой совестью. Рассказ мой займет немало вашего драгоценного времени, и все же, прошу вас, выслушайте несчастного смертника.

Как вы знаете, смертный приговор мне вынесли за тяжкое преступление — я был признан виновным в убийстве и похищении из сейфа убитого тридцати тысяч иен. Никому не приходит в голову подозревать меня в чем-либо помимо этого, и, в сущности, у меня нет ни малейшей необходимости признаваться еще в одном, куда более страшном преступлении — ведь я и так приговорен к высшей мере наказания, и усугубить мою участь все равно ничто не может.

Но дело не только в этом. По-видимому, любому человеку перед лицом смерти свойственно тщеславное стремление оставить по себе не самую худую память. Вот почему все это время я старался, чтобы моя жена ничего не узнала. Сколько ненужных страданий я из-за этою перенес! Я понимал, что смертной казни все равно не избежать, и тем не менее даже на суде не выдал своей тайны, хотя она так и срывалась у меня с языка.

Но теперь я думаю иначе. Мне хочется, святой отец, чтобы жена узнала от вас всю правду. Видно, даже в законченном злодее перед смертью просыпается что-то человеческое. Я был бы последнем негодяем, если бы пожелал унести в могилу свою ужасную тайну. Кроме того, я страшусь мести убитого мной человека. Нет, речь идет не о том несчастном, которого я прикончил из-за денег. В этом преступлении я уже сознался, и оно не особенно меня тяготит. А вот другое убийство, которое я совершил много лет назад, не дает мне покоя.

Человеком, которого я тогда убил, был мой старший брат. Впрочем, старшинство его в достаточной мере условно. Мы с ним близнецы и на свет божий появились, можно сказать, одновременно.

Его призрак неотступно преследует меня. По ночам он тяжело наваливается мне на грудь и душит и даже среди бела дня то появится в комнате и смотрит с неописуемой ненавистью, то заглянет в окно и ухмыльнется, обдавая меня леденящим дулу презрением…

Самое ужасное заключается в том, что мы с братом были похожи как две капли воды. Еще задолго до того, как я очутился в этой камере, на другой же день после совершенного мной убийства с ограблением, мне стал являться его призрак. Теперь, оглядываясь назад, я порой думаю, что все последующие события — и то, что я совершил второе убийство, и то, что столь виртуозно задуманное мной преступление закончилось неудачей, — совершились по воле его мстительного духа.

Убив брата, я начал бояться зеркал. И не только зеркал — любая поверхность, способная отражать предметы, внушала мне ужас. В собственном доме я постарался избавиться от всех зеркал и стеклянной утвари. Но это не помогло: достаточно было выйти на улицу, чтобы увидеть вокруг себя множество витрин и поблескивающие в глубине магазинов зеркала. Чем упорнее я пытался не смотреть на них, тем сильнее они притягивали мой взгляд. И всякий раз оттуда на меня глядели налитые ненавистью глаза брата, хотя, разумеется, то было всего лишь мое собственное отражение.

Однажды, проходя мимо лавки, торгующей зеркалами, я едва не лишился чувств — не одно, а сотни одинаковых лиц, в каждом из которых я узнавал брата, повернулись в мою сторону, вперив в меня тысячу глаз.

Но как ни преследовали меня эти жуткие видения, на первых порах я не падал духом. Меня поддерживала самонадеянная уверенность, что преступление, столь великолепно, как мне казалось, задуманное и осуществленное, никогда не будет раскрыто. К тому же у меня появилось множество прочих забот, не оставляющих времени для пустых страхов. Однако, как только я оказался в тюрьме, все изменилось. Пользуясь однообразием и беспросветностью моего здешнего существования, дух брата полностью завладел мною, а после того, как мне вынесли смертный приговор, наваждение стало просто невыносимым.

В камере нет зеркал, но каждый раз, когда мне приносят умыться или случается попасть в баню, я вижу в воде лицо брата. Даже в миске с супом мне чудится его загнанный взгляд. Все, что отражает свет — посуда, металлические предметы и тому подобное, — являет мне его образ, то чудовищно увеличенный, то совсем крошечный. Когда сквозь тюремное оконце в камеру пробиваются солнечные лучи, я пугаюсь своей же тени. Дело дошло до того, что даже вид собственного тела стал внушать мне ужас, ведь мы с братом и сложены были совершенно одинаково, вплоть до мельчайшей складочки.

Чем терпеть эти муки, лучше умереть. О, я нисколько не боюсь казни. Наоборот, с нетерпением жду ее. Но мне хочется встретить свой смертный час со спокойной совестью. Перед смертью я должен заслужить его прощение. Или, на худой конец, хотя бы избавиться от душевных мук, от необходимости бояться его призрака… Достичь же этого можно только одним способом чистосердечным признанием в содеянном.

Святой отец, не сочтите за труд, выслушав мою исповедь, рассказать обо всем судье и присяжным. А также моей жене. Умоляю! Вы обещаете? Благодарю вас. Итак, я начинаю свой рассказ.

Как я уже сказал, мы с братом были близнецами. Если не считать родинки у меня на бедре, служившей единственной приметой, по которой нас различали родители, мы были полным подобием друг друга. Я думаю, даже количество волос у нас на голове, если бы кому-то вздумалось их пересчитать, совпало бы до последнего волоска.

Это-то абсолютное сходство и натолкнуло меня на мысль о преступлении.

В один прекрасный день я задумал убить своего брата. Скажу прямо, ненавидеть его никаких особых причин у меня не было. Если не считать снедавшей меня зависти: по праву старшего сына и наследника он получил от родителей огромное состояние, не идущее ни в какое сравнение с жалкими крохами, доставшимися мне. В довершение всего девушка, которую я любил, стала не моей, а его женой — к этому ее принудили родители, польстившись на богатство и положение брата. Я завидовал ему, хотя сам он был тут ни при чем. Если уж кого и винить, то скорее наших родителей, которые щедро одарили одного сына и обделили другого. Что же касается женитьбы брата, то, судя по всему, он даже не догадывался, что его невеста была моей возлюбленной.

Окажись на моем месте кто-нибудь другой, ничего дурного и не случилось бы. Но на беду я уродился человеком ничтожным и к тому же совершенно не умел обращаться с деньгами. Главное же — у меня не было в жизни определенной цели. Легкомысленный повеса, я заботился лишь о том, как извлечь побольше удовольствий сегодня, а о том, что грядет завтра, даже не задумывался. Возможно, это было своеобразной реакцией на отчаяние, охватившее меня, когда я понял, что и богатство, и любимая девушка достались другому. Что же касается моей доли наследства, то, хотя она и составляла весьма солидную сумму, я быстро все растратил.

Мне ничего не оставалось, как просить денег у брата. Видя, что моим просьбам не будет конца, что я злоупотребляю его щедростью, брат перестал ссужать меня деньгами и в конце концов недвусмысленно дал понять, что я не вправе рассчитывать на его помощь до тех пор, пока не изменю своих привычек.

И вот однажды, когда я в очередной раз возвращался от него несолоно хлебавши, у меня мелькнула страшная мысль. Она показалась мне настолько чудовищной, что я невольно содрогнулся и постарался тотчас же выбросить ее из головы. Но шло время, и постепенно мысль эта перестала казаться мне такой уж нелепой. Если действовать решительно и при этом осторожно, подумал я, можно без особого риска вернуть себе и деньги, и возлюбленную. Несколько дней я тщательно взвешивал все pro и contra и наконец почувствовал, что готов к осуществлению своего дьявольского замысла.

Повторяю, брат ничем не заслужил моей ненависти. Прирожденный эгоист, я хотел лишь любой ценой обрести богатство и благополучие. Однако я не только эгоист, но еще и порядочный трус, так что, если бы осуществление задуманного было чревато для меня хотя бы малейшей опасностью, я ни под каким видом не пошел бы на это. Но в том-то и дело, что мой план начисто исключал какой бы то ни было риск. Во всяком случае, так мне казалось.

Итак, я приступил к осуществлению своего замысла. Для начала я стал чаще бывать в доме брата, стараясь примечать все подробности, связанные с повседневным бытом его семьи. Я не упускал из виду ни единой мелочи и со временем настолько в этом преуспел, что знал даже, как именно и куда вешает брат полотенце после купания.

Через месяц с небольшим подготовительная работа была завершена, и тогда, улучив подходящий момент, я сообщил брату о своем намерении отправиться на заработки в Корею. Поскольку я был холостяком, эта внезапная затея не могла показаться ни подозрительной, ни сумасбродной. Брат был очень доволен, узнав, что наконец-то я решил остепениться, хотя мне, грешным делом, показалось, что в нем скорее говорила радость избавления от обузы. Как бы то ни было, на прощание он отвалил мне кругленькую сумму.