Программа минимум - Александр Андрюхин

Александр АНДРЮХИН

Программа минимум

Перед каменными буквами названия городка их не заметила автоинспекция. Они пролетели мимо в ту минуту, когда зевающий гаишник тормознул у поста тяжело груженный «КамАЗ», и четверо мотоциклистов в дымчатых шлемах и кожаных куртках проскочили за грузовиком абсолютно не замеченными ни для водителя «КамАЗа», ни для дорожной милиции. Орлы въехали в северную часть города и свернули к парку, переходящему в лес. Часы показывали около десяти вечера, но было уже безлюдно. В этом городишке прохожие исчезают засветло, и любая машина в такой час — редкость.

Они летели по бугристой, плохо асфальтированной дороге, не освещаемой ни одним фонарем, которая фактически являлась границей города, отделяющей окраинные дома от лесопосадки. По пути им опять-таки никто не встретился, кроме кривоногой татарки, которая с лопатой и ведром пыталась перейти дорогу. Они просвистали в сантиметре от ее носа, и она крикнула им вслед:

— Шайтан вас за ногу!

Мотоциклисты внезапно свернули с дороги и въехали в гущу лесопосадки. Они заглушили моторы и некоторое время сидели тихо.

— А кто такой шайтан и почему, собственно, за ногу? — серьезно спросил самый молодой из них, освободившись от шлема.

Трое других молча стали сползать с мотоциклов. Тот, который интересовался шайтаном, зажег фонарик и отправился в гущу леса. Остальные зашуршали целлофановыми пакетами.

— Вот мы и на месте, — огласил поляну густой мужской бас.

И если бы не тьма собачья, то у того, который это произнес, можно было бы увидеть благородную седину на висках и пышные пшеничные усы. Кроме того, прямая спина выдавала в нем бывшего военного. На вид ему было не более сорока. Другой был лет тридцати пяти, прилично накачанный, с короткой спортивной стрижкой. Несмотря на хипповую куртку и жеребячьи мышцы, лицо его было открытым и приветливым. При пристальном рассмотрении в нем улавливалась некоторая застенчивость, свойственная русскому интеллигенту. Третьей была белокурая девушка лет двадцати. Это можно было разглядеть и без фонарика. Несмотря на юный вид, глаза ее были умны, и в них ютилась далеко не юношеская печаль.

Мужчина закурил сигарету и как-то очень меланхолично вздохнул:

— А знаете ли вы, милостивые государи, в какое уникальное место мы прибыли? Это единственный в своем роде регион, где еще продолжают строить коммунизм. Но главная достопримечательность в другом: это захолустье всегда славилось пышными красотками. Да-да, Рахметов, вам, вероятно, будет любопытно, как холостяку, а тем паче — любителю спать на гвоздях: так вот, этот невзрачный городок в прошлом веке был главным поставщиком невест для обеих столиц. Кстати, небезызвестная мерзавка Сушкова, так жестоко мытарившая Лермонтова, была тоже родом отсюда.

— Что вы такое говорите? — усмехнулся качок, хрустя в темноте галетами.

— Но и это еще не все. Оказывается и наша очаровательная коллега также из этих мест, — тонко усмехнулся патрон, покосившись на девушку.

— Просто фантастика!

Мужчины громко рассмеялись, а девушка нахмурилась. Это почувствовалось даже сквозь сумерки.

— О барышнях из Симбирской губернии я наслышан, — произнес Рахметов. — Оказывается, именно им посвятил Чаадаев свои философические письма, потому что, как он писал: «Мужчины в России ленивы и нелюбопытны».

— Не все! Некоторые не ленились даже брать в руки топоры. Взять хотя бы Раскольникова.

— Кстати, убийство процентщицы тоже произошло в Симбирске. Именно симбирский следователь, не помню фамилию, рассказал Достоевскому про этот случай…

В эту минуту среди кустов обозначился худощавый силуэт четвертого, и разговор о достопримечательностях края прекратился. Четвертому было лет двадцать пять, черноволос, строен, лицо не лишено артистического обаяния.

— Тут неподалеку есть подходящая канавка, — произнес он.

И все, как по команде, поднялись с травы и поволокли свои машины в чащу вслед за парнем. Они бросили на дно канавы большой кусок целлофана, скатили в яму мотоциклы, туда же побросали шлемы и куртки, накрыли все это брезентом и тщательно завалили сухими ветками.

— Кажется, все! — отряхнул ладони бывший военный и вытащил из сумки цивильный джемпер. — Выходить будем по двое. Вы, Рахметов с Волковым, следуйте за нами метрах в пятидесяти. Как говорится, на всякий пожарный. А когда дойдете до трамвая, садитесь во второй вагон, а мы сядем в первый.

Группа перешла дорогу и вышла из парка. На окраине города находилось кольцо трамвая. Сквозь шелест листвы и едва уловимые порывы ветра слышалась полуночная жизнь волжского городка с привычным гулом городского транспорта.

— Мне кажется, шеф неравнодушен к нашей коллеге, — насмешливо произнес юноша с артистическим лицом, едва мужчина с девушкой скрылись из виду.

— Скажу больше, ради нее он бросил жену и двоих детей, — отозвался его товарищ. — Более того, он организовал ей побег из следственного изолятора. И сам бежал с ней. Точнее, за ней. Словом, история темная. Не советую интересоваться. Кстати, еще не советую ухаживать за этой мадам, нарвешься на полное непонимание. Еще не вздумай называть ее уменьшительно-ласкательно. Нарвешься на грубость. А вообще она баба ничего, если относиться к ней чисто по-товарищески. Остальное не бери в голову, тем более что завтра понедельник.

Для Маскитова тот понедельник тоже был тяжелым. Точнее сказать, он ненавидел всякий понедельник, поскольку первый день недели всегда ассоциировался у него с больной головой и прорвой всяких дел. Именно по понедельникам Маскитов активно ненавидел всех. Правда, и по другим дням он не пылал ни к кому товарищеской любовью, но по понедельникам его ненависть приобретала особые оттенки.

Ровно в семь он встал угрюмей обычного и подошел к окну. За окном простиралась все та же невеселая картина: несколько тощих яблонь и высокий бетонный забор, наглухо отгораживающий его от всего мира. В это утро небо как-то неожиданно заволокло тучами, хотя весь сентябрь стояла солнечная погода. И надо же было исчезнуть солнцу именно в тот день, когда и без того на душе — точно кошки нагадили.

«Как я все ненавижу, — подумал он устало и саданул кулаком по подоконнику. — Все плохо, очень все плохо». Приезжала из деревни мать и не выразила никаких восторгов по поводу его красно-кирпичного коттеджа и новенького «форда «скорпи» в гараже. Два дня она смотрела на бетонный забор, а на третий заявила, что хочет опять в свои родные гнилушки с общим огородом.

Маскитов подошел к холодильнику, достал баночку пива и крепко задумался. Почему так скверно? Перепил. Это понятно. Но тут дело совсем в другом.

Он отхлебнул из блестящей жестянки и некстати вспомнил, что сегодня садится за руль. Хотя пора привыкать к тому, что уже очень скоро все мусора на перекрестках за одни номерные знаки будут козырять Маскитову.

От такой мысли сделалось теплее, но тяжесть на душе осталась. Что еще? Ах да! Вчерашняя телка в сауне. Эта длинноногая тварь, еще не раздевшись, принялась гадать по руке, а он, как олух, развесил уши. И во всем виноват Канаев. У него плебейская привычка — подбирать девиц подобного рода.

Проститутка нашептала, что Маскитов в ближайшее время встретится с коварной женщиной, имеющей умысел погубить его, и, судя по всему, ее попытка увенчается успехом, поскольку у него, у Маскитова (самого крутого рэкетира в городе), слабый характер.

И черт с ней, с коварной женщиной, но сказать в присутствии Канаева про слабый характер — это высшая степень обиды. Канаев — тупой мужлан, который больше мешает, чем помогает в делах, однако у него власть. В итоге молодость возьмет свое, Маскитов разделается с ним, но только после того, как утвердится в Москве.

Рэкетир ударил проститутку кулаком в лицо, и кровь фонтаном брызнула из носа. Она залила кровью весь предбанник и всем испортила настроение. За такие вещи убивают. Маскитов сильно помрачнел, и у него пропал интерес ко всему. Он покинул сауну, сел за столик и стал глотать рюмку за рюмкой. Это у него-то слабый характер, у Маскитова, который держит в кулаке весь малый и средний бизнес? Вот именно, что малый. А крупная рыба опять плавает вне его поля зрения.

Было заметно, что этот случай прекрасно поднял настроение Канаеву. Он очень завистлив и при случае всегда предаст.

Маскитов подошел к зеркалу, отразившему его угрюмую физиономию, и едва узнал себя в этом опухшем сердитом существе. Выглядел он весьма несвеже и весьма немолодо: красная, дряблая физиономия с коричневыми мешками под глазами, черные густые волосы ежиком, растущие почти от самых бровей, колючие черные глазки, заплывшие со всех сторон. А ведь ему только двадцать шесть.

Он попытался пригладить ежик, щедро полив себя одеколоном, и подумал, что не плохо бы бросить пить. Но разбуженная злоба опять накатила на него. Дела идут день ото дня все хуже. Из трех свиноферм, оставшихся от Хвостова, две пришлось закрыть, поскольку добыча желудей обходится дороже. Он закрыл бы и третью, но в столице требуют, чтобы продолжал работу. От трансплантации он имеет сущие гроши, хотя холодильники переполнены и размещены на его личной земле. Скорее бы стать губернатором, а лучше депутатом Госдумы. Тогда Маскитов будет ходить в галстуке и в шикарном костюме от Кардена. Он будет холеным, чистеньким. Будет ездить на «вольво» с личным шофером, и все вокруг будут уважительно расступаться и обращаться к нему по имени-отчеству. Но, главное, у него отпадет необходимость подчиняться высокопоставленным дядям из столицы, которые много требуют и мало платят, хотя бы за кровавые потасовки. А небось, сами за свежие трупы срывают хорошие бабки. Конечно, депутатство — совсем другой уровень бытия. Не зря же и покойный Хвостов так рвался в Госдуму.